Омилия

Здесь всё другое.
В утреннем окне
рассвет опять лишь рваные ошмётки.
Прорвавшийся нечаяно извне
сквозь внутренности ржавые решётки.

Как страшен бывает порою

такой пустяк:

снять обувь, пройтись босою

просто так -

по траве,

по лужам,

по чьей-то судьбе…

Так страшно

порой вернуться к самой себе -

маленькой

в  платье синем

в белый горох.

Бегали мы босые

столько дорог

луж столько,

столько речек

и ручейков.

Мы не боялись

жизни и сквозняков.

Отношения Бога и человека, Христа и души человеческой мы привычно сравниваем с брачными. Но можно ли представить себе ситуацию, когда девушка подаёт в суд на юношу за то, что он в неё не влюбился, хотя это, по её мнению, единственно верное для него решение? Абсурд! Почему же нам не кажутся абсурдными всякого рода претензии к социуму, к окружающим людям, за нелюбовь к христианству? Не мы ли та «закваска», благодаря которой должно бы «вскиснуть» всё социальное «тесто»? Не с себя ли надо спрашивать? Любовь, которую дарит нам Христос, разве не должна быть отдана вовне — нуждающимся?

Это разновидность неофитства, когда ригоризм направлен не на себя и свои пороки, а на другого — так проще. И кажется, что можно дубиной закона так жахнуть по душам, что они уверуют. Или, если быть более честными перед собой, начнут уважать или хотя бы бояться.

Но смысл разве в этом? Разве Христу нужна любовь по принуждению? Или это мы, как привилегированный класс, ищем утверждения и подтверждения своего статуса — и только?

На свидания приходят по лучу
все, кто светом дышит или слышит.
Очень многих видеть я хочу
на мосту среди цветущих вишен.
По карманам рыщут чудаки —
ищут для небесных птичек крошки.
Недовольны ими индюки:
ждали видимо с высот кормёжки  —
не дождались. Горизонт в цвету,
радугами скачут чьи-то взоры  —
на мосту светотене́й узоры
заплетают косы на лету.

Забор во всю ширь,
где жизнь без души —
иная реальность:
не дом, а вокзальность.
Как будто расстрел
из множества стрел.
Неужто в аду 
ты жить захотел?

* * *

Транзитом 
прочь уходят люди:
мгновение —
и мы забудем
о человечестве
вполне изжитом
и небе —
просто реквизите.

Существуют разные мнения насчёт раннего развития детей. С одной стороны, мода на него появилась уже давно, до сих пор с каждым годом растёт число всевозможных развивающих центров для малышей. С другой стороны, некоторые психологи считают, что это вредно. Попробуем разобраться…

Если называть развитием посещение «развивающих» кружков и центров, то вряд ли оно принесёт пользу ребёнку до трёх лет. Тем более если во время занятий в этих заведениях рядом с ребёнком нет мамы или папы, – тогда я тоже против такого «раннего развития». Потому что в этом случае малыш недополучает очень важного в таком нежном возрасте общения с родителями. Да и компетентность преподавателей в подобных центрах вызывает сомнения.

Солнце, горячий песок, жара.
В небе не видно ни тучки.
Словно тюлени туристы лежат,
Черные, мокрые, тучные.

Берег ласкает солёный прибой,
Песни свои напевая.
Я наливаю в сердце покой
Из позабытого рая.

Моїй матері, Ганні 
Володимирівні Коноплі

Яка це розкіш – слово «мама»,
Немов хрусткий із печі хліб.
Яка це розкіш – чути змалку
Найкраще слово на землі.

Хитає вітер тонке віття,
Співає півень в курнику.
Яка це розкіш – бачить влітку
Матусю рідну у садку.

Дивлюсь у простір синій-синій.
Журчить там вічність, мов струмок…
Яка це розкіш – чути сину
Слова від мами: «Мій синок».

