Омилия

Скрипнув, дверь отворится. Расступится хмурый конвой,
А снега уже тают и множатся птичии песни,
Где-то матери,жены и дети ждут новых известий
И вот также любуются этой волшебной весной.

Но не выдержат зерна попавшие в ход жерновов...
 Скоро верба расправит  пушистые почки на ветках,
И пасхальная радость ворвется в застенки и клетки,
Осеняя всех тех, кто страдает за Имя Его

По разрытой земле оживленно бегут муравьи,
Воздух пахнет весной, в троеперстие пальцы зажаты.
Грянет выстрел и все упадут, как колосья в день жатвы.
Путь окончен, душа возвращается в руки Твои.

Протоиерей Михаил Васнецов — четвёртый из пяти детей знаменитого русского живописца Виктора Михайловича Васнецова.

Жизнеописание

Михаил Викторович Васнецов родился в Москве 14 (27) октября 1884 года, имя получил в честь своего деда, приходского священника Михаила Васильевича Васнецова. Эта семья имела долгие и глубокие традиции духовного служения: в летописи за 1678 год упоминается псаломщик Трифонова монастыря Дмитрий Кондратьев сын Васнецов. «Весь род был духовный», — напишет позже о своей семье М. В. Васнецов.

Михаил стал четвёртым из пяти детей знаменитого русского живописца Виктора Михайловича Васнецова. У него были три брата: Алексей (1882–1949), Борис (1880–1919) и Владимир (1889–1953) и сестра Татьяна (1879–1961). Мать семейства, Александра Владимировна (урождённая Рязанцева), имела высшее медицинское образование, однако посвятила жизнь заботе о семье и детях.

Бессмертный полк  - из тех, из сорок пятых!

Вновь  по брусчатке в будущность идет.

Войною опаленные солдаты

Опять в строю, их подвиг в нас живет.

Шёл дождь. Небо было серым, недружелюбным, словно гневалось на кого-то и плакало. Казалось, тучи вот-вот спустятся на землю и начнут лупить прохожих не только струями дождя, но и кулаками.

На паперти у новенького, сверкающего крестами храма сидел человек, промокший насквозь, и, вероятно, ждал подаяния.

«Голодный, бедолага, — подумал я, — иначе зачем в непогоду ждёт невозможной милости?»

— Пойдём со мной, — сказал я ему, — переждёшь у меня дождь. И пообедаем вместе, чем Бог послал.

Лицо нищего оживилось. Он взглянул на меня и, поблагодарив, отказался.

— Зачем же ты здесь сидишь? — удивился я. — Так недолго и заболеть.

Уходят.  Все уходят безвозвратно 
в тугую стынь заоблачных высот.  
И творчество ушедших - необъятно, 
описанных немыслимо красот.  

Грустить в тиши уединений прежних 
прошедших над земной планетой лет, 
В них пребывать и ароматом нежным 
почувствовать ушедших душ обет ... 

Мир матерям и младенцам.

Мир окормляющим жизнь.

Мир крепнущим агнцам.

Мир не стоптавшим святынь

Мир просящим копейку у Бога

Мир не бросавшим каменья в Христа.

Мир чтущим нищих пророков.

Мир оловянным крестам.

   На Смоленском кладбище два входа – центральный, куда приходят автобусы и течёт поток людей, и неприметный, с улицы Беринга, вблизи станции метро Приморская. Если свернуть от метро влево, пересечь мостик через речку Смоленку и снова повернуть налево, то очень быстро можно оказаться у кладбищенской ограды.

Небесами я любуюсь.
С небесами говорю.
В церковь я иду родную,
Чтоб с Христом встречать зарю.

Фонари – земные звёзды –
Путь украсят в тишине.
Вдаль луна плывёт без вёсел,
Улыбается весне.

И пускай холодный воздух
Нависает надо мной...
Я иду порою поздней
С просветлённою душой!

Ещё немного – сложатся страницы,
Прочитанная книга станет тяжелей.
Зачем так долго я позволил ей – пылиться
Среди таких, как и она не узнанных, друзей?

Благоговейно сумрак укрывал живое слово,
И твердый переплет хранил бесценный дар,
Пока читатель чрез страдания не сделался готовым
Прозреть в житейским смыслом неизмеренную даль.

