Безымянное мое одиночество,
Обратилась бы к тебе, да по отчеству…
Обратилась бы к тебе, да по имени…
Не изволь идти ко мне, обойди меня.
Ты оставь, как милый друг, да на склоне дня,
Оставлял одну во тьме без любви огня.
Не жалей, не плачь! Как он, отвернись – и прочь.
Нас свела когда-то ночь и разводит ночь.
(Сб. "Стопами любви")
Слушал на тяге воду. По луговой лощине вода катилась бесшумно, только иногда встречались струйка со струйкой, и от этого всплескивало. И слушая, ожидая следующий всплеск, спрашивал я себя, отчего это? Может быть, там вверху снег, из-под которого вытекал ручей, время от времени обваливался, и это событие в жизни ручья здесь передавалось столкновением струек, а может быть... Мало что может быть! Ведь если только вникнуть в жизнь одного весеннего ручья, то окажется, что понять ее в совершенстве можно только, если понять жизнь вселенной, проведенной через себя самого.
Купола без крестов – отблеск мира,
Безотрадный постылый покой.
Сотворивший златого кумира,
Души тайно ведёт на убой.
Занавесив небесные дали
Серой пылью безликого сна,
Тем, кто душу свою обокрали -
Возвели без крестов купола.
В петербургском метрополитене будут установлены стойки бесплатного обмена книгами. Планируется, что полки с литературой появятся на станциях с железнодорожными вокзалами уже в этом году.
Идею буккроссинга в метро предложила Молодежная коллегия Санкт-Петербурга, сообщает интернет-газета «Бумага».
В рамках встречи руководства петербургского комитета по транспорту и молодежной коллегии была достигнута договоренность о проработке вопроса по созданию «Территории свободного книжного обмена» в петербургском метро. В ее основе будут заложены современные тенденции буккроссинга.
Пришел мужик в храм, видит длинная очередь стоит.
— Куда? — Спрашивает.
— Да к священнику, грехи свои отдать, чтобы к Богу пропуск получить.
«Вот еще, — думает мужик, — какому-то священнику о своих проделках рассказывать. Он что, не мужик, что ли. У него, небось, грехов побольше моих. Нет, я обойдусь без посредников, прямо Богу все поведаю».
Мы все болеем: каждый в свою меру.
Один - простудой, второй - головой,
третий - гордыней, гневом, маловерьем,
четвёртый - ленью, пятый же - тоской.
Мы все больны, истощены хандрою,
бывает, что недугов весь букет,
и оттого так хочется порою
больничный взять на много-много лет.
Да вот беда: болезнь не излечима
примочками, микстурой или сном.
Одно лекарство здесь необходимо:
жизнь изменить - но мы кричим: "Потом!"
«Мама, Вы идете ужинать?» - такое обращение к матери теперь можно услышать разве что в старых фильмах или иногда еще из уст наших родителей, обращающихся таким образом к нашим бабушкам. Но не только обращение на Вы ушло из речи молодого поколения: уходит постепенно и уважение к родителям. Иностранцы, приезжая к нам, обычно восхищаются нашей гостеприимностью, простотой и царящим взаимопониманием и любовью в больших семьях. Какой же срам и позор слышать из уст своих соотечественников: «У них, за границей, хорошо - отдельно от родителей почти с юности живут, да и общаются редко. Хорошая традиция, вот бы и у нас так». Безумцы! То, о чем так часто и искренне сожалеют многие иностранцы, нами возведено в идеал!
Маленький мокрый Комарик вылез из куколки-колыбельки, огляделся и сел обсыхать на лист незабудки. Какая красота: сверху — голубое небо, вокруг — зеленый лес, внизу — темная гладь родного пруда. Ой, а что это там за черный шарик с хвостиком плавает?
— Ты кто, — спросил Комарик.
— Я Головастик. А ты?
— А я Комарик. Давай дружить.
— Давай! Прыгай сюда, поплаваем наперегонки.
— Не умею я плавать.
— Ха! Плавать он не умеет! Это же так легко! А что ты тогда вообще умеешь?
Помолись за меня в храме,
Пред иконой затепли свечку,
Чтобы спал с души моей камень,
И любили друг друга вечно!
Знаю трудностей будет много,
Только были бы мы вместе,
Попроси еще ты у Бога,
Без предательства чтоб и лести!
Он услышит твои прошения,
Умиленным и нежным взором,
Взглянет Он на Свое творение,
Не обидит отказом, укором!
