Вы здесь

Михаил Малеин. Произведения

Этих дней золотое молчанье

Этих дней золотое молчанье
листопадом заносит пути;
но, пронизанный солнца лучами,
ясно вижу заветный притин.

Догоняя ушедшее лето,
тянут клин в облаках журавли.
Вы летите по краю неба – 
я иду по краю земли.

Благое измененье – торжество

Благое измененье – торжество
земли и неба. Плод его пребудет
в блаженной вечности, открытой для него.
Ты засвидетельствуй об этом чуде

пером в тетради иль ножом по бересте.
Не всё, что низменно, бывает неизменно,
когда оно распято на кресте
и, каясь, просит о себе поминовенья

Того, Чей крест вселенной тяжелей
и выше всех превознесён над миром,
чтобы последний грешник на земле
скрестил ладони перед огненным потиром.

О молитве

              Какая связь: молва – молитва?
              Кроме дефиса, никакой.
              Но почему молитва слитна
              С кружащей мысли суетой?

Стою на молитве.
Посторонние житейские помыслы – 
как муравьи.
Бегают в разных направлениях,
суетятся, сталкиваются друг с другом,
носят какой-то мусор: 
строят муравейник,
свою вавилонскую башню,
возле старой, наполовину засохшей яблони - 
древа познания добра и зла…
А я через молитву
питаюсь от Древа Жизни.

Свет во тьме

Чёрный квадрат окна
в белой рамке фасада.
Меж занавесок видна
в красном углу лампада.

Затеплен живой огонёк.
Сквозь сумерки комнаты этой
он чью-то мольбу вознесёт
над бледностью лунного света.

Останется позади
и россыпь холодных созвездий.
От нас не сокрыты пути,
что миру совсем неизвестны.

Искусство и вечная тьма – 
в такое родство не поверить.
Пытаюсь дорисовать,
чего не заметил Малевич.

Январь. Скворечники под снегом

Январь. Скворечники под снегом.
Кружочек – чёрное окно.
В нём не покажется никто,
Кто крылышком измерил небо.

Заметны беличьи следы
Под расписной, на столбике кормушкой.
Летят кусочки скорлупы и стружка
Из гущи веток на верху сосны.

В вечерние часы
Снежинок медленный поток
Под уличными фонарями
Неуловимыми штрихами
Пронижет света полотно.

Лесная полоса у городской черты.
Друг к дружке жмутся белые деревья,
Как стадо дремлющих оленей.
И песнь пастушеской свирели
Им слышится из темноты – 
Мотив нездешней красоты.

Ноябрьский монолог

Ноябрь. Коричневый цвет 
– в оттенках – звучит доминантой.
В повсюду лежащей листве
не хочется видеть останки
всего лишь – того, что когда-то
своим разноцветьем украсило парк городской.
Но смерть пожинает костлявой рукой
и даже, казалось бы, вечное злато.

Желанный покой… Ты согреешь страдальца в холодной земле.
Прекратится навеки кружение суетной жизни.
Только жаль: он уже не увидит безмолвие белых аллей,
яркий солнечный луч, проходящий хрустальные призмы
серебристо-узорчатых окон в рассвете морозного дня.
И домашний уют у камина с берёзовым треском,
с детской верой в ночной тишине ожиданье звезды Вифлеемской,
откровение Неба надёжно от мира храня…

Не говори, что жизнь слепая вещь в себе

Не говори, что жизнь слепая вещь в себе.
Чисты кристально струйки ручейка,
хотя не уследить за их переплетеньем.
Не бойся и завешанных зеркал
языческим узором на кайме:
мы все ровесники грехопаденья.

Заноза мысли истине чужда.
Не всё во благо, что даётся с болью.
Нам только бы не возроптать со своего креста,
чтоб не лишиться лучшей доли!

Не сомневайся, милость Божия покроет
невосполнимость жизненных потерь;
а мир – он только предлагает новые дороги
в былую тень.

Тебя так радует берёзки золотая лента,
осенних листьев яркие лучи;
но ангела крыло ведь тоже продолженье света,
что направляет путника в ночи!

Ангел тишины

В тенях зелёных густолесья
скрывает лики тишина,
но дальним эхом птичьей песни
её душа обнажена

для путника, что странствует по свету
и осторожен в выборе дорог.
Его движенье миру незаметно.
Он в тайны посвящён, хотя и не пророк.

