Поэзия есть огонь, загорающийся в душе человека.
Огонь этот жжет, греет и освещает… Настоящий поэт сам невольно
и страданьем горит, и жжет других, и в этом все дело.
Лев Толстой
Поэзия есть огонь, загорающийся в душе человека.
Огонь этот жжет, греет и освещает… Настоящий поэт сам невольно
и страданьем горит, и жжет других, и в этом все дело.
Лев Толстой
- Что в щепотке соли?
-Море,
Белый песок
И чаек стая
И Тот, Кто скажет, замечая,
Апостолам: «Вы – Соль земли!»
Щепотка соли – это мы.
Мы же все одинаковые, мы все болеем одинаковыми болезнями, у нас одинаковые проблемы: одиночество, неумение обладать собой, неумение выстраивать отношения с близкими и неумение разговаривать по душам.
Я как-то проснулся среди ночи с мыслью: а вот есть ли в жизни человек, с которым, встретившись, можно было бы поговорить по душам, так, чтобы на душе потом стало хорошо. Не просто о проблемах, о каких-то поверхностных вещах, а о себе, о сути, о сердцевине своей души.
С другого берега слова звучат иначе,
с другого берега они другое значат.
Здесь всё смешалось: рыбы, люди, кони..,
а я по-прежнему, как будто на ладони —
смешаться не могу. Всегда отдельна,
всему, что здесь встречаю — запредельна.
1 августа 2018
Я И ЖЕНЩИНЫ
Что такое женщины? Чем они отличаются от мужчин? Примерно тем же, чем корабль со множеством перегородок отличается от целостного корабля. Попала торпеда в солидный, заметный и целостный мужской корабль- и на дно, товарищ! Не хрен бутафориться! Известно, что мужчины умирают чаще и моложе. А в женщину? … Да, попало… Неприятность… Одной перегородкой меньше, что поделаешь?! Но, главное,- на плаву!!! Легко можно забыть и выбросить все, что связано с этой попавшей под удар перегородкой, главное, перезагрузиться и выстроить новый план! И все как сначала! …
Блеклым дымом от сигарет
лег на город туман.
Счет теряю, сколько уж лет
правит миром обман.
Осуждение, подлость и лесть,
как примеры тому.
Выжигают совесть и честь
в этом плотном строю.
Чтобы выжить нужно броню
против зависти, бед.
Жаль, пророков в родном краю
нет.
21.03.2010
Зря мы думаем, гордости внемля,
Что приблизили счастье своё:
Обуздали родимую Землю,
Утвердивши права на неё;
Что отныне дозволено стало
Всё на ней – и Заступника нет.
Губим, грабим богатства – всё мало
(И корысти не виден просвет).
Вот бы чудо: задумался каждый,
Пролагая свой жизненный путь,
Что Земля-то
нас может однажды –
Как пылинку с одежды – стряхнуть.
11.08.2012 г.
птичьих стай печальным криком
с городом простилось лето,
солнечным нежарким бликом,
влажно-ветренным рассветом,
яркой юбкой промелькнуло,
в небе радугой смеялось,
улыбнулось, подмигнуло
и за горизонт умчалось.
туманом прохладным по улицам осень прошла
прогнала из города ветром остатки тепла
прохожих одела и зонтики в руки дала
и жёлто-оранжевым парки и скверы зажгла
печально-торжественным вальсом дворами кружит
листом пожелтевшим вдоль улиц уныло летит
а город покоем как пледом пушистым укрыт
и каплями воздух как струнами арфа звенит
Откуда и зачем ты у меня –
Ни в шесть, ни в пять привычка просыпаться,
А в памятные те четыре-двадцать,
Когда в полях залязгала броня?
Едва вздохнёт непраздная жена,
Под сердцем нежа Родине солдата:
Глядится в календарь, где – даты, даты,
Оплаченные трудно и сполна…
Прикрыть глаза, побыть во власти сна…
Но ветер пахнет выжженой пшеницей.
Удушливая, жаркая волна:
Опять сорвалась с привязи война,
И мир, должно быть, больше не приснится.
Лучиком мелькнуло лето,
Капелькой дождя упало,
Соловьем пропело где-то,
Зеленью протрепетало,
Солнцем жарким улыбнулось,
Ливнем теплым погрустило
Лето.
Как же незаметно
Осень снова наступила!
одним прохладным августовским днем
дождем в окошко осень постучала
спросила: "что, все думаешь о нем?
мечтаешь вновь прожить его сначала?"
"не ясно мне, о чем ты говоришь,
не понимаю, про кого все это?"
"о том, с кем расставаясь, ты грустишь.
