Что останется

Захотелось моей маме карамели «Москвичка»… Тоже мне, нашла сладость… И ведь пошла специально в магазин. Была зима. По узко расчищенной улице мама поднялась на сугроб, пропуская машину. Машина проехала … и мама поехала… с сугроба. Она упала. Случилось самое плохое, что может случиться в ее возрасте: она сломала шейку бедра. Эх, мама, мама…

И вот ее выписали домой. Понадобилась специальная медицинская кровать. Такая была в Нагорье у о. Андрея. С игуменом Иоанном (ныне он епископ ) едем за кроватью на видавшем виды немецком микроавтобусике. Нас три друга-товарища, три отца и три Андрея. (Владыка Иоанн, служащий ныне в Волгограде, в миру тоже Андрей.) Мы загружаем кровать и едем обратно. И где-то на полпути, в уютно-безлюдном месте, немец глохнет… Приехали. Попытки реанимировать его успехом не увенчались. Связи нет. Февраль выдался лютый. Тепло быстро покинуло машину и постепенно стало покидать наши тела. «Здесь замерзнем или по дороге в Нагорье?»-интересуюсь я. «Погоди…» Отец Иоанн лезет на автобус, поднимая допотопную мобилу кверху, как Данко- свое горячее сердце. «Есть связь!!!» … И вот из монастыря на «буханке» приезжает отец Даниил… Мы перегружаем кровать на уазик и уезжаем, а отец Иоанн с послушником автомехаником разводят паяльную лампу, не оставляя попыток завести машину… А я оттаиваю в теплом уазике, сидя рядом с отцом Даниилом, на которого смотрю, как на своего спасителя…

Приехав на Чкаловский, мы с Даниилом поднимаем кровать к нам в квартиру и перекладываем на нее маму…

Нас три друга-товарища, но всегда с нами во всех перипетиях нашей жизни есть четвертый…Даниил… Его рука лежала на моем плече, когда я провожал в последний путь отца. Он был рядом, когда я отпевал маму… Человек сам выбирает свою смерть… Мама умерла на «Сорок мучеников», в день смерти Сереги, моего старшего брата… И вот эта страшная смерть игумена Даниила, которая потрясла не город- всю страну! Эта леденящая душу история. Они никак не соотносятся друг с другом- образ милого, интеллигентного, тактичного Даниила и этот чудовищно зверский образ его смерти…но... человек сам выбирает свою смерть…

С другой стороны, соединившись, они подошли друг ко другу, как две половинки пароля, многое разъяснив и в сокрытом для суетных глаз подвиге жизни отца Даниила, и в этом во зле лежащем мире, и в нас, суетно прозябающих в нём…
Сегодня годовщина со дня убийства игумена Даниила. Преступник не найден. Может, он где-то очень далеко. А может, вот здесь, в монастыре, вместе с нами… Но- всему свое время! Монастырь переполнен «следоками». С бедных старушек, у которых от обиды трясутся подбородки, они снимают отпечатки пальцев… М-да... конечно, а кого еще можно заподозрить?!
Литургию в Троицком соборе Данилова монастыря возглавил приехавший для этого из Волгограда владыка Иоанн… Он уже третий год как архиерей, но все никак не привыкнет, до сих пор смущается, когда священники целуют ему руку… Значит, никогда и не привыкнет… Что-то одно. Некоторые головы себе под митры отращивают, а ему она- венец терновый, что, собственно, так оно и есть…«Смотри, какая редкая фреска!»- говорит мне один из священников в Алтаре. Действительно… Слева от жертвенника была изображена Тайная Вечеря, на которой Господь омывает ноги … Иуде… Сколько раз я служил в этом монастыре, а на эту фреску внимание обратил только сегодня… М-да… Всему свое время… 
«Христос посреди нас!»- «И есть! И будет!» …На душе легко и радостно, будто незримо вместе со Христом своей легкой походкой проходит среди нас игумен Даниил и улыбается владыке Иоанну, нам, всем…
Панихида на могилке после литургии… Какое красивое место! Весь город, как на ладони... Спи, отче, с миром … Ты был, как добрый Ангел-Хранитель, всегда где-то рядом… Прости, что тебя-то и не уберегли… Смотри! Весь город у твоих ног… Храни теперь его… 
Нас три друга, но всегда с нами есть еще четвертый…И есть! И будет!

