Вы здесь

Ирина Богданова. Проза

Ещё не вечер (глава из книги. В процессе написания)

   На Смоленском кладбище два входа – центральный, куда приходят автобусы и течёт поток людей, и неприметный, с улицы Беринга, вблизи станции метро Приморская. Если свернуть от метро влево, пересечь мостик через речку Смоленку и снова повернуть налево, то очень быстро можно оказаться у кладбищенской ограды.

Я спряду тебе счастье (глава из нового романа)

Глава из нового романа, где действие переходит от наших дней в прошлое. Приказчик купца Башкатова Сила не знает какого он роду-племени, но у него есть вера и доброта.

* * *

Сухой щелчок сломанной ветки отозвался всплеском крыл жирной тетёрки. Подхваченный ветром звук прогулялся по лесу и камешком покатился под копыта кобылы Речки, выделенной Силе, для осмотра заброшенного именьица. Заложенное — перезаложенное, именье генерала Туманова досталось купцу Башкатову за долги, и теперь он намеревался привести его в порядок и сбыть с рук.

Глава из новой книги «Дом, где тебя ждут»

Не церемонясь, Эккель поймал Таню за руку и развернул лицом к себе.

Его лицо с квадратным подбородком горело лихорадочным торжеством пьяницы в предвкушении обильной выпивки.

— Мадам Горн, Таня…

Прежде он никогда не называл её по имени, и Таня думала, что он его не знает.

Большие руки с перстнем на пальце в виде львиной головы крепко легли на её плечи, больно упираясь в кожу.

Она попыталась вырваться:

— Что вы себе позволяете, герр офицер?! Немедленно отпустите меня!

Обращаться к нему по имени было противно.

Мера бытия (глава из книги)

Только для Омилии, представляю главу из моей книги о блокаде «Мера бытия». Книга стала лауреатом премии ИС РПЦ «Просвещение через книгу» в номинации «Лучшее художественное произведение».

В библиотеке, где работала Вера, стена в читальном зале покрылась инеем. Между стеллажами лежал лёд, звонко похрустывающий под подошвой валенок с галошами. Одевайся — не одевайся, всё равно озноб проберётся под одежду и выкрутит тело глухой болью. Окна заколочены, света нет. Голод, холод и темнота выматывали и отупляли. Растрескавшиеся от мороза пальцы с трудом держали перо, а чернильницу приходилось отогревать на буржуйке. 

Сначала топили списанными книгами, но бумага прогорала моментально.

— Будем сжигать стулья из читального зала, — распорядилась заведующая библиотекой Галина Леонидовна. — Пусть я за порчу имущества под суд пойду, но смерти сотрудников на моей совести не будет. 

   К декабрю их в библиотеке осталось всего двое — Вера и Галина Леонидовна. Несколько библиотекарей эвакуировалось, две женщины от слабости перестали ходить на работу, а заведующая детским абонементом сошла с ума от голода.

Обратная перспектива (две главы из середины романа)

***

С недавнего времени, определяющим фактором в Светиной жизни стало смирение.  Не пассивная депрессия при виде трудностей, не болезненное равнодушие к окружающему, а подлинное глубокое смирение, в которое она старалась войти, как в тёплое море. Смирение, есть ли в мире что-нибудь более безбрежное, чем его спокойная тишина? Света постоянно напоминала себе, что должна научиться принимать боль такой, какой она есть, а нынешние трудности взять за точку отсчёта. 
Совсем недавно, она читала, слова Аввы Дорофея  что  «Каждый молящийся Богу: «Господи, дай мне смирение», должен знать, что он просит Бога, дабы он послал ему не кого-нибудь, а оскорбить его».  Подперев рукой щёку, Света долго размышляла над изречением,  приходя к  неутешительному выводу о собственной неспособности пожелать себе  обидчиков.
Правда, в последнее время оскорблений просить не приходилось, потому что их и без того можно было черпать глубоким ковшом.

Фарфоровая память (глава из середины романа) 2

* * *

— Шелестова, погоди, Шелестова, не плачь... Не реви, я говорю.

Андрей вылез из раскопа и неловко затоптался около рыдающей Лены.