о нем - о теплом, жарком, знойном лете"
Рисуй себе судьбу,
а я неподалёку
историю слеплю
из глины. Ненароком
забуду главный слог
и промолчу о главном,
чтоб ты случиться смог
героем драмы равным.
Рисуешь нас двоих?
Отличная идея!
Я — на холстах твоих,
но говорить не смею.
1 августа 2018
Над окошком месяц, под окошком ветер, а в окошке дядя Вася. Не серебрист и не светел.
Силуэт в окне безлик и расплывчат, и он как бы сам себе идеолог и пропагандист сидячего, ничегонеделающего образа жизни.
В убогой, трёхоконной хате нежится немая пустота. Не звучит тальянка, не страдает голос, одинокий, и всё вокруг не родимое, прокисшее, инородное и по безработному подленькое.
Сидит дядя Вася не по статусу своему – нога за ногу, как директор пивоналивной базы после визита к прокурору и смотрит мутными глазами на пустую бутылку, отставленную им только что на подоконник по причине её быстрого опорожнения.
Моё окно, что лента новостей,
Где всё давно привычно и известно.
Распарившийся город ждёт дождей,
Как праздника иного в день воскресный.
Свихнувшийся июль забуксовал –
Тоска моя в космическом масштабе.
А я хочу, чтоб был девятый вал,
Небесные разверзнутые хляби.
Екатерина Петровна из настоящих церковных бабушек. Не тех, кто порог церкви впервые робко переступил в пожилом возрасте, а кто ходил на службы в атеистические советские годы, взрослел, старился с Богом в сердце. Таких древних экземпляров, практически, не осталось в наших церквях. Много-много лет назад Екатерина Петровна ушла на пенсию и попросилась на клирос. «Всю жизнь мечтала», – сказала регенту. На сегодняшний день она самая пожилая клирошанка в соборе. Пусть не та энергия, что переполняла в пятьдесят пять лет, зато голос не подводит. «Сколько Бог даст – буду петь», – твёрдо говорит. Недавно похоронила младшего и единственного своего брата.
” Друг любит во всякое время и, как брат, явится во время несчастья.” (Притчи 17:17)
«Некий святой Отец как-то сказал: «Если я попаду в рай, то удивлюсь трем вещам. Я не увижу в раю тех, кого думал там увидеть. Я увижу в раю тех, кого не ожидал увидеть там. И, наконец, я буду удивлен, если спасусь сам!»? – архимандрит Рафаил (Карелин)
– Все, Мариночка, я отвезла анализы, – услышала я по телефону спокойный голос Лены, – завтра будут готовы.
– Ох, спасибо тебе, родная! – горячо поблагодарила я, – а то, если через поликлинику, то десять дней готовится, а мне срочно надо!
И уточнила:
– Леночка, ты легко их нашла? А то тут говорят, что лаборатория на каких-то задворках…
На старом выцветшем деревянном столе лежал блокнот. Он совершенно неожиданно упал с верхней книжной полки. А возможно он сделал это осознанно и совершил побег с определенной целью. Теперь блокнот лежал на столе. Лежал интеллигентно, с достоинством. Обложка словно фрак, закрыта на все застежки, словно сигнал «Непосвященным доступа нет». И вдруг порывистый ураганный ветер фамильярно открыл окно, влетел в комнату и неловким движением обнажил блокнот. Словно парус, трепеща белыми листами, блокнот парил на ветру. Он то сворачивался, то снова разворачивался, словно человек, не знающий что предпринять от неожиданной обиды и сжимающий от отчаяния и бессилия голову.
Недалеко от стола стояла душа. Такая же прозрачная, как воздух. Такая же беспокойная как ветер.
Лето, Питер, Аэропорт.Здесь живёт моя любовь. Границы, обстоятельства, разные языки. И вроде бы нет никаких помех, а встречаемся украдкой, словно преступники. За это время любовь стала другой: выдержанной, спелой, нежной, без глупой необузданной страсти и жадного эгоизма.
Механические лестницы мягко спускают меня в зал аэропорта, словно я совершаю переход из одного мира в другой. Моя любовь как всегда безупречна.В идеально выглаженной белой рубашке, отражающей свет и с блеском стальных серых глаз.
Человек шел по набережной.Серый плащ, словно отражал неприветливое серое осеннее небо. В глазах бездна печали. Человек подошёл к каменному ограждению и посмотрел вдаль, будто надеясь увидеть свои мечты. Наверное он часто приходил сюда, чтобы их встретить. А они пообещали, не обозначив точной даты, и не пришли.Может обманули, может их кто-то украл, может разбились. Так стоял человек, глотая немые слезы, перемешанные с солёными брызгами моря. Соль разьелала лицо и душу.