ЧТО ОСТАНЕТСЯ…

В один из тех дней, которые уготованы нам «в вечность», как в дорогу, старший брат спросил у меня: «Что остается от человека?» 
Я был счастлив, беззаботен… и не понял вопроса. 
«Что остается от человека на земле после его смерти?»- уточнил брат с интонациями доброго учителя. 
В его руках была самодельная детская игрушка. Пароходик. Даже не игрушка, а какая-то пародия. Опусти его в воду- только и булькнет утюгом… И все-таки пароходик отчаянно отстаивал свое право быть… 
Сделанный из листового железа, покрашенный белой краской, с ярко красной трубой и черным днищем, грубый, несуразный, как гадкий утенок, он так был мил своей несуразностью …
Игрушку соорудил для внуков незадолго до своей смерти тесть моего брата. Дети из уважения к дедушке честно поиграли пароходиком тем летом, а потом деликатно задвинули его куда-то на второй план… Потом- на третий… И вот теперь, забытый всеми, он валялся где-то в чулане, пока случайно не попался нам на глаза.
«Вот человек рождается на свет, живет, бывает счастлив и страдает, любит и ненавидит, что-то делает, может быть, даже что-то очень хорошее делает, значимое… рожает детей и умирает, уходит в землю, превращаясь в нее, как бы его и не было… и от него ничего не остается со временем… Ничего. Только что разве такой вот нелепый пароходик…»,- говорит брат Сергей…
Мы доживали последнее безмятежное лето своей юности в казачьем селе Шапкино, в доме, скрытом от печали щедрыми ветвями южных яблонь. Это был томный летний вечер, похожий на какие-то дореволюционные открытки о счастье, а на моей душе, подобно лопнувшей струне из «Вишневого сада», появился слабо-уловимый отзвук тревоги. Вторил моему настроению и брат Сергей своей изящной, как флейта в ночи, философией. И по волнам этой светлой грусти плыл белый пароходик с красной трубой… Я думал о том, что очень скоро мне, вчерашнему студенту, предстоит отправиться сельским учителем в неизведанные глубины деревенской жизни. И я не мог знать того, что знала уже моя душа, не желающая покидать этого «Гефсиманского сада» моей судьбы, противящаяся прямо до слез каждому расставанию с братом… 
Две ладони пригладят волосы… 
Десять пальцев, как десять лет… 
Седина, как зебрины полосы,
Через полосы тех, кого нет… 
Через десять лет не станет моей страны, не станет моего брата… 
Что остается от человека? …

