Омилия

Песней ветра и грустью полночной,
Переливами солнечных дней,
Тихой радостью, юностью сочной
И сиянием звёздных огней
Наполняется сердце незримо
В полудрёме дороги земной.
Отчего же так горько, тоскливо
Одиночеству вторит прибой?
В этих волнах житейского моря
Тонет прошлое, чьи-то мечты.
И напрасно, с неведомым споря,
Ищешь счастье в забвении ты.

На моем жизненном календаре – осень.

Весна и лето пролетели так быстро, словно их и не было. И только память все чаще и чаще безжалостно перелистывает, будто альбом с цветными фотографиями, те страницы, где молодость и счастье.

А сейчас, я дожила до такого момента, когда хочется поделиться с другими пережитым и выстраданным, наверное, потому, что именно сейчас я пытаюсь удержать сильный напор жизненного ветра.

Пишу это совсем не для того, чтобы вызвать к себе жалость. Ни в коем случае! Ох, как я этого не люблю! А только потому, что возможно кто-то, как и я прежде, позволил горю быть хозяйкой в своем сердце. И мое маленькое «эссе» поможет его оттуда прогнать.

Рассопелся чубатый малыш,
Водит сны на прогулку в коляске.
Что ж ты, лес, величаво молчишь?
Я поверить готов в твои сказки.

Разболелась смешная душа,
Разболелась недавняя рана,
Я поверю, что жизнь хороша,
Я поверю, не помня обмана.

Артёмка любил вишни, потому, когда начинался сезон, он частенько прогуливался по частному сектору. Деревья за забором он никогда не трогал, помня строжайший запрет мамы. Ещё в детские годы её потрясла история про мальчика, которого застрелил хозяин за горсть вишен, сорванных с его дерева.

Нет, Артёмка хоть и мал ещё, но чужого не тронет. Да и зачем лезть за забор, если достаточно деревьев растет на ничейной земле.

Сегодня у мамы плохое настроение. Она плакала с утра: деньги кончились.

— Как бы нам до зарплаты дотянуть, сына? — задумчиво спросила мама. — Хоть бы вишен где нарвать да вареников сделать. Хочешь вареников с вишнями?

Косые потоки зимнего дождя секли землю. Студеный ветер завывал в ущельях палестинской пустыни. В небольшой пещере в окрестностях Вифлеема горел костер. Сизый дым поднимался к закопченному своду и выползал наружу. У костра, закутавшись в свои шерстяные плащи, сидели пастухи. В дальней от выхода части пещеры, сбившись в кучу, спали овцы, которых загнали сюда спасая от непогоды.

Старый пастух, грея у пламени большие жилистые руки, рассказывал о чем-то важном и непонятном.

- И придет Мессия к своему народу, - говорил он низким негромким голосом, - и будет он велик в слове и деле. И воцарится Мессия и поведет за собой Израиль. И, сокрушив римлян и всех врагов своих, станет Израиль властвовать над другими народами. Тогда будем мы жить счастливо и богато.

Старик замолчал. Фыркнув искрами, глухо ухнуло полено. У входа в пещеру из стены дождя появился силуэт мальчика с большой охапкой хвороста. Мальчик прошел внутрь, положил хворост поближе к костру – сушиться, - скинул мокрый плащ и сел на свое место возле отца. Мальчика звали Иаковом.

Если видишь, будто мама
Положила в суп твой сахар
И слюнявчик подвязала –
На спине, а не вперед,
Это значит, твоя мама
Начала писать рассказик
Или сказку сочиняет
И уже ею живет.

Если мама на прогулке
Вдруг замедлит ход невольно
И блокнот возьмет из сумки,
Карандаш положит в рот,
Означает, что в рассказе
Герой главный самовольно
Вновь пустился в приключенья,
Дав сюжету новый ход.

Я не бегаю за словом,
и оно за мной  не кружит.
Просто слово с сердцем дружит:
друг за другом они тужат.

