Мы брели наугад, взглядом щупая даль,
Впереди – лес и небо без кра'я.
А за нами плелась неотвязно печаль –
Нас всерьёз попросили из рая…
Не оттуда ль пошло: «Вот вам Бог и порог!»…
Горько плачем, когда потеряем.
И глядим на восток и печём свой пирог,
Райский яблочный вкус вспоминая…
Хуже нет, чем носить зашнурованный грех
Каждый день, но сложнее не это...
Можно плюнуть на всё. И прожить дольше всех.
Больно слышать внутри себя: «Где ты?»
2012
Современный мир – это мир торговли, товарно-денежных отношений. А, как всем сегодня известно, двигателем торговли является реклама. Реклама занимает большой объем времени любой телевизионной передачи на любом канале телевидения и всем уже изрядно набила оскомину. Когда фильм прерывается рекламой, зритель обычно отправляется на кухню чем-нибудь перекусить или переключает телевизор на другой канал, чтобы избавиться от этой надоедливой мухи. Я же поступил совершенно иначе и постарался всмотреться в рекламу, хотя, признаюсь, это было непросто, потому что я тоже, как практически и подавляющая часть населения нашей страны, терпеть не могу это детище современного телевидения. В принципе ничего нового я для себя не открыл, только нашел подтверждение своим догадкам о нынешней жизни.
Написать этот небольшой очерк меня подвиг один рядовой разговор, случившийся в обычный будничный день. Наверно, таких разговоров у каждого из нас происходит сотни, а может быть и тысячи. Вот только все они, проходящие как бы сквозь нас, на самом деле проходят мимо, не касаясь самого главного – нашего сердца. Практически целый день мы перекидываемся какими-то фразами. Современный человек вообще не привык вслушиваться в слова другого, а уж тем более не пытается сделать из услышанного хоть какой-нибудь вывод.
Вот и этот диалог, состоящий из нескольких фраз, не обещал быть серьёзным и вдумчивым. Однако всё оказалось с точностью до наоборот: он оставил такой след в сердце, что я не смог сдержать себя и сел писать эти размышления, потому что значимым и важным (по крайней мере, для себя самого) всегда хочется поделиться.
Когда в душе озноб, опустошение,
Неясен путь и мудрый Глас не слышен,
Вернись к Отцу, оставив прегрешения,
Отринь печаль, избравши то, что выше!
Земного выше – горний путь спасения,
Честнейших судей – Божьей правды милость.
Превыше смерти – радость Воскресения,
Где рабства ночь в сыновство обратилась.
9.12.2010 г.
В коридоре поликлиники сидят две женщины: одна помоложе, в синем свитере. Другая постарше, в домашней вязаной кофте бордового цвета. Они ждут приема врача и разговаривают между собой вполголоса, при этом обе поглаживают свои значительные животики.
-У меня кроха – такая соня. Всё время спит. – делится первая женщина.
-Девочка?
-Да мы не знаем: во время УЗИ она прячется…
-Значит, девочка! – уверенно констатирует женщина в кофте. - Они обычно более скромные. А парни – себя сразу показывают. С парнями не ошибешься.
-А у вас мальчик?
-Нет, тоже девочка. Но шустрая! Постоянно вертится. Особенно по вечерам. Я ей и песенки пою колыбельные и сказки рассказываю. А она как юла. Совсем меня не слушает. Но если папа скажет – сразу притихнет!
-Правда?
-Да! Еще не родилась, а уже видно – женская психология! К маме она успела привыкнуть – мама свой человек, а вот папу надо слушаться, он мужчина.
-Не может быть!
-Честно. Она как у меня кувыркаться начинает, я мужа зову, чтоб он ей песенку спел.
-И он поёт?
Нежность – розового цвета,
А любовь, как алый мак!..
От заката до рассвета
Ночь сбавляет жизни шаг.
И разводит свои краски –
Чувств смешение, и вот,
Как из чуда, как из сказки,
Зарождается восход!
Вновь Художник удивляет
Красотой святых Небес,
Горизонт огнём сияет,
Света луч из тьмы воскрес.
