Омилия

Началось как всегда с какого-то пустяка. Одно слово, другое. Зацепилось. Обрушилось. Надо бы остановиться, уступить или хотя бы стерпеть и смолчать. Но некогда думать, поздно, и вот уже мать и дочь сцепились в словесном поединке и бьют друг друга туда, где больнее. На поражение.

«Да, да. Кричи громче, чтобы все соседи слышали, какая ты хорошая!»

« И буду кричать. Я у себя дома!»

«Да,  я не приеду к тебе больше!»

«И не приезжай!» - выкрикнула дочь и вдруг смолкла, почувствовав на себе  чей-то взгляд. Она быстро обернулась. Смотрел сосед – немногословный  человек лет к пятидесяти. Взгляд его – слегка удивленный, не выражал осуждения или нездорового интереса. Наоборот, что-то было в нем доброе и одновременно внимательное. Так смотрят, когда тебя... понимают.

Ползет навозник кучею кротовой,
Без сердца, но с молитвою златой,
А на спине – лиловый дом пудовый,
Хитин слоистый, панцирь нажитой.

Соломина – Сил Боже, буди с нами! - 
Вздымается ! Падения не ждешь,
Перевернуло – и сучишь ногами,
И мнится, будто по небу идешь.

17.07.2017

Не предавайте веры во Христа,
Забыв свой долг, когда у ближних горе,
Теряя разум в бесполезном споре
И не храня для доброго уста. 

Не предавайте веры во Христа,
Себя всецело мiру посвящая,
Не жертвуя, не видя, не прощая,
Стыдясь идти святым путём Креста.

Не предавайте веры во Христа,
Страстям земным открыв постыдно душу,
В которой голос совести заглушен,
Ценнее правды – злачные места.

Не предавайте веры во Христа, 
От лености, печали и унынья
Влача своё духовное бессилье, 
Страшась не зла, а Божьего перста.

Бушует мiр, от вечного устав; 
Размах невзгод пугает, нарастая.
…А истина спасения простая:
Не предавайте веры во Христа.  

Когда не знаешь, что говорить - молчи. Слово – слишком тонкий инструмент, чтобы браться за него, если еще не уловил мелодию. Иначе можно нарушить песню, прервать её.  Лучше – просто слушать. Слушать и разделять.

- Бог есть все-таки. Есть. – шепчет она, прижимая руки к груди, заламывая кисти, одна об другую, непроизвольно, бессознательно. Кисти у бабы Ляксандры широкие, рабочие, с крупными пальцами. На правой ладони обручальное кольцо. – я знаю, Он есть…

В голосе её, в шепоте что-то обрывается и звенит. -Но отчего Он так не любит меня?-

Хочется как-то коснуться её, обнять. От теплого прикосновения она обмякает, по бабьи складывает губы уголками вниз, блестит наполненными глазами, хлопает ресницами. Слезы срываются по щекам, сходят прозрачной лавой.

-Вася! Вааасяяя – ревел в полный голос трехлетний Леша, стоя у куста смородины на границе двух участков. – Вася, не уезжай!

- Чо, ты ревешь-то? – отзывался довольный Василий со свой стороны. – Я же приеду скоро.

- Не уезжай, Вася!

Прошлой осенью родители Леши купили участок с небольшим домиком. На участке три  яблони, смородина, в доме  комната в три окна, а посередке – белая печь.

Войди в мою ночь, Господи, тихим ветром,
Который в раю обдувает Твои оливы.
Рассей мою тьму мерцающим звездным светом,
Чтоб в этом мраке угадывались предметы,
Как остовы кораблей во время отлива.

Как блеклые краски на темной старой иконе,
Войди в мою ночь, в пустоте протяни руку. 
Войди в мою ночь ровным отзвуком колокольным,
Чтоб я могла ориентироваться по звуку.

На солнце не зарюсь, оно не сияет грешным,
Оно где-то там, где люди иного кроя.
А мне хотя бы, чтоб тьма не была кромешной,
Стекающей черным дождем по горбатым кровлям.

Кусок кожезаменителя лежал на столе и покорно ждал своей участи — быть разрезанным на нужные заготовки. Армен Восканян еще раз сверился с размерами на контуре и взялся за сапожный нож. Руки сами делали свое дело. Сколько уж пар на заказ перешил — не сосчитать. С 15 лет до его сегодняшних 37- наверное, будет немало.

Мысли блуждали далеко от четких контуров модели. Насколько все просто и понятно в его сапожном деле, настолько все переверчено в его запутанной донельзя жизни.

