Многое из того, что делал Господь при Своей земной жизни, со временем облеклось в формы богослужения. Это и Евхаристия, и многое другое...
На Руси времен Алексея Михайловича в Вербное воскресение совершался особый чин, которому значение придавалось не меньшее, чем самой Литургии. Двигалась по Красной площади целая процессия, центром которой был Патриарх Никон (во всем своем смиренновеличии) на жеребенке, ведомом под уздцы самим Алексеем Михайловичем Тишайшим...
«Симфония» раскола...
Человек один — совсем без кожи,
а другой — без сердца, толстокожий:
друг на друга сильно не похожи,
но страдают оба. Судит строже
тот, кто мнит других себя ничтожней.
— Все, Михеевна, пора начинать новую жизнь. Порядком вы тут в глуши подотстали от цивилизации-то. Надо догонять!
Гладковыбритый мужичок неопределенного возраста, в голубых потёртых джинсах облокотился на свечной ящик. Это был Григорий Иванов — бывший алтарник. Рядом с ним стоял Егор Игнатьевич — церковный староста: худой старик с косматой седой бородой, но в опрятном заячьем тулупчике поверх шерстяной рубахи. За ящиком сидела Варвара Михеевна: статная бабанька в цветастой шали на округлых плечах. Они втроем составляли приходской совет.
И сейчас, после воскресной службы, староста, ящичная и алтарник завели разговор о нуждах прихода. Гриша только вернулся в село из города, где он пропадал несколько лет, и был полон новых планов.
— Ты это, лист бумаги взяла? — продолжал Григорий, обращаясь к Михеевне. — Пиши крупными буквами ТРЕБЫ, двоеточие, ОПТОМ И В РОЗНИЦУ.
Начинается сказка сказываться. Не про сивка-бурка вещего каурка, не про Кащея Бессмертного, не про Иван-царевича и царевну-лягушку, а про мышку-норушку. Да не про простую мышку, а про церковную. Хотя про церковных мышей уже столько сказок сложено — всех не пересказать. Будто бы бедны они как…как церковные мыши, только о крошечках от куличей и мечтают. Будто бы больше всего на свете любят они молитвы послушать и при этом даже земные поклончики кладут, особенно на своей любимой молитве «подай, Господи»... чему был свидетелем церковный сторож Ермолай Антипыч. Что просфор и алтарных свечей они не грызут, поскольку к святыне великое почтение имеют. И что церковные мыши на своих серых-хвостатых полевых и амбарных братьев и сестер лишь внешне похожи. А на самом деле это особый вид мышей. Так сказать — Федот, да не тот… одним словом, и вовсе Богдан.
В деревне ёжиков-неофитов каждый ёжик носит с собой палку на вырост: длинную-предлинную в сравнении с реальным ростом ёжика. Каждому новоприбывшему вручают её для того, чтобы ёжику легче было работать над собой, следить за своим ростом.
Ежи — народ колючий, это всем известно. Общение с ними всегда чревато мелким травматизмом. Но ежи-неофиты — народ особенный, если что не по ним, они ещё и палкой могут огреть. Так что в деревне ежей-неофитов туристам делать нечего. Но как в ней выжить самим ежам?
Правило первое. Всегда помни, что перед тобой ёж-неофит, а не просто ёж. Будь готов применить палку первым — при необходимости.
Правило второе. Помни, что палка тебе дана для самовоспитания, несмотря на то, что чаще ею пользуешься для самозащиты.
«Ти-тá, ти-тá, ти-тá, ти-тá…», - перестук колёс поезда напоминал n-стопный ямб. Столичный поэт Владлен Востоков, перекуривая, стоял в тамбуре вагона и задумчиво глядел на мелькавшие в окне степь, перелески, поля… Но вот бегущая картинка поменялась, и равнина уступила место горам. Урал! В памяти всплыли сказы Бажова, образ Хозяйки Медной горы, Данилы-мастера. Владлен вернулся в купе. Забравшись на свою, верхнюю, полку, поэт прикрыл глаза и постепенно, убаюканный ритмом стучащих колёс, провалился в сон…
Пробуждение, перекус, перекур, разговоры, опять сон – так пролетели трое суток, и Владлен прибыл на родину в маленький провинциальный сибирский городок.