Он терялся от вида плачущих женщин, не зная, как себя вести, и как утешать. Мама никогда не плакала, а с другими женщинами он предпочитал общаться по-дружески, не переходя грань задушевных отношений. Наверное, трусил, боясь пережить большое разочарование, пусть так. Но припоминая, сколько раз он был свидетелем женских слёз, смог вспомнить только подружку Ленку Кузьмину из детского сада и приятельницу Софу, оплакивающую сумочку с ключами от съемной квартиры. Гуляя с Андреем по Дворцовому мосту, Софа зазевалась на свадебный кортеж, и сумка спикировала в воду, покрытую бензиновыми разводами.

Фарфоровая память (глава из середины романа)

  В вечер после похорон останков павших, Лена приехала домой затемно. Спящая коммуналка ещё хранила дневные запахи, принесённые с улицы Аркашей и Эльвирой.  От Эльвиры обычно пахло стиральным порошком, которым она мыла лестницы, а Аркаша, как всегда благоухал табаком и портвейном.

   Зажигать свет Лена не стала, на ощупь вставляя ключ в замочную скважину. Скинув туфли, она с блаженством прошлёпала босыми ногами по паркету, вскользь подумав, что  теннисках ходить куда удобнее чем в ботинках. Ботинки стояли около шкафа, и Лена задвинула их под кровать для экономии места в крошечной комнате.

   Совсем скоро она переедет к Андрею, но они уговорились, что комнату продавать не станут, а будут хранить здесь найденные на раскопках вещи.
–Если Бог даст, – мечтал Андрей, – то мы выкупим квартиру целиком и сделаем здесь маленький музей войны и военного быта.

Глава из нового романа «Фарфоровая память»

* * *

Более пристально старика Кирпичникова Лена рассмотрела на второй день знакомства, когда после работы прибежала его кормить.

Вчера она избегала прямого взгляда на впавшие щёки, орлиный нос и свалявшиеся волосы, больше похожие на приклеенный к черепу кусок грязной мочалки. Её казалось, что старик должен стесняться своего запущенного вида.

Не сумев распутать колтуны, она обстригла их под корень, и заодно обкорнала тощую бородёнку из трёх неопрятных кустиков. Чистый, умытый и накормленный, Олег Иванович выглядел почти прилично.

Самые большие трудности пришлось пережить перестилая диван. Пружинный матрац, продавленный в середине, источал запах, от которого неприятно холодело в желудке, а к горлу подкатывал горячий ком.

— Олег Иванович, давайте я вас переложу в спальню? — рискнула предложить Лена. — Я видела у вас двуспальную кровать.

Глава из новой книги «Фарфоровая память»

В преддверии праздника великой Победы, вспоминая павших.

 

* * *

«Сделай шаг, и дорога появится сама собой», — взволнованно подумала Лена, когда пальцы привычно легли на клавиатуру компьютера, чтобы набрать в поисковике имя Никиты Евсеева.

Первая стёжка неведомого пути пролегла весной, отразившись от огненной эмали пасхального яичка, глазурованного бычьей кровью. Лена понимала, что теперь не может отказаться от поисков, хотя пока не сформулировала для себя, что она ищет, и зачем. Вроде бы, Серафима Макаровна и Евсеев — чужие люди из другой эпохи, не имеющие никакого отношения к ней, студентке Лене Шелестовой. А вот поди же ты: тянется к ним душа, и не отпускает.

Глава из новой повести «Фарфоровая память»

По уже установившейся традиции начинать свои произведения с Омилии, помещаю главу из новой повести.

В коробочке лежал круглый предмет, тщательно завёрнутый в поролон. Не спеша разворачивать, Лена потыкала в поролон пальцем, словно боясь, что странный подарок вдруг улетучится. Но предмет внутри обёртки отличался твёрдостью, и, глубоко вздохнув, Лена бережно освободила его от мягкой оболочки.

Даже за новенькую машину с автоматической коробкой передач, она всё равно никогда бы не угадала, что оставила ей в наследство жившая тут старушка. На белом поролоне глянцевыми отблесками переливалось крупное фарфоровое яйцо, необыкновенной красоты. Заворожённым взглядом Лена любовалась, как по тёмно-бордовой глазури расплываются голубоватые искорки, образуя причудливую россыпь мелких брызг. Откуда-то из глубин памяти всплыло название «Бычья кровь», и почти сразу с названием, пришло понимание того, что судьба успела подготовить её к принятию необычного дара.

Страницы