Мой путь (Эссе о первом стихотворении)

Поэзия есть огонь, загорающийся в душе человека.

Огонь этот жжет, греет и освещает… Настоящий поэт сам невольно

и страданьем горит, и жжет других, и в этом все дело.
 

Лев Толстой

     Начать эссе я хочу с притчи о художнике, рассказанной мне одним знакомым монахом. Жил-был человек, и все-то у него было: ремесло, приносящее прибыль, верная жена, большой дом. Но не оставляла его мечта – стать художником. После долгого поиска он, наконец, нашел старого, мудрого мастера, к которому захотел пойти в ученики. «Я готов взять тебя подмастерьем, - ответил художник. – Но сначала поведай мне, кто ты?». Человек рассказал о себе. «Так значит у тебя есть все в этой жизни и ты счастлив?», - заключил мастер. «Мне не в чем винить судьбу. Я хочу только одного - стать художником». «Я не могу взять тебя в ученики», - и мастер решительно взглянул в глаза тому человеку. «Почему?», - удивился тот. «От счастья не творят», - горько усмехнулся художник.

     Действительно, творчество – это не профессия, это образ жизни. «Жизнь и Поэзия одно», - однажды написал Василий Жуковский. «Поэт - кто верен Богу и Руси/И пишет песню собственной судьбою», - продолжил мысль классика современный поэт иеромонах Роман (Матюшин). Выразительное искусство, к которому относят литературу, как правило, удел безденежья. Писатель где-то должен работать, чтобы обеспечить себя хлебом насущным, а литературным творчеством заниматься по ночам на кухне. Но не писать уже невозможно, это как дыхание. Запретить дышать – значит заставить умереть. Поэт-романтик 19 века Николай Языков сравнивал написание стихов с богослужением: «Благословенны те мгновенья,/Когда в виду грядущих лет,/Пред фимиамом вдохновенья/Священнодействует поэт» («Катеньке Мойер. Благословенны те мгновенья»). Писатель целиком и полностью отдается делу своей жизни, принося в жертву многое. Нередко, он остается непонятым и непринятым миром. Так можно привести в пример печальную историю несостоявшегося замужества Джейн Остин. Известная английская романистка начала 19 века была дочерью уважаемого, но небогатого приходского священника, а следовательно, не отличалась завидным приданным. Уже в солидном (по тем меркам) для замужества возрасте - 27 лет, писательница получила предложение от состоятельного друга своего брата Харриса Бигга. Молодой человек был на 6 лет моложе Джейн, что, впрочем, по воспоминаниям современников, не мешало ему быть «огромным и неуклюжим». Казалось бы, удача улыбнулась Остин. Все о чем она втайне мечтала: уютный дом, состоятельный муж, непоседливые малыши – вот-вот могло бы сбыться. Но как она, воспевающая в своих романах чувства выше светских условностей, а моральный долг – плотской страсти, могла согласиться на банальный брак по расчету, без любви и уважения к будущему избраннику? Но более всего, писательницу тяготил другой вопрос: сможет ли она в замужестве уделять достаточное время своему литературному труду? Поспешив дать согласье, после ночи мучительного раздумья, Джейн забрала свои слова назад. А уже в 30 лет затворница Чоутенского коттеджа надела чепчик, дав понять всем окружающим, что отныне она старая дева, распрощавшаяся с надеждами о семейном счастье.

     Итак, писатель всегда вынужден делать выбор: между творчеством и любовью, между творчеством и карьерой, даже между творчеством и жизнью. Как это сделал русский писатель и историограф Николай Карамзин. