Омилия

Это ложь, что христиане не боятся смерти. Смерти боится любой добрый человек, ибо страх этот живительный. Я знаю про то не понаслышке — я воин и не раз смотрел в глаза смерти, в то время как меня убивали, и как убивал я сам. Тот, кто боится смерти, ценит жизнь, и значит, просто так не будет её отнимать у другого. А в ком нет сего страха, в том нет и ничего святого. Такой человек хуже зверя. Как наш император Юлиан, да простит и вразумит его Господь.

Да, христиане боятся смерти, но мы боимся её не с паническим удушающим чувством, что всё закончено, а так, как, находясь во чреве матери, дитя боится родовых мук перед своим рождением…Мы боимся, и ждем, и уповаем…

Богородица Дева явила
Чадам верным Свой чудный Покров,
И отрадою - дивные силы
Заблистали в огнях куполов.

Как великую тайну измерить,
Не забыть тот сияющий Дар?
Нашей слабой и ропщущей вере
Не растратить священный пожар?

Во славном городе Царьграде
Есть храм Влахернский  - Божий Дом.
В нём служат люди Бога ради,
К Отцу Небес взывают в нём.
В земной поклон сгибают спины
И жарко молятся в слезах,
Чтоб враг бездушный – сарацины
Не обратил их землю в прах.

Осознавали греки ясно,
Что меньше их, чем мусульман.
Взывали к Богу ежечасно,
Чтоб отступил назад тиран.
Сошлись на общую молитву,
И каждый искренно просил,
Чтобы Господь неравной битвы
В священный град не допустил.

Это лето мы проводили на даче. Недалеко от Питера, у бабушки с дедушкой здесь был солидный дом и просторный участок. Лето стояло жаркое и ребята любили развлекаться, поливая друг друга водой. Мне эта затея скоро прискучила, и я ушел в дом читать книгу. Чтобы спастись от жары, она были раскрыты настежь. Возле одного из них я и примостился с книжкой.

Обе ставни были распахнуты наружу. Подняв голову, я увидел в оконном стекле отражение. Это был младший братец с полной банкой воды в руке. Он явно намеревался подкрасться к окну и окатить меня. Поганец, ведь и книгу мог загубить! Ну, ничего, найдем на тебя управу.

Я встал на цыпочки и осторожно отошел от окна. Прокрался на кухню, где стояли полные ведра колодезной воды, зачерпнул полный ковш и также тихо вернулся. Посмотрел в оконное стекло: братец был на месте, в позе затаившейся кошки. Я тихо высунулся наружу и вылил полный ковш холодной воды ему за шиворот.

Такого визга я не слышал давно. Собирался человек незаметно окатить водой брата, а тот его так подло опередил. Братец выронил банку с водой, которой собирался меня окатить, потом зачерпнул воды из лужи под окном и выплеснул ее на оконное стекло.

Октябрь горит костром в городском парке. Пылает ярко-оранжевыми, красными, желтыми, бордовыми бликами. Обжигает промозглым воздухом. Кружит искрами — листьями. Дует, срывает с деревьев листву ветер. И с каждым днем деревья стоят всё тоньше, всё прозрачнее пока почти уже не растворяются в промозглом осеннем воздухе.

Тучи синие набегут. Повиснут над парком. Вода в пруду сразу потемнеет — из голубой станет изумрудной. И радостно загогочут утки, встречая дождь.

Гогочут утки, ныряют парами под воду, соревнуются, кто дальше проплывет. Бьют крыльями по рябой от измороси зеркальной поверхности, окатывая себя и друг друга брызгами. Играют под дождем.

А на берегу под синим зонтом кто-то остановился и зачарованно смотрит на них.

* * *

Более пристально старика Кирпичникова Лена рассмотрела на второй день знакомства, когда после работы прибежала его кормить.

Вчера она избегала прямого взгляда на впавшие щёки, орлиный нос и свалявшиеся волосы, больше похожие на приклеенный к черепу кусок грязной мочалки. Её казалось, что старик должен стесняться своего запущенного вида.

Не сумев распутать колтуны, она обстригла их под корень, и заодно обкорнала тощую бородёнку из трёх неопрятных кустиков. Чистый, умытый и накормленный, Олег Иванович выглядел почти прилично.

Самые большие трудности пришлось пережить перестилая диван. Пружинный матрац, продавленный в середине, источал запах, от которого неприятно холодело в желудке, а к горлу подкатывал горячий ком.

— Олег Иванович, давайте я вас переложу в спальню? — рискнула предложить Лена. — Я видела у вас двуспальную кровать.