И.Р.Г.
Во сне ли мне привиделось или наяву то было — не знаю, только, как прихлопнул мних таракана, тот умер, да все ж не совсем. То ли потому, что тараканы — существа живучие (кто о том не знает?), то ли потому, что сказочные герои — существа неуязвимые и бессмертные (кто в это не верит?), то ли просто-напросто потому, что читатели продолжения просят, да желательно — со счастливым концом (кто это опровергнет?) — поди разбери. Только, как бы то ни было, а после своего убиения очнулся таракан и пополз незнамо куда неведомой дорогой...а может, и не он пополз, а лишь его тараканья душенька. Хотя, есть ли у тараканов душа — о том лишь Един Господь ведает, а я вам всего лишь сказку сказываю. А на сказку-побаску, как и на пословицу, суда нет. Так что, буде что в ней не по нраву вам придется — не взыщите! Не любо — не слушайте, только сказывать не мешайте!
От автора: Истории про мать Конкордию могут показаться авторским вымыслом. На самом деле они абсолютно правдивы и прототипы героев реально существуют. Автор лишь скомпилировал ситуации так, чтобы извлечь максимальную пользу для читателя при сохранении краткости рассказов. Именно так все и происходило на глазах автора в теперь далекие 90-е годы, когда так называемая Шаталова пустынь не только плодила мракобесие, но и приносила немалые духовные плоды. Таких добрых монахинь «сарайного пострига» еще много осталось на Руси, и многие из них действительно спасаются в ангельском чине, принося немалую пользу окружающим.
Мать Конкордия уже несколько дней пребывала в состоянии глубокой задумчивости. Этим состоянием она была обязана недавней поездке к подруге. Вера, так звали в миру подругу матушки Конкордии, не так давно приняла постриг с именем Домны. Она всегда отличалась деловой хваткой и целеустремленностью. Теперь, став монахиней, она взялась за восстановление одного сельского храма.
Жизнь — это движение и постоянное перемещение. Разные маршруты — разные трамваи. Правда, с возрастом появляется всё больше трамваев, на которые ты не успеваешь, которые уходят без тебя.
Вот, вроде, знаешь: сейчас два квартала налево, потом прямо — совсем немножко, — и ты достигнешь цели. Надо только вовремя сесть в нужный трамвайчик. Ты спешишь, надеешься, гонишь себя вперёд, задаешь себе задачки, подстёгиваешь себя обещаниями, разными хитростями загоняешь себя в обстоятельства, когда опоздание смерти подобно. И всё только для того, чтобы успеть, смочь, исполнить. И успеваешь! Вот он — трамвайчик, такой нужный и незаменимый. Но водитель трамвая закрывает двери перед самым носом. Хлоп — и ты уже не успел, опоздал. Нужный тебе трамвайчик ушёл без тебя и, возможно, в нём сидит кто-то другой, кто вместо тебя проделает весь маршрут и окажется в нужное время в нужном месте...
Жизнь летит, бежит, несётся — либо с нами на борту либо без нас и мимо нас.
В некотором царстве, в некотором государстве, в некоей святой обители, коей мы в глаза не видели (а токмо о ней от людей слыхали), жил-был мних, имел много книг, только не читал он их, и не знал, что в них, а ел на них да спал на них. И была у того мниха Книга, и держал он ее, как благочестивому иноку устав велит, в святом углу, рядом с иконами. Вот только редко он сию Книгу в руки брал, даже не то, чтобы ее почитать, а просто чтобы пыль с нее стереть. Лежала себе Книга в святом углу, лежала-пылилась…однако не зря говорится: свято место не бывает пусто…вот и поселился под корешком Книги рыжий и усатый таракан, из тех, которых у нас прусаками называют, в Пруссии же, как говорят, величают русскими тараканами. А так ли это на самом деле — не знаю, народ так бает. Побываете в тех краях — потом расскажете, вправду ли в Пруссии наши тараканы-прусаки русаками зовутся, али не стоит мне впредь людям на слово верить.
