Глава из новой повести «Фарфоровая память»

По уже установившейся традиции начинать свои произведения с Омилии, помещаю главу из новой повести.

В коробочке лежал круглый предмет, тщательно завёрнутый в поролон. Не спеша разворачивать, Лена потыкала в поролон пальцем, словно боясь, что странный подарок вдруг улетучится. Но предмет внутри обёртки отличался твёрдостью, и, глубоко вздохнув, Лена бережно освободила его от мягкой оболочки.

Даже за новенькую машину с автоматической коробкой передач, она всё равно никогда бы не угадала, что оставила ей в наследство жившая тут старушка. На белом поролоне глянцевыми отблесками переливалось крупное фарфоровое яйцо, необыкновенной красоты. Заворожённым взглядом Лена любовалась, как по тёмно-бордовой глазури расплываются голубоватые искорки, образуя причудливую россыпь мелких брызг. Откуда-то из глубин памяти всплыло название «Бычья кровь», и почти сразу с названием, пришло понимание того, что судьба успела подготовить её к принятию необычного дара.

Впервые Лена услышала о бычьей крови прошлой зимой, когда подружка Натуська безответно влюбилась в длинного черноволосого парня из Академии художеств. В ухе Кирилл носил медную серьгу, на голове причёску конский хвост, и, по мнению Лены, был самым занудным парнем во всём Петербурге. Но, как известно, любовь зла…

Далеко заполночь подруга прислала истеричную СМСку, сообщающую, что если завтра с утра Лена не пойдёт с ней в одно место, то Натуська за себя не ручается. Что это за место, и каким образом Натуська разберётся с проблемой, не указывалось, но Лена решила не перечить: утром так утром. В конце-концов, лучшая подруга у неё одна.

Ровно в десять утра, как было условлено, Лена дрожала на ступеньках станции метро Ломоносовская и недоумевала, каким ветром сюда занесло неугомонную Натуську.

На улице шёл дождь со снегом, моментально вымочивший розовую чёлку. Волосы противно прилипали ко лбу, и Лене приходилось поминутно зачёсывать их назад. Замёрзшие руки она засунула в рукава, и время от времени, колотила каблуком о каблук, пытаясь согреть ноги в лёгких сапожках.

Когда стрелка часов подобралась к цифре одиннадцать, злая и промокшая Лена решила, что при встрече задушит подругу своими собственными руками. Но едва взглянув на несчастную Натуськину физиономию, решила отложить наказание до лучших времён.

На то, что Натка реально помирала от любви, указывали боты на умопомрачительных шпильках и немилосердно накрашенные глаза, старательно вытаращенные, чтобы казаться больше.

Шутовски наморщив нос, Лена проглотила смешок и поинтересовалась:

— Куда пойдём?

— А я разве не сказала? — Натуська манерно взмахнула ресницами, успевая оценить своё отражение в витрине магазина. — Мы идём на Императорский фарфоровый завод.

Это было сказано с торжественной интонацией, словно завод принадлежал лично Натуське, и она там дневала и ночевала.

Но на деле оказалось, что идти надо не на производство, а в небольшой музей при заводе, где предмет Натуськиной страсти зарисовывал фигурки фарфоровых балерин.

— Как будто бы мы случайно пришли, — наставляла подруга с озабоченным видом. — Ты, Ленка, сделай вид, что тебе интересно.

— Хорошо, — согласилась Лена, взглянула на прозрачные стеллажи, наполненные изысканным фарфором, и забыла о времени и пространстве.

Натуська, ломаясь и закатывая глаза, крутилась возле студентов — художников, а Лена, медленно-медленно, чтобы не разрушить очарование, переходила из зала в зал.

Около нежного букета из белого фарфора, она не смогла сдержать вздох восхищения. Цветы казались живыми, только неокрашенными, но их белизна непостижимым образом усиливала эффект красоты, словно Создатель ещё не решил, стоит ли портить цветом совершенство формы. Лене даже показалось, что на матовых лепестках дрожат капельки росы.

— До сих пор никто в мире не знает, как удалось достичь непостижимого идеала, — доверительно наклонился к уху седой старичок с сучковатой палкой, вырезанной из коряги. — Предполагают, что мастер брал живой цветок, делал слепок с каждого лепестка, а потом отливал его в фарфоре.

Повернувшись к старичку, Лена увидела за его спиной хрустальную горку, уставленную пасхальными яйцами. От их красоты и изящества захватывала дух, но Ленин взгляд почему-то приковало однотонное красное яйцо, словно орошённое свежей кровью.

Заметив её интерес, старичок одобрительно поднял вверх указательный палец:

— Вижу, вы барышня оригинальная, и любите не помпезность, а простоту и лаконичность.

Похвально. Весьма похвально. Это скромное яичко имеет весьма необычную историю.

С акварельным румянцем и прозрачными глазами, словно сделанными из фарфора, старичок и сам казался ожившим экспонатом, чудом сохранившимся в музейных запасниках с тех давних времён, когда девчонок называли барышнями, а парней кавалерами.

Переложив палку в другую руку, старичок немного задумался, словно решая, с чего начать, чтобы Лена лучше запомнила его рассказ и медленно, с распевом, произнёс:

— Секрет уникальности этого яйца в глазури. Видите, как винное бордо в окраске переливается голубым и фиолетовым?

Словно прилежная школьница на уроке, Лена понятливо кивнула:

— Да, вижу.

— По некоторым источникам, эта глазурь была изобретена в Китае в десятом веке, во время династии Сун. Но лишь спустя почти тысячелетие, её секрет смогли разгадать сначала во Франции, а потом и здесь, на Императорском фарфоровом заводе.

Французы подобную глазурь называют «фламбэ», что значит «вспышка», но мы, русские, не так экспрессивны, и предпочитаем говорить «бычья кровь».

Чтобы показать пасхальное яйцо с лучшего ракурса, рассказчик переместился влево, и Лена поняла, как точно русское название отражает суть вещей. Эмаль вобрала в себя и свет, и живое тепло, словно струящееся из вен могучего животного, и холодную гладкость хрустальной оболочки, вышедшей из раскалённой печи.

— По заказу последнего Государя Николая Александровича, завод выпускал целые партии пасхальных яиц, глазированных бычьей кровью. Как императорский дар, они шли на фронт Первой Мировой войны. Часть яиц, оседала в кладовых Зимнего дворца.

Сначала Лене почудилось, что в хорошо поставленный голос лектора пробралась хриплая нотка, но в следующую секунду, он закашлялся, и Лена догадалась, что это от волнения.

— Прошу прощения, — достав из нагрудного кармана белоснежный платок, старичок промокнул глаза и продолжил, — После революции, когда арестованная царская семья ожидала своей участи в Царском селе, государь достал прибережённый запас фарфоровых яиц, глазированных бычьей кровью, и одарил ими близких и прислугу. Эта была его последняя в жизни Пасха.

Старик умолк, и откланявшись, отошёл, а Лена долго стояла у витрины, и, не отрываясь, смотрела на красный комочек, похожий на обнажённое сердце.

Она упустила из памяти, чем закончился тот день, и как развивались отношения Натуськи и Кирилла, но разговор со старичком запомнился до мельчайших подробностей.

Поразительно, какие сюрпризы преподносит судьба. Чувствуя в горле биение пульса, Лена смотрела, как на голубой клеёнке в клеточку, перед ней лежит пасхальное яйцо, глазированное бычьей кровью, и думала, что необходимо обязательно узнать, кем была прежняя жиличка, завещавшая ей царский подарок, и почему фарфоровое яйцо не должно покидать эту квартиру.