Витает ум горе, а взор опущен долу.
Воздушен силуэт, как утренний туман.
Пропитан посох ароматом трав медовым,
смолистым ладаном – заплечная сума.

Поплачет в сумраке разрушенного храма,
у покосившейся ограды постоит
погоста сельского, пока лесная даль не скроет пламя
вечерней ярко-розовой зари…

Постамент

В центре Москвы, на Тверской,
на постаменте Скобелева
возвышается могучий всадник – 
киевский князь Долгорукий,
первый москаль.
Глазами мученика смотрит вдаль,
поверх здания мэрии,
в сторону родной земли.
Простертая десница застыла
в попытке удержать блудного сына.
Но тот уже давно на стране далече,
расточает последнее…

Ах, как хочется соскочить с постамента,
вернув его генералу, и помчаться, помчаться – 
сомкнуться в живую цепь 
с Киево-Печерскими, Борисом и Глебом, Владимиром!..

2016

Пальмовая веточка в руках

Пальмовая веточка в руках.
Ветерок её едва колышет.
Даже камни в состоянии услышать
и проснуться, отрясая прах
с первозданной и безгрешной плоти,
к славословью – правым подобает похвала,
детям незлопамятным и кротким.
Вот, пожалуй, вся нагорная страна, 
кто не соблазнится о кресте Господнем.

2021

Снег на деревьях

Помози ми, неусыпаемый хранителю мой, наполнити сосуды души моея елеем благих дел, паче же милосердия и смирения.
Акафист Ангелу-хранителю, икос 11.

Погожий зимний день. В городском парке, как обычно, тихо. Накануне вечером выпал обильный снег. Неспешно иду по уже очищенной дорожке. Справа и слева занесённые снегом деревья. И теперь ослепительная белизна, а не одинаково тёмно-серые, а в сумерках почти чёрные стволы, изгибы ветвей определяет силуэты, как многолетних великанов, так и небольших молоденьких порослей. Хотя по рельефу коры или по редким засохшим листьям, кое-где оставшимся на кончиках тонких веточек, можно определить, кто прячется под снеговым покровом.

Ангел снегопада

Мир обозначен редкими штрихами.
Всё остальное – белый снегопад.
Мы в нём, он в нас и между нами.
Печальной осени окончился распад.

День первый и последний – воскресенье,
А в середине – тяжкая борьба
До слёз, до крови, до изнеможенья.
Пусть опадает ветхая листва.

Ты не замедлил бег перед вратами ада.
Смерть оказалась сломанной иглой.
О долгожданный ангел снегопада,
Возьми меня на светлое крыло!

Осенний причал

Расточает богатство октябрь – 
опадают последние листья.
Лунный месяц закинул якорь
у холодной безлюдной пристани.

Только нам по душе, золотой,
антиномия этого места,
занесённого яркой листвой,
у воды, аскетически пресной.

Сколько раз молчаливый причал,
слиток памятных противоречий,
умилённой слезою венчал
боль разлуки с веселием встречи!

Здесь всегда не хватало минут
для последних, быть может, объятий.
И так долог желанный маршрут
для детей ожидающей матери.

Ты поставлен у края земли,
пред концом и началом свершений,
но сейчас твоим чувствам сродни
только листьев застенчивый шелест.

Облака

Стоим с группой паломников на просторной смотровой площадке у крутого склона высокого холма. Внизу плавный изгиб широкой реки, а за ней бесконечные дали: поля, леса, между которыми разбросаны редкие посёлки, угадываемые по блеску оцинкованных жестяных крыш. Серая ленточка шоссе с мелькающими машинками. Цепочка грузовых вагончиков медленно ползёт вдоль опушки леса. Игрушечный тепловозик давно скрылся за деревьями, а вагончики всё тянутся и тянутся... По всей этой неизмеримой шири, в глубокой тишине которой онемели все признаки деятельного присутствия человека, неспешно движутся тени облаков. На недолгое время участок ландшафта погружается в сумрак, но вскоре вновь оживает, освещённый ещё высоким послеполуденным солнцем. Музыка света звучит в безмолвии души.

Страницы