Омилия

Об узкой дорожке и лихой беде, о вере великой и прощеном грехе

— Ну вот, Ерошка, сиди у печи да поглядывай в окошко, — дед, улыбаясь, потрепал внука по голове. — Не печалься, не на век расстаемся...

Старик уходил на несколько дней по каким-то своим надобностям, а Ерошка оставался на это время в придорожном трактире на попечении у хозяйки, доброй и еще нестарой женщины. Хозяйку этого трактира, стоящего совсем недалеко от города, они знали давно, как-то уже останавливались у нее, и потому так выходило, что о разлуке больше переживал Ерошка: он-то в тепле и сытости, а вот деду нужно идти в непогоду.

На улице моросил дождь. Мальчишка вышел к порогу проводить деда да так и стоял у открытой двери, смотрел старику во след, пока тот вовсе не пропал из виду.

О том, как в гостях бывать, что есть и что пить, и когда спасибо сказать

Ерошка бежал вприпрыжку по дороге, оставив деда шагать далеко позади. Рано утром они вышли из города, где прожили несколько дней в гостях у старого купца Мармеладова. Купец был богатый, торговал на городском базаре разными сладостями из дальних стран. Принимали их хорошо: Мармеладов, видимо, давно знал деда, разговаривал с ним уважительно, даже звал остаться насовсем. Но дед махнул рукой, отшутился: «Мне дома сидеть, только чахнуть да болеть».

Ерошке же в гостях очень понравилось, да еще кухарка перед уходом насовала ему пряников и леденцов, так что настроение у него было преотличное.

О рыбе, землянике и дровах, о козе без рогов и радуге в облаках

Солнце только-только поднялось над землей, пробуждая мир. Его лучи пронизывали утренний воздух, совсем его не нагревая. Луг, засверкавший капельками росы на листьях и цветах, потихоньку просыпался.

Любопытный жаворонок с интересом выглядывал из травы. На земле, на подстилке из еловых лап, спал веснушчатый мальчишка. Спал, сладко посапывая, как умеют спать только маленькие дети. Рядом с ним сидел худощавый старик.

Дед сидел тихо, только время от времени вертел головой, посматривая вокруг, бормоча что-то себе под нос. В ногах сума и дорожный посох. Смотреть на деда жаворонку было неинтересно, ему гораздо интересней было другое: к верхней губе мальчишки прилипла маленькая пушинка, и всякий раз, когда он, сопя, втягивал воздух, она была готова залететь в его веснушчатый нос. От неудержимого любопытства жаворонок даже выбрался из травы, приблизился совсем близко к мальчишке, уселся перед самым его лицом и, наклонив головку, внимательно следил за пушинкой.

— А-ап-чхи!

Пташка мигом порхнула ввысь, заливаясь веселой песенкой.

Бывает человек года,
бывает человек часа,
бывает человек века,
бывает человек мига.

Выходит человек праха,
выходит человек почвы,
глаза его полны страха,
бывает человек ночи.

И что там говорить много?
Найти себя всегда трудно...
Бывает человек чуда —
бывает человек Бога.

                            2007

— Возьми меня на Свои ладони,
возьми меня в теплые руки,
возми меня в Свое сердце,
дай согреться.

— Если возьму тебя на ладони,
если возьму тебя в теплые руки,
то ты растаешь, ведь снежинки
в тепле умирают.

— Я не умру, ибо жизнь не тает.
Вспомни меня в Своем бессмертьи.
Святки, зима, колядуют дети...
И я взлетаю.

                              2007

Посвящаю находящимся там...

В местах лишения свободы
живут забытые народы,
твердят, что «нету у природы
плохой погоды».

А ветры нагоняют тучи,
на города нисходит стужа...
Всё спишут на несчастный случай,
никто не тужит.

Но отразится в лужах месяц,
но заскулит щенок бездомный,
и секунданты скажут: «Десять
шагов до дома».

В местах лишения свободы
я тоже жил, я тоже верил
и путь из камеры холодной
шагами мерил.

Когда тепло и беззаботно,
когда надёжно и уютно,
кому-то где-то очень трудно,
смертельно грустно.

А Бог живёт и не уходит
из мест лишения свободы.
И на расстрел Его выводят
за все народы.
Бог избирает недостойных,
детей потерянных находит,
прощает зэков и конвойных,
ведь Он свободен.