2017

Так странно, так тихо ушёл человек…
А ты всё мечтаешь, и, горя не зная,
Врубаешь погромче любимый свой трек.
Да что ж это, Боже, за подлость такая?

Весь мир бы немедленно перевернуть,
И город ехидный нещадно забанить.
Забыть и стереть телефонную муть
И лживый позор покаянных лобзаний.

Всю жизнь перескажут за пару минут,
Как редкие кадры короткометражки.
Все косточки мёртвому переберут
Знакомые люди из многоэтажки.

На что эти слёзы, мои доктора,
Моё унижение, вечный мой холод?
Вчера нужно было бы плакать, вчера.
Сегодня я – голый, я в пыль перемолот.

- Денег не будет ! - эти магические слова давно уже бессмысленно странствуют в гремящих, воющих, дребезжащих и ноющих пролётах трубопрокатного цеха"Манесманн", наводя ужас и смятение на местных аборигенов в касках и спецовках. Произносит их штабелировщик Иваньков. Он тоже кадровый абориген с самобытным трубопрокатным образом жизни. Скажите, кто ему, первопроходцу склада продукции, может рот кулаком закрыть ? Да никто. Потому что самобытен.

   Отшумели пасхальные кладбищенские страсти. Разбросаны ветром  по земле их следы: блестящие целлофановые упаковки букетов, конфетные фантики, одноразовые пластиковые стаканы и тарелки, яркие разноцветные лепестки искусственных цветов… 
   Опустели погосты. На них опять воцарилась не часто нарушаемая людьми тишина.  Постоянны воздыхания только ветра, шепот листвы, да слезы сезонных дождей, то скупые, то долгие и безутешные – таковы будни сельских кладбищ.

«…Съезжалися к ЗАГСУ трамваи —
Там красная свадьба была…»
(В. Маяковский. «Клоп»)

Хорошее дело браком не назовут.
М. Д. (Д.)

Все началось не с бухты-барахты — с комсомольского собрания. На него пришли все студенты шестого курса Михайловского медицинского института¹. Еще бы! Ведь вопрос, который предстояло решить на этом собрании, был крайне важным…

Собрание открыла комсорг курса Галя Герасимова — невысокая смуглая девушка с черными косами, толстыми и тяжелыми, как корабельные канаты. Она была активисткой и состояла как минимум в трех институтских кружках, если даже не в четырех. Правда, злые языки утверждали, будто излишняя идейность Гали сыграла с ней злую шутку. Парни обходили ее стороной, помня судьбу отличника Володи Проничева, в свое время пылко влюбленного в Галю. Но поссорившегося с ней после того, как та вынесла ему выговор по комсомольской линии. А вся-то вина бедного Володи состояла в том, что он, не имея ни слуха, ни голоса, отказался по требованию Гали записаться в хоровой кружок…

Кофе утренний «Чёрная карта»,
За окном молодой спаниель.
На краю одиночество марта,
На пороге холодный апрель.

А мне нравится эта погода
С щетиною обветренных стен.
В центре города – море народа,
И по-своему каждый блажен.

И не хочется больше стыдиться
Всех своих телефонных «Прости».
Я спешу сквозь весенние лица,
Даже небу со мной по пути.

Там, за городом, рыжие стре'лки
По стволам: то на землю, то ввысь.
Это белки, простые белки,
Вот она – настоящая жизнь…
2017

Пределы в запределье держат путь,
и, видимо, дойдут когда-нибудь:
мы в запределье встретимся однажды,
хоть на пределе побывал не каждый.
Предел пределов — родина и дом,
как вспомню — ощущаю в горле ком.
Нить Ариадны — в горле Слова песнь:
слова к словам — прядётся миру весть.

Птица? Нет, я не птица,
но птице во мне не спится.
Баюкать её не стану,
уж лучше крылья достану.
Сгорят, говорите? Знаю,
но всё же птицей порхаю,
хоть перья мои порою
горят небесной росою.
Горю — потому и летаю...
Сгорю, говорите? Знаю.

Помню в детстве на Красную горку

Всей роднёй мы на кладбище шли.

И дорога казалась нам долгой,                         

Уходящей до края земли.

И навстречу нам в день поминанья,                                                                          

На могилках родных погостив,

Люди шли со святого свиданья,

Все обиды друг другу простив.