Есть в нашей жизни люди «первого плана», с которыми мы постоянно общаемся, от которых зависим (или которые зависят от нас). Мы так их и отмечаем в контактах мобильника соответствующим коротким наименованием и музыкой звонка. Один мой знакомый надпись «босс» сопроводил в телефоне композицией группы«Rammstein». Другой напротив «бывшая» поставил «Избушка Бабы-Яги» из «Картинок с выставки» Мусоргского. В человеческих отношениях всегда есть какая-нибудь ведущая тема, и она часто становится главной музыкальной темой в акустической идентификации абонента. Сложнее с людьми «второго плана», которых мы, как правило, обозначаем именами и фамилиями. Мелодию мы им отводим общую, нейтральную, так сказать, социальную. У кого-то звучит колокольный звон. У кого-то «Боже, царя храни!» … У кого-то «мурка» или «7-40»… А вот что делать с людьми «третьего плана»? Запишешь человека по имени и фамилии- и уже через две недели не вспомнишь, кто это… Поэтому я пишу что-то вроде такого: «Александр, анкор», то есть, Александр, который работает от магазина «Анкор инструмент». И я обращаюсь к нему, когда выходит из строя косилка или мотоплуг… «Айболит». Можно было, конечно, записать «ветврач», но «айболит» забавнее… «Валера СТО» … Вспоминается мне одна дама, изящный японский джипик которой один субъект на «Ниве» боднул в зад своим рогатым тюнингом. И при оформлении страховки дама получила направление в загадочное учреждение под названием «СТО КОЗЛОВ». «Как?! Так много в одном месте?!- заорала она.- Хватит с меня и одного, который мне машину изуродовал!» Оказалось, что только лицензированный ЧП Козлов, директор СТО (станции техобслуживания), имел право дать материальную оценку ущерба машине, поврежденной в аварии … Таким образом, Валера в списке телефонов моего мобильника- это мастер станции технического обслуживания, куда я обращаюсь по тем или иным проблемам с машиной… 
Или вот просто: «Дверь». Вам не понятно, а я знаю, что этот человек удачно поставил мне в свое время металлическую дверь и может когда-нибудь пригодится еще. А зовут его Дима. На «д», как и «дверь». И вот еще интересная запись: «Катя, мясо». Что угодно можно подумать, но закончится пост, начнется мясоед- и этот телефон сразу будет востребован… И так далее: 
«Константин, интернет», «Ольга, типография», «реклама, Валерий» … А «Радж Капур» - вовсе не значит, что, как только я набираю этот номер, оттуда непременно раздается беззаботное «Авара ям…» из любимого старшим поколением индийского фильма «Бродяга». Но это действительно Радж. Так назвали родители переславского паренька, моего знакомого таксиста. И мне удобнее позвонить улыбчивому Раджу, который прекрасно знает меня, чем долго объяснять диспетчеру такси, где в Веськово находится мой дом… 
…«Роман, фекалий»… Ну и что? Есть в человеческом бытии и такая сторона. Нужники стоят даже в самых святых и молитвенных монастырях. И всегда нужен кто-то, согласитесь, кто будет выгребать за людьми дерьмо… Очень даже благородная и философская, если угодно, профессия. А телефон этот однажды оказался еще и с «обратной связью», уж не знаю, как я там у него обозначался... «Помолись за меня, батя,- как-то позвонил Роман часов в пять утра… - что-то совсем хреново…» Потом я узнал, что тем же утром он и умер… Сердце… Узнал от другого ассенизатора, по странному стечению обстоятельств, тоже Романа, чей телефон у меня и записан теперь под этим логином, «по наследству»… 
Так человек со своей неповторимой жизнью и бессмертной душой нивелируется до удобного для нас одного рода деятельности, одной своей функции… Зачем знать, кто клал кабель, если просто нужно электричество? ...(По мотивам "2-12-85-06" Б.Г.) …Пока не пробьет, не коротнет «человеческим» кабель, как тем утрешним звонком…
Иногда я сижу, просматривая список контактов в мобильнике, стирая забытые и давно уже стертые из памяти имена, или ненужные, по которым точно уже никогда не позвоню… И глаза натыкаются: «А. Д. Казачок»...Наш переславский скульптор, ушедший от нас в прошлом году. Любил его как отца... Обожаю стариков с не канонизированной душой! Далее, друг, отец Олег... Зачем-то придумал себе операцию, во время которой его и зарезали... "Игумен Даниил..." Убиенный... Да у меня рука не пошевельнется удалить их… Да они для меня живее многих тут из списка… И уж точно живее и важнее «двери»… «Сотру,пожалуй, «дверь»… Зачем она? От кого запираться? Что за глупость- дверь! Нужно быть открытым для людей …», «А. Д. Казачок»... «О. Олег Колмаков» … «Игумен Даниил» …И мне бы вот так остаться после смерти хотя бы в одном мобильнике … хотя бы номером телефона… Не обязательно звонить… Достаточно не стирать… Человек жив, пока о нем помнят, пока молятся за него…
«Что же,- думал я,- целое лето дети играли белым пароходиком- а это не так уж и мало… Для ребенка одно лето- это целая вечность, в которую и судьба пароходным следом по воде может наметиться, и характер определиться… Это не так уж и мало…»