Весной 2017 г. в книжных магазинах Великобритании появится «Повесть о Берене и Лютиэн» Р. Р. Толкиена. Книга была написана в 1917 г. В то время молодой Толкиен только что вернулся с войны, он страстно влюбился в свою будущую жену Эдит, и под впечатлением этих чувств написал красивую историю любви.
Для самого Толкиена эта история значила много, так как именно эти имена выгравированы на надгробии его могилы, где он похоронен со своей женой.
Холодный осенний дождь закончился, и озорной ветер стал наводить на небе порядок. Он распахнул тяжелые серые тучи и выпустил на свободу яркие лучи солнца, которые сразу же начали сушить промокшую остывшую землю.
Десятилетняя Люба с радостью надела свои старенькие ботинки, доставшиеся ей от старшего брата Гриши, взяла сделанную папой деревянную куклу и вышла из дома. Родители уже были во дворе. Стоя у амбара, они советовались, как им лучше сохранить собранный урожай.
Благодаря хакерам (как говорят, русским) в сеть утекла переписка между Джоном Подестой, главой избирательного штаба Клинтон, и близким другом и бывшим боссом Барака Обамы, Сэнди Ньюманом. Переписка эта чрезвычайно интересна даже не тем, что будущая администрация США будет решительно антихристианской, это все уже давно заметили.
Переписка открывает подробности того, как именно будет разворачиваться (и уже разворачивается) атака на христианскую веру. Первой мишенью демократической партии является Католическая Церковь - как наиболее крупная и влиятельная община, сохраняющая традиционные взгляды на брак и ценность человеческой жизни, но нет оснований сомневаться, что речь идет об усилиях, направленных против любых христиан, сколько-нибудь приверженных слову Божию - православных, католиков или консервативных протестантов.
В этой переписке Ньюман советует организовать “католическую весну”, чтобы “Cами католики потребовали положить конец средневековой диктатуре ввели немного больше демократии и уважения к гендерному равенству в католической Церкви”. Для этого, по мнению Ньюмана, следует посеять “семена революции”.
На это Подеста отвечает, что демократическая партия США уже вовсю занимается такой деятельностью - “Мы создали “Католический Альянс за Общее Благо” ради такого момента. Но я думаю, что пока ему не хватает лидерства для этого. Также и “Объединенные католики”. Как большинство “весенних” движений, я думаю, они должны развиваться снизу вверх”.
Сегодня, гостюшко, я тебя угошшу для разнолику кислыми штями, — это квас такой есть бутылошной, ты, поди, и не слыхивал про тако питье, про квас такой. Скоро и званья не останется от этого названья.
Вот повсеместно варили кислы шти, а против наших хозяек уемских никому не выстоять. В нашей Уйме кислы шти были первеюшши и такой крепости, что пробки, как пули, выскакивали из бутылок.
Да я вот охотник и на белку с кислыми штями завсегда хожу. Приспособлю пробку, белку высмотрю и палю. И шкурка не рвана, очень ладно выходит.
Раз я в белку только наметил стрелить — гляжу, а меня волки обступили. Глазишшами сверлят, зубишшами шшелкают по-страшному.
А у меня ни ружьишка, ни ножишка, только бутылки с кислыми штями.
Ну, я пробки поослабил да кислыми штями в волков, — да по мордам, да по глазам!
Кислоштейной пеной едучей волкам глаза залепило. Вот они закружились, визгом взялись и всяко соображенье потеряли.
Я волков переловил, хвостами связал, на лыжи стал да в город. На рынок прикатил и продал живьем для зверинца в увоз.
А один волк в кустах остался, там о снег да лапами глаза прочишшал. Глаза прочистил, нашел бутылку кислых штей, — это я обронил, — хватил бутылку зубами, а пробка выскочила да в волка, кислы шти в волка.
И так его зарядили и так волком выпалили из лесу, что волка-то в город бросило!
А тут на углу Буяновой у трактира — у «Золотого якоря» истуканствовал городовой полицейский, он пасть открыл — орал на проходяшших.