                    2007

Астры:
их красные стрелы остры.
Осень
холодным дождем поливает цветы.
Небо
видит внизу многоликие капли цветов.
Это —
астры... Или кровь безымянных бойцов.
Или
надпись на белом листе бересты...
Астры
лягут венками на чьи-то кресты.
Кто-то
знает по имени каждый цветок.
Если
всех Ему жалко, то это Бог.

                              2007

Настоящие люди в полях кукурузы,
в непокошенных смертью полях,
над росистой травой и землей заскорузлой
на лучистых проплыли конях.

Настоящие люди на льдинах искристых,
на собаках и быстрых санях
оторвались от самых нечистых чекистов,
объяснились с врагом на мечах.

Настоящие люди могил не имеют,
не умеют сдаваться в полон,
на земле их ничто никогда не согреет
и никто не узнает имен.

Только утром осенним иль вечером тихим
чья-то девочка следом пойдет,
и букетик цветов полевых, сердоликих
настоящим сердцам принесет.

                                     2007

Нужно верить во что-то Белое, хотя бы в аистов...

Подводная лодка уходит на дно
исследовав жизнь от и до,
а белые аисты вьют гнездо,
аисты вьют гнездо.

Скрипач улыбнулся и вышел в окно,
споткнувшись на ноте "до".
но смелые аисты вьют гнездо,
аисты вьют гнездо.

В кювете вселенной взорвалось авто,
в газетах писали про то...
Но светлые аисты свили гнездо,
аисты свили гнездо.

Как ночь ни длинна, настанет рассвет,
иного выбора нет,
ведь белые аисты дали обет
и сохранили свет.

                           2007

Ты все ближе ко мне с каждым вздохом,
с каждой минутой, с каждым упавшим листом,
с каждым встреченным нищим,
с каждым фрегатом, в котором пробито днище.

Ты все ближе ко мне, странный Гость,
светлый Странник, живущий нигде,
Странник идущий везде — по воде,
по камням, по Бродвею, по полю пшеницы...

Может всё на земле изменится,
но не может закрыть Тебе путь.
Хлещет ливень — небесная ртуть,
зябко ночью на древнем погосте.

Ничего я не ведал о Госте,
ну, а Он вечно знал обо мне...
Ты идешь, Ты всё ближе ко мне.

                              2007

Не пишите мне длинных писем,
напишите короткую фразу.
И не ставьте под письмами чисел,
я ответ напишу сразу.

Я в лесу подберу розу...
Кто, когда здесь её оставил?
Словно мать, обниму березу.
Дождь давно все следы расплавил.

Мой ответ сохранит осень,
мой ответ принесут цапли,
на восток побредут лоси,
на лицо упадут капли.

Длинных писем прошу, не пишите.
Ваше сердце я сердцем понял.
За меня вы меня простите.
Только лёд на реке не тонет...

                               2007

Всему конец бывает на земле
и даже ожиданию, поверьте,
и даже одиночеству и смерти
всему конец приходит на земле.

Но нет конца у утренних дорог,
у поля ландышей, у нежного напева.
И нет конца любви, что дарит Дева,
и нет конца словам, что молвит Бог.

Как это грустно — закрывать страницу,
как будто сердце падает на дно...
Но там не дно, а светлое окно,
в которое летит свободно птица.

И целый мир, у птицы под крылом,
и долгие эпохи и столетья,
и мощные фонтаны многоцветья —
всё говорит сегодня об одном.

О том, что на земле всё скоротечно,
конец приходит, словно часовой...
Но по искрящей солнцем мостовой
идёт Христос. И это будет вечно.

                                2007

Мы играли в игру, у которой нет правил,
мы искали звезду, которой не видно в небе.
Мы были плохими, но никто из нас не лукавил,
никто не плевал в душу и не бросал хлéба.

А ведь вышло всё как! Как всех нас разметало!
Как пустилась плясать саранча по полям нашим.
Вот и вышло: иные далече, иных не стало,
а остались одни очень грустные серые мыши.

Кровью можно платить, но совсем не платить — лучше!
Лучше кровь подарить тем, кто завтра уходит в море.
Море любит живых, в море к Богу намного ближе,
если сердце открыть, то и горе — уже не горе.

Жизнь — всё та же игра, без придуманных кем-то правил,
выше правил — Один, Тот Который всегда услышит,
Он подарит нам шанс, Он безумцев своих не оставил...
Он и правда нас любит, и в разорванном сердце дышит.

