Омилия

40 минуло, в декабре рассветы свежи,
Первый холод, как сталь пронизывает насквозь. 
Я уже не верю в новые рубежи,
Но слагаю в сердце все, что уже сбылось. 

Тяжелее поступь, тревожней и злее сны.
В пробуждение каждом святая благая весть.
Я уже не верю в волшебный приход весны,
Но живу надеждой , что вёсны на свете есть. 

Продолженье жизни таблетками под язык,
Постепенный шорох дыханья и солнца мёд. 
Говорят, будет радуга после большой грозы,
Я уже не верю, но кто его там поймёт.

Моя сказка теперь дочитана злись не злись.
И бывают покруче сказочки верь не верь.
Где-то там за порогом чужая цветная жизнь,
Но я слишком устала и закрываю дверь.

Братья и сестры, сегодня мы прочтем несколько слов из Евангелия о том, как Господь открывает себя ученикам, и успокаивает их, ибо они весьма перепуганы.

Ибо все видели Его и испугались. И тотчас заговорил с ними, и сказал им: «Ободритесь. Это Я, не бойтесь»
Запомним, какие правильные слова: «Это Я, не бойтесь». Мало ли, что еще случится со мной, и с вами. Мало ли, где нам еще придется испугаться, встревожиться, напрячься, покрыться мурашками, вспотеть среди холодной зимы. Хорошо бы, чтобы слова эти были в ушах наших, и в сердце нашем: «Это Я, не бойтесь».

Не надо бояться, Господь здесь: «вы собраны во имя Моё, Я ваш, вы Мои - это Я, не бойтесь».

Страна живет в цепи причин,
А в мире властвует Один:
Господь, что всем желает Блага,
Любви, и веры, и надежды,
Но дьявол царствует как прежде
В том мире, что забыл Творца,
И хочет страшного конца...

Славянский мир распят не нами,
В его душе бушует пламя,
Мать-Украина без России-
Слепая дочь без ностальгии...

Воюем мы с собой как прежде,
А англосаксы пьют небрежно
Шотландский виски и коньяк,
Ликуя, что пошло все так...

Славяне!
Будьте же разумны!
Ведь с вами Бог
В среде безумной...

Ноябрь. Коричневый цвет 
– в оттенках – звучит доминантой.
В повсюду лежащей листве
не хочется видеть останки
всего лишь – того, что когда-то
своим разноцветьем украсило парк городской.
Но смерть пожинает костлявой рукой
и даже, казалось бы, вечное злато.

Желанный покой… Ты согреешь страдальца в холодной земле.
Прекратится навеки кружение суетной жизни.
Только жаль: он уже не увидит безмолвие белых аллей,
яркий солнечный луч, проходящий хрустальные призмы
серебристо-узорчатых окон в рассвете морозного дня.
И домашний уют у камина с берёзовым треском,
с детской верой в ночной тишине ожиданье звезды Вифлеемской,
откровение Неба надёжно от мира храня…

"В это время пришли некоторые и рассказали Ему о Галилеянах, которых кровь Пилат смешал с жертвами их. Иисус сказал им на это: думаете ли вы, что эти Галилеяне были грешнее всех Галилеян, что так пострадали? Нет, говорю вам, но, если не покаетесь, все так же погибнете. Или думаете ли, что те восемнадцать человек, на которых упала башня Силоамская и побила их, виновнее были всех, живущих в Иерусалиме? Нет, говорю вам, но, если не покаетесь, все так же погибнете". (Евангелие от Луки, Глава 13)

Отречение от традиционных ценностей христианской культуры набирает обороты, раскачивая Титаник атлантической постцивилизации в обледеневшем океане античеловеческого хаоса...

В цветущем лотосе покой
Сегодня и сейчас.
«Не увлекайся суетой» -
Так учат и у нас.

В краях, где месяц вознесён
Настал молитвы час:
«Велик Всевышний и силён!»
С поклоном, как у нас.

У семисвечника Завет
Толкует бородач.
Но в нашем храме ярче свет
И радостнее плач.

Полнее вера: Бог один
И правда лишь одна -
Сошёл на землю Божий Сын
Спасти людей от сна.

Но правды не желая знать,
Пилат задал вопрос.
И уходя не смог понять,
Что истина – Христос.

По мотивам воспоминаний Евдокии Мухиной «Восемь сантиметров: воспоминания радистки-разведчицы»

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА:

Мельникова Евдокия – разведчица, 17 лет.

Вера – ее младшая сестра, 12 лет.

Отец – отец Евдокии и Веры, рыбак, 65 лет.

Мать – мать Евдокии и Веры, рыбак, 60 лет.

Военком – комиссар Архангельского военкомата, лет 30.

Лейтенант – помощник комиссара города Архангельска, лет 20.

Майор – начальник разведшколы, лет 40.

Дедушка – десятник полицаев, разведчик , лет 60.

Штольц – комендант станицы Кущевка.

Ганс  – немецкий солдат, адъютант Штольца.