Диптих «Полюбили друг друга…». Картина первая
Полюбили друг друга Червяк и Ласточка. Свадьбу сыграли.
Поверить в такое трудно, а ведь было — в жизни и не такое случается.
Нравилась Ласточка Червяку возвышенностью: она так красиво парила в небе, что не залюбоваться было невозможно. У Червяка дух захватывало от головокружительных пируэтов, которые выделывала его любимая в полёте. Сам же он больше любил землю.
Полюбили друг друга Пёс и Кость. Крепко полюбили!
Слова ласковые друг другу говорили — постоянно, глаза боялись отвести — вдруг любимый растворится в воздухе, как привидение, и сказка кончится.
Бывало, часами смотрят друг на друга неотрывно и любуются — не налюбуются, радуются — не нарадуются. Наконец, решились они навеки связать свои жизни в одну. Не мыслили они больше себя один без другого.
Начинается сказка сказываться… Да не простая сказка, а православная.
В некотором царстве, в некотором государстве, а именно в том, в котором мы живем, жила одна бабушка. Между прочим — православная детская писательница. И была у нее любимая внученька. Вот укладывает бабушка свою внученьку спать-почивать…
— Бабушка, расскажи сказочку. — просит девочка.
— Какую такую сказочку? — настораживается бабушка, вспоминая «Положение о рецензировании разных видов изданий» Издательского Совета РПЦ… В самом деле, ведь православному ребенку не всякую сказочку рассказывать дозволяется, а только душеполезную, православную.
— Про Колобка-а… — сонно тянет внучка.
— Что ты, что ты… то есть, Господи, спаси-помилуй. — пугается бабушка, истово осеняя себя крестным знамением. — Про Колобка нельзя. Колобок не православный. Издательский Совет не благословляет. Лучше я тебе расскажу про… просфору.
Практика у Вани – студента педагогического факультета – закончилась досрочно. В летнем оздоровительном лагере он, работая вожатым, особо не надрывался. Поэтому начальник лагеря пообещал Ивану троечку за практику и тактично попросил ехать домой.
Домой Ваня не поехал – ему хотелось отдохнуть от ежедневных домашних скандалов, а отправился в гости к тетке, которая была младшей сестрой его матери. Позвонив, он предупредил о своем приезде, а часа через три был уже на месте. Светлана, так звали тетю, племяннику сначала обрадовалась. Но через два дня она и вся ее семья уже стали тяготиться незваным гостем, который только и делал, что смотрел телевизор, сидел за общим компьютером или с плеером лежал на диване. Да еще выходил покурить каждые полчаса. Чтобы хоть как-то его растормошить, Света решила съездить с племянником на дачу. Тем более, что уже созрела малина и ее срочно нужно было собирать.
Муж без бороды, что сокол ясный без перьев. А ежели борода у него есть, то в её зарослях непременно жёнка прячется. По утрам она нежится в мужниной бороде и к работе приступать не торопится. Мужу оно, конечно, умилительно, да только голод его одолевает.
Потому мудрый муж варит своей жёнке утренний кофей и подносит его к бороде близко-близко — понюхай, мол. И она тянется носом за искусительным ароматом, тянется, но как только за пределами бороды окажется, норовит назад нырнуть. Тут муж не зевай: хватай жёнку за бока и неси в кухню! Не то, придётся ублажать её побрякушками до самого обеда.
Я хотела только пошутить. Правда. Кто же мог предполагать, что все так обернется?
Я, когда эту вывеску увидела, прямо даже засмеялась. Название магазина написано огромными буквами, а чуть ниже – маленькая приписка: «Магазин здравого смысла». Идея появилась сразу: зайти, что ли, действительно, спросить здравого смысла - мол, хочу прикупить пару килограммов…
И посмотреть на их лица потом. И послушать, что ответят.
Усмехаясь, я вошла в магазин. Огромные торговые залы были наполнены разнообразными вещами и вещицами. Ко мне устремился юноша-продавец с вопросом: «Что-то подсказать?» И я твердо сказала: «Мне здравый смысл, два килограмма, если можно».