Сквозь мелкое сито просею я снег,
Он ляжет тихонько, порадует всех –
И маму, и папу, и бабушку,
Лошадку, ворону и даже корову.
Я думаю, точно понравится
Пройтись всем по этому бархатцу,
Пройтись, пробежаться, оставить следы
Уверен, захочешь и ты!
Что такое – весна?
Возвышение и возвращенье.
Возвращение дня,
Возвышение света над тенью,
Возвышенье цветов
Над землею, лучами залитой,
Возвращение солнца
Из зимних скитаний к зениту,
Возвращенье скворцов,
Их мятежные, нежные скрипки…
Купаясь в свете и тепле,
вдыхая запах трав,
растёт ромашка в тишине,
вдали от всех забав.
Любуясь чудом, над цветком
жужжит, кружась, пчела,-
целуя золотистый взор,
берёт она нектар.
«Лети со мной!
Ты так мила! – ей шепчет. –
Крылышки свои расправь –
и ввысь!
Пора!»
Распустился нежностью цветок,
Маленький подснежник на проталине,
Тянет к солнцу каждый лепесток
Хрупкое, небесное создание.
Прорасти в холодный мир людей
Силою, дарованною свыше,
Среди зла, обмана и скорбей
Чистотой цветок весенний дышит.
Ветру, непогоде вопреки,
Не страшась быть сорванным напрасно,
Распустил подснежник лепестки,
Понимая, жизнь в любви – прекрасна!
Возьмите в руки акварель –
У Вас получится апрель,
Такой веселый, теплый, быстрый,
Спешащий в лес по тропкам мшистым,
Под снегом тонким и искристым
Хранящий первые цветы!
Вот и март наступил, но зимой еще пахнет весна,
Вот и март наступил, и за солнцем бежит детвора,
Вот и март наступил, и снежок акварелью течет,
Вот и март наступил, и синичка вприпрыжку поет:
«Вот и март наступил!»
Лиловый колокольчик
качнулся в тишине –
и тонкой паутинкой
взметнулся звон ко мне…
Прохладная тропинка
меня манила вдаль:
за листьями резными глубокая печаль.
Лесная незабудка
на дне печали спит
и, тихо улыбаясь,
неведомое зрит…
Внутри лесного царства
Он лежал так одиноко,
Так бесчувственно-устало.
Одеяло, сникши с бока,
Нá пол комнаты упало.
Было больно, было душно,
Пред грядущим было страшно.
Ничего уже не нужно,
Ничего уже не важно.
В лёгком платьице из жёлтых вербочек,
Накинув пролесков синий шарф,
Весна - веснущатая хрупкая девочка,
Вступает в звонкий, прозрачный март,
Несмело шагает лесною тропкою
По прелым листьям ушедших лет…
И вдруг находит из солнца сотканный
Весёлой ветреницы букет!
Такой нежданный, такой загадочный,
Как дар далёких, иных земель…
Она поднимает его, и радостно
Как юный ангел, летит в апрель.
…Багрянец мулеты колышется в воздухе зыбком,
Смельчак-матадор на арену выходит с улыбкой.
И яростный бык, на губах растирающий пену,
Как демон свирепый влетает в объятья арены.
С ним надо сразиться в бою, а не в споре-беседе,
Он непобедим, беспощаден, уверен в победе,
Глядит на тореро, на хрупкую стать человека,
Как будто пред ним не противник, а жалкий калека –
С ничтожным таким даже как-то неловко бороться…
И бык убеждён, что арена за ним остаётся!
И вот он рванулся, помчался вперёд, как комета,
Он, точно, ударит проклятую эту мулету,
И, кажется, торо спасти может только лишь чудо,
И кажется – жить ему, бедному, меньше секунды…
Но он увернулся!
Быка обогнув молодецки,
Он острую шпагу вонзил ему в самое сердце!
И вскрикнули люди, и, словно бы вздрогнуло время,
Поверженный бык опустился безмолвно на землю…
Двадцать восьмое число,
двадцать восьмое...
Ветер стучится в окно,
плачет и воет.
Ветер кричит и поёт,
рвёт с петель ставни.
Время бежит - не идёт -
снег уже тает.
Двадцать восьмое число,
двадцать восьмое...
Что-то бесследно ушло
с этой зимою,
как мандариновый вкус,
запах корицы
в ночь, когда где-то Иисус
только родился....