Фельдфебель – немецкий унтер-офицер

Полицай

Первый немецкий солдат

Второй немецкий солдат

Третий немецкий солдат

Мир сотворен
Добро зело*,
Откуда в нем:
Добро и зло?
Все тайны мира
В Языке,
Его Творец
Держал в Руке...

Лукавый,
Меру исказив,
Шипеньем
Звуки умертвил...

С тех пор
Раздвоенный язык,
Плоть заразив,
Во все проник...

На тронах
Царствует порок,
Льстецов собрание
И рок...

Как к смыслу вечному
Вернуться,
Из тьмы ко Свету
Повернуться?

*добро зело - весьма совершенно(церк.-слав.)

Из дневников

1

Наша сила — в правде, а мы обросли ложью, как тиной. Или нас опутали ею, как паутиной? И то, и другое — правда, ибо вор и враг не дремлют, в отличие от нас, наивных обывателей. «На дурака не нужен нож, ему с три короба наврёшь и делай с ним, что хошь».

Но русский дурак — герой волшебных сказок, а не недоумок. Это даёт нам надежду на русский «авось».

Хотя нынешняя ситуация красноречиво свидетельствует, что мы к ней не готовы. Или, что гораздо хуже, наоборот, готовы, но не в том смысле, как хотелось бы и как надо для победы добра в нас над злом в нас*. Мы оказались совершенно готовы в другом смысле — как готова лягушка, которую варили на медленном огне, чтобы она не выпрыгнула. Технологии врага сработали в нас — мы во многом стали такими, как удобно противнику (какими он нас задумал и осуществил — нашими же руками, ибо мы сами себя не осуществляли).

Вопрос в том, что делать такой лягушке? Она, вероятно, будет пытаться взбить лапками комочек масла (помните сказку?) — этот поведенческий алгоритм в нас есть, но он работает лишь при попадании в кувшин с молоком, а в случае с кипятком не спасёт.

Неужели, Господи, неужели
Все деревья к осени порыжели,
Только ветер дунет и полетели
Неужели, Господи, неужели.

Вслед за ветром дождь непроглядно серый,
Не бросай нас Боже, хоть что-то сделай,
Белым снегом вылейся в омут ночи
Для земли сиротской любовью отчей.

Утро встретят сонные мои дочки,
Глаз раскрытых вишенки,  уголечки
Вслед за утром день промелькнёт цветастый.
Темноте вечерней уступит. Царствуй.

Первым льдом на лужах октябрь ложится
Время не торопится, мягко длится.
Словно кто-то легкий и невесомый,
Зажигает звезды над нашим домом.

Зажигает звезды и шепчет тихо.
Бог с тобою рядом, усни трусиха.

Не бояться смерти— особый дар, особая благодать.
Сквозь последний трепет молиться и уповать.
И когда под ногами бушует столикий ад
Ухватиться за ризы того, кто свят.

Не бояться смерти — безумие для живых,
Когда небо выдергивает, выхватывает своих.
Собирает сплетает венками к цвету цветок,
Тех кому наступает срок.

Не бояться смерти — последний кровавый бой,
Когда копья и крылья сомкнуться над головой.
А потом все схлынет, засияет нетварный  свет,
Сообщая, что смерти нет…

^{«ЛЮДИ СЧИТАЮТ МЫСЛИ О НЕБЕСАХ}

^{ЭСКАПИЗМОМ (ИЗБЕГАНИЕ НЕПРИЯТНОГО, СКУЧНОГО В ЖИЗНИ)}

^{ТОЛЬКО ПОТОМУ,}

^{ЧТО ОНИ БОЯТСЯ, КАК БЫ НЕБЕСНЫЕ МЫСЛИ НЕ ОТВЛЕКЛИ ИХ ТОГО,}

^{ЧТОБЫ ЖИТЬ ХОРОШО ЗДЕСЬ И СЕЙЧАС»}

^{(ПИТЕР КРИФТ)}

ПРИРОДА – ПРЕДДВЕРИЕ РАЯ

 Протоиерей Михаил Одинцов, настоятель Успенского храма, ждал к себе гостя. Да не какого-нибудь там… ибо он привык вести себя соответственно своему сану и высокому положению в Михайловской епархии и не знаться, с кем попало. Впрочем, к числу важных персон, от нихже первым был, разумеется, епархиальный архиерей, его гость, Юрий Петрович Моргаевский, тоже не принадлежал. А был он просто-напросто давним другом отца Михаила. Другом детства.

Из дневников

Наверное можно начать от противного: Родина — не идол, нельзя позволять превращать служение Родине в служение идолу. Служение Родине — это форма служения Богу, иначе вырождение и гибель неизбежны.

Ближе всего к понятию «родина» понятие «народ»  (слова «народ» и «население» — про разное). Как говорил свт. Иоанн Златоуст, народ — это святые, а не толпа народа. При этом каждый человек — носитель измерения святости (т.е. Я в Боге и для Бога или Я стремящееся к Богу), но это измерение может быть в нём актуализировано, забыто и закрыто или отвергнуто и обращено вспять. Так и с родиной обстоит дело, потому эту (настоящую, дающую жизнь в высоком измерении) Родину пишут с большой буквы.