Он воровато оглянулся по сторонам – не слышал ли кто - и шепотом позвал за собой. Мы поднимались по лестницам, шли через служебные помещения, пока не очутились в приемной. Секретарша подняла на нас глаза и понимающе кивнула. Мы вошли в кабинет.
Кабинет был мрачноват, задрапирован портьерами и уставлен антиквариатом. За дубовым столом сидел человек в костюме и при галстуке.
- Слушаю вас.
Маленький Андрюшка ухитрился в свои четыре с половиной годика заполучить изрядный «букет» болячек во главе с — не поверите! — язвой желудка. И вся карусель несмотря на то, что мама, вчерашняя студентка, а ныне молодой преподаватель и аспирант-химик в одном лице, старалась кормить ребёнка по всем правилам современной диетической науки.
Вера Афанасьевна с начала года беспрерывно водила сына по докторам, особо следуя в оставшиеся от визитов часы предписаниям профессора Анисимовой — строгой дамы среднего неопределённого возраста и определённой партийности, что учитывая должность Анисимовой вовсе не удивительно.
Водила — но толку не было.
«Распустили народ», — пробормотал дядя Гриша, выключая радиоприёмник — единственное средство, связывавшее старика с большим миром. От телевизора он отказался давно, газет сюда не привозили.
Дядя Гриша переселился в деревню лет пять назад, когда понял, что город с его бешеным ритмом, вонью полуразвалившихся заграничных дизелей и хамством нынешней молодёжи надоел до невозможности.
Он забыл это короткое чеченское слово, которым седой аксакал из горного кавказского аула охарактеризовал кошмар полыхавшего пламенем бессмысленных междоусобиц Северного Кавказа. Тогда дядя Гриша смотрел новости в своей городской квартире, которую продал через месяц — после безнадёжных речей «на камеру» смертельно уставшего (это было видно по глазам) старого чеченца он принял решение уехать отсюда, уехать раз и навсегда.
Жили-были Лисичка и Зайчик. У Лисы была избушка ледяная, а у Зайца – лубяная. Весной лисья избушка растаяла. Попросилась Лиса к Зайцу погреться, а его самого-то и выгнала.
Идет Зайчик, плачет, лапками слезы вытирает. Навстречу ему Собака:
- Ав-ав, о чем, Заинька, плачешь?
- Как же мне, Собачка, не плакать – пустил я Лису к себе в избушку погреться, а она меня выгнала.
- Ишь ты, шо деется-то, шо деется! - Покачала головой Собака, - но ты не горюй! Пойдем, выгоню тебе эту нахалку!
Подошли они к избушке, Собака начала брехать, лису выгонять. А Лиса:
- Как выскочу, как выпрыгну, пойдут клочки по закоулочкам!
Испугалась Собака, почесала задней лапой за ухом и говорит:
- Эка незадача! Не правы мы с тобой, Косой, ох не правы! Ты сам посуди, нас – двое, Лиса – одна, в меньшинстве, стало быть. А слыхал, нонче права меньшинств уважать положено, негоже ущемлять-то! Это, понимаешь ли, ди-скри-ми-на-ция! – протявкала Собака услышанное где-то заморское слово и убежала.
– Странные вы разговоры ведете, милостивые господа, – вмешался в разговор выползающий из очередного переплета Книжный Червь. Он уже давно прислушивался к богословской беседе Здравого Смысла и Сомнения* о том, был ли пупок у Адама, но никак не решался вступить в разговор. – Как говорят умные люди: MULTI MULTA SCIUNT, NENO OMNIA**. Всемогуществу Творца возможно все, в т.ч. и сотворить Адама – без пупка или с пупком, вопреки Здравому Смыслу.
Но, хочу заметить, Здравый Смысл не всегда бывает здрав. Вернее, прав. В свое время, помнится, он утверждал, что Земля плоская, а Солнце вращается вокруг нее. Но ученые смогли доказать, что это не так. И теперь никому и в голову не придет подвергать сомнению тот факт, что Земля круглая и вращается вокруг Солнца. Думаю, что научный подход не помешает в исследовании интересующего вас вопроса.