Волк со всего маху да городовому в пасть!
Собака была рыжая с белым подшерстком и черной полосой на хребте. Она лежала вдоль дороги, причудливо вытянув вперед лапы и уткнув нос в пыльные камни мостовой. Должно быть, в смертельной агонии она прикусила себе язык, и сейчас его кончик свисал между зубов с правой стороны её челюсти. Через приоткрытые веки виднелись выпученные белки глаз, уже никуда не смотрящих. Длинный хвост был зажат между лапами — видно, в последние минуты жизни собаку охватил страх.
Он сел рядом с ней прямо на камни и стал гладить скомканную шерсть существа, которое недавно именовалось другом человека, но пришло в негодность и было выброшено за пределы города. На его лице, худом и бледном, с впалыми ясными глазами, острым носом и тонкими губами, спрятанными под густотой растительности, отражались интерес и расположение. Он гладил долго, не торопясь, спешить ни ему, ни собаке теперь не имело нужды. Нагладившись, он снял с себя ужевый пояс, которым подвязывал хитон, и сделав на одном конце пояса петлю, прицепил её к собачьей лапе. Затем встал, и даже не отряхиваясь, пошел к городским вратам, волоча за собой новую ношу.
Так он вошел в Эмесс.
Елена и Анна неслись на только что отремонтированном джипе, как на раскрытых парусах, по бездорожью в Мерзлово. О, это Мерзлово! Это такой благодатный кусочек земли, где в заброшенном селе, превратившемся в дачный поселок, восстанавливается разрушенный храм. Место, затерянное в лесах, труднодоступное, тем еще более ценное. Там в каждый камешек вложен свой труд, там каждое деревце посажено своими руками. И все, что удалось восстановить пока в храме, хранит тепло человеческих сердец. Там, как нигде, чувствуется, что «небо отверсто, и ангелы сходят с небес».
18 октября в московском Музее современной истории России состоялась презентация сборника документов «Забытая трагедия русинов: национальная политика Габсбургов в годы Первой мировой войны» (авторы книги — председатель Брянской общественной организации «Историческое сознание» Д.А. Ахременко, профессор Минского филиала РГСУ К.В. Шевченко и харьковский историк Е.Л. Кривочуприн). Одна из самых трагических страниц Первой мировой войны связана с появлением в Австро-Венгрии концентрационного лагеря «Талергоф», предназначенного для жителей Буковины и Галиции, которые высказывали симпатию Российской империи. После присоединения Западной Украины к СССР тема Талергофа была под запретом. В настоящее время власти Украины также замалчивают эту трагедию. Авторы книги предприняли попытку изложить историю событий тех лет с опорой на документальные источники. О том, какое значение имеет для современной России трагедия русской Галиции, рассказывает Кавказскому геополитическому клубу Денис Ахременко.
Книга расскажет ребёнку о том, как убить его домашнего питомца.
Извращенец, не скрывающий своих «нетрадиционных» сексуальных наклонностей, издал книгу для детей, которая продвигается в России через сеть детских библиотек.
«Удивительной энциклопедией» и «потрясающим путеводителем по истории» назван опус 55-летнего ген. директора фирмы «Apple» Тимоти Дональда Кука (имя на обложке — Тим Кук) «Как изменить историю с помощью мотка верёвки», который предлагается детям от 10 лет и старше. Издатели обещают, что после прочтения книги читатель будет смотреть на окружающие его вещи совсем другими глазами!
И они правы: совершенно очевидно, что привычная картина мира 10-летнего ребёнка может здорово пошатнуться после встречи с сим «шедевром».
Бабочка и гусеница
Гусеничке нравится
Бабочка-красавица:
— Ах, как хочется летать!
Где бы крылышки достать?
Мячики
Прыг-прыг-прыг — что было сил
Мячик маленький спешил,
А за ним большой бежал,
ПРЫГ — и вмиг его догнал.