Приоделся лес в одежды
Цвета зелени младой:
Цвет зелёный – цвет надежды
Манит свежестью лесной.
А моря и океаны,
Синева озёр и рек,
Бирюзою многогранной
Отражают жизни бег.
И сливают воедино
С небесами синий цвет:
Неземной красы картина –
Океан, вода, рассвет…
Только жёлтый цвет печальный,
Цвет страданий и тоски,
Поиск тайн сакраментальных –
Пост, пустыня и пески…
Приоткроет по наитью
Тайну жизни наш Творец,
И любовью – красной нитью –
Вышьет Сам узор сердец.
Бог палитру в час рассвета
Расплескает с неба так:
Нежность – розового цвета
И любовь, как алый мак!
11.12.10
Хулиганят морозы, ветра.
За окном – неестественный «минус»…
Бесконечны мои вечера.
Жаль тревожат, находят причину…
Искушение – гости зимой,
На иного хватает и часа,
Чтоб послушав, понять кто такой,
И сидеть с ним – ни рыба ни мясо…
И в мечту убежать, как всегда,
От гостей и февральских застолий,
В тёплый сад без сугробов и льда,
Где давно уже – время магнолий.
Там, где майское буйство слегка
Опьянит и душа всколыхнётся…
Это будет потом, а пока
Я живу, потому что живётся.
2012
1
Во французских гимназиях-лицеях в число предметов обучения входит версификация — писание стихов. Французские мальчики упражняются в писании александрийских двенадцатисложников по старому испытанному рецепту. Во французской гимназии вряд ли представляют себе другую поэзию, кроме официальной; юноши получают венки и награды за «академические» стихи — внешне грамотные, на самом деле глубоко фальшивые и пораженные крупнейшими недостатками.
Очевидно, эта школьная учеба отбивает вкус к сочинению стихов, и молодое поколение, среднебуржуазный юноша, выходя из гимназии, отряхивает с себя поэтическую пыль вместе с учебниками.
Василий, Григорий и Иоанн столь часто поминаются вместе, что отдельно мыслятся уже с трудом. Вместе с тем они, как Петр и Павел, во многих аспектах являются яркими противоположностями. Выяснение этих противоположностей не разрушает, но, наоборот, подчеркивает то единство, которое им подарено в Духе Святом и которое так органично вошло в сознание Церкви.
Главное место в этом маленьком соборе святителей можно все же отдать Василию. Все, что есть у Григория и Иоанна, есть и у него. Они борцы с ересями — и он; они яркие проповедники Слова — и он. Мужественный дух, любовь к пустыне, скромный быт, глубокое постижение догматов — все это и многое другое у трех отцов общее. Все трое вышли из святых семейств. Их матери, отцы, братья составляют целые созвездия удивительных в святости личностей. Но Василия отличает высочайшая степень самодисциплины. Василий — организатор, чего не скажешь о Григории и Иоанне или скажешь с натяжкой. Всюду, куда приходил Василий, он оставлял после себя строгую иерархию и порядок. Сам он, без сомнения, был харизматичным человеком, но полагался в церковной практике на далеко не одну лишь силу личного влияния и духовные дары. Дисциплину и устав, закон и организацию — порядок, одним словом, вносил Василий Великий всюду. А ведь дела в Церкви тогда были подобны ночному бою, где всякий разил своих и чужих, ничего не видя и не понимая.
Старым стал медведь. Исхудал весь, шкура висит на нём. Шерсть клочками торчит. Вроде и годков ему не много, ещё бы и пожить можно, да что-то в тягость жизнь стала. Нелегко ему по лесу ходить, ягоду собирать. А уж на речку доковылять, да рыбкой полакомиться, совсем не в моготу. Берлога развалилась, стала неудобной. А новую подстилку из еловых лап сделать, так и совсем сил нет. Кое-как примостился мишка на старых ветках. Неудобно, но что поделать. Лежит, смертушки своей ждёт. А Смерть изгаляется над стариком: ничего, мол, сам ко мне придёшь. Некогда мне по дебрям лесным лазить.