Усталая душа, поди приляг 
под тенью пальм, 
которых нет в помине.
Теней вуаль —
пристанище бродяг,
один другого неповинней.
Отсутствие дорог — земной упрёк:
врастай стеблём и лепестками,
и с животными
ищи свой путь туманов поперёк,
присыпанный песками 
беззаботными.
Беги навстречу глупому себе —
находят разум весь и сразу,
затем стоят недвижно на столпе
и лицезреют небо стразами.

Участок был давно заброшен. Сетка на заборе в нескольких местах оторвалась и повисла словно порванная паутина. Калитки вовсе не наблюдалось, вместо неё торчали ветви разросшегося куста черноплодки, закрывая собой проход. Всюду царствовали крапива и одуванчики, одичавшие без руки человека и поглотившие собой даже кусты смородины и малинник. Маленький домик уныло просматривался вдали. Крыша его покосилась, дверь съехала, а окна были наглухо забиты фанерой.

Ханс Кристиан Андерсен. Почему при звучании этого имени мы вспоминаем свои детские мечты? Растим на его сказках своих детей? Ведь нас с писателем разделяют практически полтора века. Может быть, потому, что Россию и Данию объединяет единая религия - христианство. В своих сказках Андерсен часто обращался к библейским персонажам, но не как к мифическим героям, а как к реально существовавшим людям. Он никогда не использовал вольную трактовку сюжетов. Бог всегда играл у него роль справедливого вершителя человеческих судеб.

"Хомяков отрицательно относился к западному рыцарству, 
но сам был настоящим рыцарем православия, 
одним из немногих у нас рыцарей".
Н.А. Бердяев «Алексей Степанович Хомяков» 
                                    
 

Что-то изменилось за ночь.

Он сидел на кровати в старой майке, широкие прорези которой оголяли его желтую грудь. Старческая плоть иссохла, прильнув к костям, и лестница ребер, идущая вниз, дребезжала и колыхалась от дыхания. Дышать становилось всё тяжелее.

Он нащупал в  углу, посреди смятых (таких же как и он старых и желтых) одеял пачку папирос, и, сжав  её в ладони, встал. Клочья волос, давно не знавшие ни ножниц ни расчески, рассыпались по его сутулым плечам, защекотали спину. Он поежился то ли от щекотки то ли от холода. Ощущения давно потеряли свою резкость и, разные по сути, слились для него в единую тревогу плоти. Подошел к окну.

Бело.

Белая земля, белое небо, белые крыши пустых домов.

У излучины дворец

Высечен из света,

Вышел петь судьбу скворец

От зимы до лета.

Вторит песне синева

С солнцем в завитушках,

Разгулялась здесь молва,

Правды - на полушку!

жил старик со своею старухой
у самого синего моря

жил старик с чужою старухой
у самого черного моря

жил старик и с еще одной старухой
у самого белого моря

живет теперь старик с очередной старухой
у самого красного моря

старик вельми жизнелюбивый
любит он и старух и море
великое и пространное
тамо - мечтает он - гады
типа меня
имже несть числа
животныя малыя с великими

Не будите поэта,

Пускай он поспит,

Отдохнет и во сне

Снова сил наберется.

Не тревожьте поэта,

Пока он молчит,

ведь словесный ручей

из молчания льется.

И не стоит поэта, мой друг, тормошить,

Подгонять и корить за его промедленье.

Чтоб поэту творить ему нужно лишь – жить

Жизнью жить – не спеша, замечая теченье.

Верующие люди – шизофреники. Это не я говорю. Это теория психоанализа. Тот, кто придумывает себе бога и верит в то, что он живой – сумасшедший, больной на всю голову. Вы не находите?

На проходной у меня даже не попросили паспорт. «Вы в какое отделение? – спросила женщина лет сорока пяти, продолжая заниматься своими делами и не глядя на меня из зарешеченного окошка. «В девятое» - ответила я наугад. Она кивнула, подняла глаза, и сунула мне сквозь прутья пропуск. В её глазах не было ничего личного. Усталые глаза рабочей женщины. Я схватила пропуск и побежала.