Идея создать библиотеку появилась у иркутянина после того, как в одной из куч ненужных бумаг он обнаружил собрание сочинений Дж. Р. Р. Толкиена. Взяв книги домой, он решил не останавливаться на достигнутом. Его поразило, как люди перестали ценить книги и легко выбрасывают их на помойку. Евгений стал сам организовывать в школах акции по сбору макулатуры, ездил в архивы, забирал у них все, чем они готовы были поделиться.
Тогда на его полках появились известные отечественные и зарубежные классики, детская, историческая, медицинская, криминалистическая литература… Вскоре книг стало так много, что пришлось срочно сооружать специальные стеллажи под навесом во дворе дома, получилась настоящая публичная библиотека, пользующаяся спросом у горожан.
Вот я о словах писаных рассуждаю. Напишут их, они и сидят на бумаге, как не живы. Что кто прочитат. Один промычит, другой проорет, а как написано, громко али шепотом, и не знают.
Я парнем пошел из дому работы искать. Жил в Архангельском городе, в немецкой слободе, у заводчика одного на побегушках. Прискучила мне эта работа. Стал расчет просить. Заводчику деньги платить — нож вострой. Заводчик заставил меня разов десять ходить да свои заработанны клянчить. Всего меня измотал заводчик да напоследок тако сказал:
— Молод ты ишшо за работу получать, у меня и больши мужики получают половину заработка, и то не на всяк раз.
Я заводчику письмо написал.
Сижу в каморке и пишу. Слово напишу да руками придержу, чтобы на бумаге обсиделось одним концом. Которо слово не успею прихватить, то с бумаги палкой летит. Я только в сторону увертываюсь. Горячи слова завсегда торопыги.
Из соседней горницы уж кричали:
— Малина, не колоти эк по стенам, у нас все валится, и шшекатурка с потолка падат.
А я размахнулся, ругаюсь, пишу — руками накрепко слова прихватываю: один конец на бумагу леплю, а другой — для действия. Ну, написал. Склал в конверт мордобитно письмо, на почту снес.
Тревога, а не мысль растет в безлюдной мгле,
И холодно цветам ночами в хрустале.
И.Анненский
Однажды вечером умолкнут голоса,
И ты останешься один.
Всё золото земле вернет осенний сад,
Как проигравший поединок.
Тогда поймешь, что наг, и нем, и глух, и слеп.
Но на твои мольбы, увы, ночь не поднимет век.
В предельной тонкости изогнутых ветвей
Откроется мерцанье звезд.
Весь мир не стоит их таинственных лучей –
Пусть эта мысль во мгле растет.
И воспоешь хвалу, за всё благодаря.
Чтоб оживить цветы, не жалко хрусталя.
2015
Весенним утром 2010 года трое бритоголовых, плечистых мужчин поднялись на четвертый этаж серой кирпичной «хрущевки» на бывшем проспекте Павлина Виноградова, недавно переименованного на старопрежний лад в Троицкий проспект, и остановились перед дверью угловой квартиры, обитой потертым коричневым дерматином. Один из них, чуть постарше, одетый с неброской простотой состоятельного человека, извлек из кармана ключ, отпер дверь, и первым шагнул за порог. Его спутники последовали за ним. Так Петр Шаньгин, один из известнейших и крупнейших бизнесменов Богоспасаемого града Михайловска, вступил в свое новое владение – квартиру покойной матери.
Его спутниками были люди не столь именитые – так, мелкая сошка. Однако сами они были о себе совсем иного мнения. Борцы за Россию только для русских, ярые ненавистники всех иноверцев и иноплеменников, наипаче же тех, кого они называли не иначе, как жидами, духовные дети самого протоиерея Евгения, настоятеля Свято-Лазаревского храма, духовника и идейного вдохновителя областного отделения националистической организации «Русский Народный Союз». Мало того, носящие звания соколов, которые давались активистам этой организации. В отличие от Петра Шаньгина, его спутники были одеты в форму «Союза» - черные рубахи, напоминающие гимнастерки, украшенные нарукавной эмблемой - белой свастикой, сложенной из перекрещенных мечей. Судя по цвету этой формы, членам «Союза» больше пристало бы называться не соколами, а воронами. Но, как говорится, о птице судят не по прозванию, а по полету.