Мы думали, что мы игрушки
в руках детей, в руках людей.
Узоры кружев, завитушки,
мельканье дней, круженье дней.

Мы думали, что только шутим,
что игры детские смешны,
что роли наши позабудем,
что дни забвенья не страшны.

А оказалось мы всевластны,
а оказалось, что всерьез
горит огонь тюльпанов красных,
течет река недетских слез.

А оказалось мы свободны,
нам выбора не избежать:
воскреснуть ли зимой холодной
иль умирать, иль умирать?

Нам не уйти, нам не расстаться.
Игрушки спят, а мы не спим.
К нам будет снова возвращаться
лишь то, что сами возвратим.

Смотреть сквозь воду, ждать спасенья,
через соломинку дышать,
в стране зеркальных отражений
пустое не отображать,

надеждой жить до светлой боли,
любить седеющих детей,
и верить: к девочке Ассоли
вернется Грэй, вернется Грэй.

                           2007

Так много пустоты в словах,
на скатерть белую похожих.
К нам миллионы слов расхожих
плывут в повапленых гробах.

Слова коварны и черствы,
плоды с узором червоточин —
смысл затемнен, ответ неточен,
дымят костры сырой листвы.

А обещалось: «Замолчу»,
а говорилось: «Бог есть Слово»,
но забывалась клятва снова
и жертва снилась палачу...

Разрежь мне сердце и смотри,
как слово жжет и кровоточит,
молчать не может и не хочет
и говорит листве: «Гори!».

И говорит: «Лети до смерти,
терпи, люби, не предавай.
Христово имя начертай
на окровавленном конверте».

                            2007

SOS — «Спасите наши души»

SOS, Господи, SOS,
в нижнем отсеке вода!
SOS, Господи, SOS,
не приходит беда одна.

Под компасом спрятан магнит,
на корабле есть враг.
Рубка свечой горит,
в море упал наш стяг.

Крысы бегут с корабля,
враг укрывает себя....
«Если враг — это я,
выбросьте за борт меня».

Пеной соленой обдаст
встречной волны поток.
Иона — живой балласт,
Иона дает урок.

Иона кричит во тьму,
Иона летит в волну.
Когда-то его поймут,
но прежде порвут струну.

Быть хотелось бы там,
жить хотелось бы так:
собой заслонить храм
от натиска злых атак.

Небо услышит SOS,
заплачет живой водой.
Иона меж нами рос...
Из нас только он — герой.

                   2007

Девочка, смотрящая на дождь,
на что надеешься, чего ты ждешь?
Девочка, смотрящая на
божьих коровок в проёме окна.

Ты так похожа на душу мою:
я тоже надеюсь, я тоже жду...

                          2007
 

Не быть мертвецами, не быть мертвецами,
и даже за гробом не плыть по теченью,
и даже под пулями и под резцами
не стать чьей-то тенью, жить жизнью весенней.

Не быть мертвецами, петь гимн Воскресенью, —
такая задача, такое призванье —
прислушаться к вечному сердцебиенью,
быть воином верным не по названью...

Живые к живым, а мёртвые к мёртвым.
Живой Путевождь нас выводит из мрака.
Бесстрашным сердцам, к воскресенью простёртым,
открыты дороги! И нет больше страха.

                                         2007

Мы чувствуем что девочка жива,
мы слышим как колышится едва
в аквариуме желтая вода,
как в доме замыкают провода,

как в коме отлетает навсегда
скорбящая и льдистая душа.
И мы стоим за дверью не дыша,
а хвоя падает, иголками шурша.

Великое свершают неспеша...
Безликая стучится в двери смерть,
но мы должны, но мы должны успеть —
успеть узнать — о чем нам нужно петь.

Одно лишь слово, как свеча горит,
для тех кто жив, и мертв, и просто спит.
На облаках — спасительная кровь,
неназванное слово есть ...... !

                                 2007

Наши имена уберут отовсюду,
наши имена позабудут потомки.
Сказано: не привыкайте к чуду,
чтобы от него не остались обломки.

Черепки, обломки да обрывки повсюду,
мёртвые колодцы, скользкие обрывы.
Как бы нам хотелось ныне видеть чудо!
Только вместо чуда — чёрные дыры.

Дыры от пуль, гнойники да нарывы,
впалые глазницы, надежды ни капли...
И тогда приходит чудо: умножаются рыбы,
Бог идёт по волнам. Чудо живо! Не так ли?

                                          2007