Жил себе Армен в Тбилиси недалеко от Самгорского базара. Ничем особенным не выделялся. Мать, Гаяне, растившая его без отца, кое-как дотащила сына до конца школы и всё, надорвалась. Пришлось Армену самому карабкаться и срываться по скале, именуемой «успех», к его недостижимой заоблачной вершине.

Нет, Христос — не болото,
Христос — Река,
расширяющаяся
от сердца к сердцу
из века в век.
Вера наша в Него
тем и крепка:
для себя невозможен
Христос —
не лги, человек.

Берега души омыты
водой Реки,
но готовых принять её
растеряли по временам.
До сих пор на море
ждут сетей рыбаки,
чтобы пойманной рыбе
сказать: океан — там.

​Ты победил Своей Любовью
Ту нелюбовь, что есть во мне,
И исцелил святою Кровью
Те страсти, что ношу в себе.

Когда ноет в груди, до зари

я прошу у Бога не любви,

не земного счастья, долгих лет,

и не избавления от бед,

не здоровья, хлеба, тишины,

не прощения моей вины,

я прошу – Ты просто будь со мной,

рядом,

Бог мой.

Многослойное небо -
слоится надземный покой,
угрожает гроза,
и тучи столпились гурьбой.
Ветер машет листвой,
призывно шумят камыши.
На камнях мостовой
дождь шипит из-под шин.

Александру Дмитриевичу Казачку, профессионалу жизни и любителю бани, настоящему и талантливому во всем русскому человеку, с любовью и светлой памятью посвящаю…

БАНЯ

Мой персидский кот Пусик красив, породист и угрюмо-владычен. Чисто Черчиль…  Думаю, в Палате Лордов он пользовался бы уважением. В кулуарах ему предлагали бы бренди, сигару и он солидно кивал бы в такт остальным лордам: «Да, Путин хорош. Жалко, что он в России. А Мэй- это, конечно, не Тэтчер…»

Гроза. Дождь. Природу тошнит от самое себя. Кот, насмотревшись в окно, спрыгивает с подоконника,  двигается ко входной двери и смотрит на меня…

Ветер в лицо, соль на губах

кровь это или вода?

Тот лишь, пожалуй, Тебя не предаст,

кто не любил никогда.

Кто никогда Тебе не говорил:

«Буду с Тобой всегда!»

Буря на море, волны стеной,

слезы ли то иль вода?

Буратино на каждой исповеди кается
в одном и том же:
в грехах юности, в том, как не хотел учиться, 
а хотел сбежать от папы Карло, продать азбуку,
основать свой театр, и в прочих безумствах .
Исправно преклоняет пред аналоем
скрипящие в шарнирах колени,
хлюпает деревянным носом.

Ночью, пока училище благочестия спит, 
он пишет письмо папе Карло:

А дождь все ставит многоточья

в судьбе моей,

и ливней летних междустрочья

холодных дней

напомнят сердцу, что забыто,

давно ушло,

и с памятью в душе проснется –

тепло.

А дождь шумит, и ставит точки

на лужи гладь.

Совсем недавно была дочкой,

а стала – мать.

Еще вчера – озорничала,

теперь же - нет.

А дождь идет с конца в начало.

И вновь в конец!

Захотелось моей маме карамели «Москвичка»… Тоже мне, нашла сладость… И ведь пошла специально в магазин. Была зима. По узко расчищенной улице мама поднялась на сугроб, пропуская машину. Машина проехала … и мама поехала… с сугроба. Она упала. Случилось самое плохое, что может случиться в ее возрасте: она сломала шейку бедра. Эх, мама, мама…

Твоя любов – неначе море,

Така безкрая, щира, світла.

Я розумію її мову,

Її в долонях носить вітер.

Я тебя никогда не забуду,
словно розу из дикого сада,
как колючку пустыни — верблюду
или в поле забытом рассаду.

Не дождями словесными — потом
поливаю росточки с цветами.
Огород мой золой обработан
и прополот крылами-перстами.

Не страшны ему грозы земные
и морозы смешны вечно летним.
Небеса неизменно седьмые:
чем высотнее, тем незаметней.

Мы словно свечи таем , таем, таем

и воском плачем, обжигая руки

всех тех, кто с нами, рядом, понимая,

что встречи перемешаны с разлукой.

Все тоньше, тоньше, тоньше наше пламя,

свет и тепло почти неуловимы,

живя, сгорая, знаем - умираем,

но лишь огонь нас делает счастливыми.

Мы словно свечи таем, таем, таем.

Мы словно свечи

таем

таем

таем.