А в это время деревенские ребята пошли в лес по грибы да ягоды. Год выдался урожайный! Полные корзинки набрали грибов и ягод. Собрались домой идти, видят, Настеньки- подружки нет, потерялась. Бегали дети по лесу, кричали, да что делать, темнеть стало. Домой побежали. Надеялись, что Настя сама дорогу в деревню нашла, да там их уже дожидается. Только зря надеялись. Осталась Настя в лесу одна.
«О велицыи сродницы наши, именовании и безыменнии, явлении и неявленнии, небеснаго Сиона достигшие и славу многу от Бога приимшие, утешение нам, в скорби сущим, испросите, веру нашу падшую возставите и люди расточенные соберите, от нас, яко дар, песни благодарения приемлюще» (Служба всем святым, вземле Российской просиявшим. Блаженна, глас 8)
Это столетие представлено только двумя биографиями — преподобного Кирилла, выходца из новгородских пределов, основавшего первый монастырь на территории современной Архангельской области — Челмогорский, а также — Святителя Стефана, епископа Великопермского. Преподобный Кирилл проповедал христианство чудским племен, а Святитель Стефан — народу коми. Несмотря на разницу судеб и деяний этих двух подвижников, оба они стали просветителями северных народов, которым принесли, как драгоценный дар, сокровище Православной веры.
Зябко птичкам на рассвете,
Когда дует сильный ветер.
Снег с дождём. И спозаранку
Птички делают зарядку.
Все стоят, прижавшись тесно
У подъезда выбрав место.
Вверх поднимут одну лапку,
Так и греют по порядку.
Им зимой совсем не сладко.
А мне птичек очень жалко!
Я б позвал к себе синичек,
Накормил бы вдоволь птичек.
Но представьте вы картину,
Стая птиц летит в квартиру!
Смотрю по сторонам в недоумении:
Как много зла, жестокости и лжи!
Из сердца прочь гоню свои сомнения,
Как жить мне дальше, Господи, скажи!
В огне безумства как мне не расплавиться?
Весь мир несётся в пропасть, словно в ад.
Как мне от тяжких дум, мой Бог, избавиться?
Ведь, что прошло, уж не вернуть назад!
Как тяжкий камень, прошлое увесисто –
Не даст забыть всё то, что жжёт огнём.
Душа болит и временем не лечится,
Боль сожалений мучит о былом.
Я – жертва непростительной беспечности
Эпохи бездуховной и пустой.
Жила, не слыша сердцем шёпот Вечности,
Не слышала я, Боже, шёпот Твой!
И лишь душа, как птица в клетке, маялась,
Улавливая тонко жизни фальшь.
Действительность ей горькая не нравилась,
Терпела скорбно временный мираж.
Предчувствие Любви до бесконечности
И поиск правды в беспросветной мгле,
Слух обостряет мне, и шёпот Вечности
Надежду воскрешает на земле.
10.02.11
Шуршит листва под сапожком
В лесу осеннем шелестящем,
Там горкой шишки под кустом,
Холодный дождик моросящий.
А белки прыгают, снуют,
То на одну ветвь, на другую.
Они летят, как парашют,
И ускользают в тишь лесную.
Мы только слышим белок шум,
Поймать их взглядом мы не можем.
Лишь шелест листьев там и тут…
Наш каждый шаг здесь осторожен.
Нынче в книжных магазинах
Сверхъестественная жуть
(Не повесишь на осинах,
Всех, кто жаждет заглянуть…).
Разместились здесь на лавке
В дикой, непотребной давке
Фрейд, Блаватская, Раджниш…
И не хочешь, а глядишь!
Жаждешь повертеть судьбою?
Заходи в публичный дом:
Сонник рядом с ворожбою,
Бес в обнимку с колдуном...
Конкуренция такая –
Каждый охмурить готов.
Здесь духовность не святая
И «научность» дураков.
Здесь за чистую монету
Принимают чью-то грязь.