Исчезла сладость лета в бархатных тенях.
Уже не шепчет лестью нам Анакреон.
Поник, оставив лиру на пустых ветвях,
Читает грусти оду, нагнетая сон.
Слышнее звуки осени, как чудный хор,
В дуэте флейт печальных не дают уснуть,
Мои мечты несут в заоблачный простор
Все то, что было и, что больше не вернуть.
Могучей чашей туч свинца я утомлен,
Сгораю страстью в холод, как багряный клен,
И жмусь к земле листком, как к матери детеныш.
Среди семи ветров, отчаянных невзгод
Одна ты, осень, краше, лучше всех господ!
И, знаю я, меня в объятьях не уронишь.
Рождественская сказка-буффонада по мотивам произведений Н. Гоголя, С. Писахова и Б. Шергина.
Действующие лица:
Сказочник;
Капитон, поморский молодяк (молодой человек, юноша);
Маманя, мама Капитона;
Начальник уездной полиции, уездный исправник;
Баба;
Дед;
Фельдшер;
Царь;
Царица;
Старшая царевна;
Младшая царевна;
Первый прохожий;
Второй прохожий;
Третий прохожий;
Вспомнил чувства я былые,
Вновь придя в знакомый сквер…
Словно дым они уплыли.
С Вами порознь мы теперь.
Фонари – осколки солнца –
Согревали душу мне.
Почерневший вечер сонно
Расплывался в тишине.
И казалось мне, что снова
Жду безропотно я Вас,
Чтоб коснуться каждым словом
Ваших губ и Ваших глаз.
Из кухонного монолога.
– ...Н-да... Что тебе сказать... У мужчин, знаешь, мозги странно устроены. Совсем не так, как у нас...
Ты знаешь, своего мужа я разглядела лишь незадолго до его смерти. Получилось, как в поговорке «лицом к лицу лица не увидать». А до этого я, вся такая умная-разумная, всем подряд советы раздающая, несколько раз думала с ним развестись, но, хорошо, Господь отвел.
Я вышла замуж в 37 лет. С единственной мыслью успеть родить ребенка. До того я вся горела-кипела в работе, строила коммунизм в отдельно взятом училище. Какой идеалисткой я была – сейчас даже смешно вспомнить. И ухажеры у меня были, и знакомить меня пытались с разными перспективными женихами, а мне всё было не до того.
Однажды учитель сказал своему ученику:
– Посмотри вокруг себя, а потом назови мне все предметы белого цвета.
Ученик огляделся по сторонам.
Он увидел белый потолок, стены, белые рамы окон, скатерть, занавески,
переплеты книг и много других вещей.
– Отлично. А сейчас я хочу, чтобы ты закрыл глаза и
назвал все, что есть в этой комнате желтого цвета, – сказал учитель.
Парень был в недоумении:
– Но как я могу вам ответить, я же ничего не заметил!
– Теперь открой глаза и посмотри, сколько здесь желтых вещей!!!
Желтые подушки, желтая рамка с фотографией,
желтая подставка под карандаши, желтый коврик…
– Но так нечестно! Вы сами сказали мне искать только белый цвет,
***
Так хочется осеннего покоя,
Ветров беспечности и шороха листвы.
Как сложно мне, лишенцу и изгою,
Брести через октябрьские костры.
Искать надежды в каждом новом храме,
Но находить стреноженную память
Над полусонной тихою рекою,
Когда мой день тревожен и постыл.
Так не люблю, когда тревожат всуе,
Зима притихла – нет с утра пурги,
Сижу в сенях, медведя дрессирую,
Учу, как надевают сапоги.
Медведь ворчит. Как вдруг вбегает дьякон,
И, сунув косолапому изюм,
Он начинает нервно полуплакать,
Что на деревне булгатня и шум.
- Чужак какой-то, верно, малохольный,
Палит из пистолета, всех кляня,
И конь хрипит на крыше колокольни –
К кресту привязан. Очень жаль коня.