Слово за слово цепляя,
ткань словесную слагаю —
песню сердцу, слову дом,
и живу с ним в доме том.

Если ночью мне не спится,
значит слово в дом стучится:
бесприютное, чужое
и, как все слова, родное.

Приютить его — несложно:
был бы дом. Сдружиться можно
с каждым словом, что родится.
Текст летит, как в небо птица.

Я — за текстом, текст — за мной:
развлекаемся игрой.

koppel.pro

Все также плотян, также бит страстями,
Я до душевного никак не дотяну...
Чуть выплывая - вновь иду ко дну...
Чуть отрезвляясь - снова к небесам я...

А стать духовным... может, есть стремленье...
Увы, с соблазнами выигрывая бой,
Я с болью замечаю за собой,
Что за победой вновь идет паденье.
11.01.2013

Когда молясь вхожу я в Божий дом -
Кажусь себе смиренным мытарем.
Но каждый раз в ответ душе моей
Господь твердит: "Ты тот же фарисей".
10.01.2013

На славном пути,
                        но суровом –
Не бунт, не разгул, не вино –
Великое русское слово
Нам Промыслом Божьим дано;
Чтоб искренне, чтоб без обмана,
Средь жизни земной, непростой
Душевные сглаживать раны –
Любовью, теплом, чистотой.

Так было…
               Но временем новым,
Как подлые тáти в ночи –
Великое русское слово! –
Явились твои палачи.
За слог чужестранный радея,
Безбожия гимны трубя,
Призвав гордеца, лиходея,
Марают, ломают тебя;

Зимний вечер. За окном – пустынно…
В памяти, как в старом добром сне,
Вдруг возникла чудная картина:
Голубь белый сел на руку мне.

Я от дива, словно обомлела,
И, боясь рукой пошевельнуть,
Любовалась тихо птицей смелой,
Чтоб её случайно не спугнуть.

Мысли унеслись в веков глубины…
Пред глазами – средь бескрайних вод
Белый голубь с листиком маслины
Весть о жизни праотцам несет.

Взор скользит по вечности безбрежной:
Вот Мессию крестит Иоанн…
Дух Святой, как голубь белоснежный,
Ко Христу нисходит в Иордан…

Так бывает, что смешно
Вдруг чудак седой заплачет,
Будто кем-то решено,
Что слеза ничто не значит.

Будто в мире только ждут
Неожиданной заминки,
И смешного стерегут,
Чтобы гладить всласть по спинке.

Глупый птенец влетел в окно
И, осознав ошибку,
Бился тельцем с размаху в стекло.
А я пиликал на скрипке.
Устав, птенец, нахохлившись, сел
На раму открытой двери.
А я ему про любовь запел,
А я ему поверил.
А я, улыбаясь ему, протянул
Какие-то черствые крошки.
Спасибо,- сказал,- что ко мне заглянул,
Что не испугался кошки.
Я пел ему невесомость рек,
И звезды в ладонях ночи.
А он, вспорхнув, продолжил побег
Склевав мои многоточья
Он снова бился собою в стекло,
Просясь от меня наружу.
А я смотрел за звезды в окно
На птенца тщедушного душу.

Так что скрывалось - тишиной?
Шёпот, крик ли невесомый,
Иль глубинный, незнакомый
Гром, поведанный струной?
Мне бы стать твоей женой,
Мной не встреченный - у дома…

Иссушенный жаром сердца,
Мир вздохнул, и кашель моря
С тишиною вечной споря,
Был похож на ритмы скерцо,
И не найденная дверца,
Снилась впрок – смягчая горе.

Голуби, голуби, сколько ж вас, милые?
Серые, белые и сизокрылые.
Вы как святое от Бога знамение –
К жизни монашеской благоволение.

Быть здесь обители воинов доблестных
В том же количестве, то есть – во множестве!
Место святое влечёт по наитию,
Манит и тянет незримыми нитями.