«Не нам, Господи, не нам,
но имени Твоему даждь славу». Пророк Давид (Пс. 113:9)

Восторг мирских похвал — мираж — дыханье Леты.
Обманет. Лик его, что маска у шута.
Достоинства гранит ему отнюдь не ведом.
Апломб велик, а суть — проточная вода.

Гордыни яд вкусив, убьёшь в себе поэта.
Алтарь не там, где лесть куёт свои уста.
Святыню бросив псам — в час высшего суда
Изгоем станет всяк, кто Дар пустил аредом*.

Ты хочешь спрятаться, но яркий свет
От молний, что пронзают землю,
Всё озаряет.  В  мире больше нет
Лазейки,  чтоб укутать тело.

Давно забытое хлестало по щекам,
«Проснись!» – кричал рассвет нежданный.
Осталось облако надежды там,
Где голос шепчет покаянный.

Рукой не дотянуться до небес, не взять,
Не оторвать ни дюйма чистоты.
В висках пульсирует: «Бежать! Бежать!»
И падать...  Жить судьбой листвы.

Где эта жизнь? Где Небо? Где же ты?
 

Встречая сердце,
обращаюсь к сердцу.
Встречая маску,
обращаюсь к сердцу.
Встречая злобу,
обращаюсь к сердцу.
Встречая подлость,
обращаюсь к сердцу.
Встречая гордость,
обращаюсь к сердцу.
Встречая низость,
обращаюсь к сердцу...

Я сердце —
знаю только сердце.
Прости меня,
кто с сердцем не знаком.

За столом родные и друзья,
На столе еды навалом, водка ...
Для меня собрались - только где же я?
Тело в землю закопали, вот как.

А душа моя витает здесь,
Слушает пустые ваши речи:
Был, мол, дескать, я, да, только, вышел весь,
Стало, жить мне было больше нечем.

И отец разлуку залечить...
Утолить ее желает "горькой";
Сколько рюмок он успел уж "пропустить" ,
Но, увы, ему больнее только.

Ты войдёшь однажды в Божий храм,
Не поняв, что это сердца зов.
Без молитвы, без креста, но сам…
Постоишь, не скажешь нужных слов.

Перед ясным образом Христа
Ты свечу затеплишь: вдруг спасёт?
Ты ещё не знаешь, что настал
Обращенья к Богу твой черёд.

Долгим эхом в Небе прозвучал
Самый важный шаг в твоей судьбе:
Перед Богом чистая свеча
В тихом храме плачет о тебе.

25.02.2011 г.

Несётся вдаль визгливое авто
На красный нервно злясь,
                          как бык на тряпку,
А с клёна лист осенний за листом
Слетают, следуя миропорядку.

Что им до канувших в минувшем дней,
Что им до страха перед днём грядущим?!
Есть миг сейчас, и нет его сильней –
Миг предстоянья перед Вечным Сущим.

Разлучили с матерью дитя,
Для ребёнка это - хуже пытки:
Без тепла, без маминой улыбки
Станет злом "казённая семья".

Сколько слёз холодная рука
Вытрет, равнодушно улыбаясь,
Деловито другом притворяясь,
Чтобы успокоить малыша...

По ночам от страха и потери
Он кричит, зовёт родную мать,
А она теперь не может спать,
Сидя у пустой родной постели.

Подбирая крошки от чужих,
Будет он искать родные руки...
Маленького сердца боль и муки -
Никому ненужный серый штрих.

Чтоб забыл ребёнок отчий дом,
Станут дети дорогим "товаром".
Это зло распространяет даром
"Гуманизм" с убийственным лицом!

У любви не бывает названий,
Кроме тех, что дала ей любовь,
И никто никогда не обманет
Ее правду неправдою слов.

Я мамочку милую очень люблю.
Я на ночь ей песенку тихо спою.
Псалтирь почитаю, поправлю лампаду,
Медаль шоколадную дам ей в награду.
Для мамы не жалко любимых игрушек:
Я всё ей отдам! Даже мишку из плюша…
А ночью я мамочке возле кровати
Поставлю икону – там Божия Матерь.
Пусть смотрит на мамочку ласковым взором,
От бед защищая Святым Омофором.

Я Бога за милую маму молю,
Чтоб Он приготовил ей место в Раю.
А мне, чтобы маму от зла уберечь,
Подарит Господь послушания меч.
И с этим мечом, под защитой у Бога,
Я вырасту скоро.
Осталось – немного!