Здесь библейские сюжеты
Истолковывает мразь.
Здесь о вкусах не поспорят,
Здесь запутают, заморят,
Заморочат здесь людей
Иллюзорностью идей.
На обложках льстиво-нежны
Ведьм шеренги и полки.
Молодёжь глядит с надеждой
На ловушки и силки.
Здесь привычно обещают
Привести на чудный пир.
Но заманчив (каждый знает)
Только в мышеловке сыр.
«Псалом да будет непрестанно в устах твоих» (Прп. Ефрем Сирин)
В приоткрытое окно лениво вползала густая июльская духота, погружая дом в вязкое марево. "Притихло что-то,- рассеянно глядя на заросли крапивы за окном, подумала Галочка,- не иначе, гроза соберется." Жара не отпускала третью неделю, город раскалился докрасна, и Галя рада была возможности спрятаться от температурных рекордов в Калиновке. Митя тоже, хоть и тратил больше времени на дорогу, в городе оставаться не желал и спешил вечером трудового дня к своей Галке в деревню, чтобы до захода солнца непременно окунуться в прохладные воды залива, надышаться чистым сосновым воздухом и, настежь распахнув окна спальни, провалиться в нормальный здоровый деревенский сон.
Дружной стайкой
свиристели
На кормушку
прилетели:
В красных шапках, с хохолками,
С розоватыми боками.
Свиристели –
птицы «в теле»,
Только очень
мало съели:
Поклевали зерна, крошки,
Да боярышник немножко
И внезапно
улетели...
До свиданья,
свиристели!
Черный, очень черный кот,
В нашем дворике живет.
Ходит гордо по двору,
И пугает детвору.
Потому, что говорят,
У кота тяжёлый взгляд.
Если мимо он пройдёт,
Знать, тому не повезёт.
Гонят котика все прочь,
Я хочу ему помочь.
Заберу к себе домой.
Котик будет только мой!
Что за глупая примета?
Не даёт никто ответа.
Посвящается светлой памяти схимонахини Сепфры
и всем в монашеском житии подвизающимся
ПРОЛОГ
На маленькой площадке перед входом в храм Преображения Господня, защищенной от сильных ветров с северной и с западной сторон невысокой стеной, около самой двери храма, в рассеивающемся предрассветном сумраке виднелись две женские фигуры.
Одна из них, высокая, статная с величественно-смиренной осанкой была покрыта с головы до ног мягким струящимся покрывалом вишнёво-коричневого оттенка. Другая, маленькая, согбенная, опирающаяся на гладко обструганную палочку, была укутана вышитой белыми нитками схимой с высоким капюшоном кукуля.
— Скоро отец Христофор подойдёт, он уже поднимается сюда от Панагии. Подожди его здесь, в храме. Скажи ему, что Я благословила тебя посещать Мой Удел и общаться с Отцами, когда тебе это потребуется, — ласковым глубоким голосом сказала Высокая Женщина. — Сейчас Я прощаюсь с тобой, Меня ждут в келье Иоанна Богослова, там нужна Моя помощь.
— Благодарю Тебя, Матушка! — совершила земной поклон согбенная схимница. — Благослови недостойную рабу Твою!
Когда мне хочется отложить время прощания с близкими и родными мне людьми, я вспоминаю святую Схоластику и её брата святого Венедикта Нурсийского. И невольно улыбка трогает мои уста. Я спешу поделиться их историей с моими друзьями.
+++
Схоластика и Венедикт были близнецами. Искренне преданные Богу и друг другу, эти брат и сестра с ранних лет посвятили свою жизнь молитве, а по зрелости основали два монастыря, расположив их на небольшом расстоянии друг от друга.
Раз в год Схоластика приходила к своему брату для духовной беседы. Но так как монастырский устав Венедикта запрещал нахождение лиц женского пола на территории обители, брат с сестрой встречались в небольшой усадьбе неподалеку от монастыря брата. Там они наставляли друг друга в духовной жизни в течение дня, с закатом же солнца расходились по своим обителям.
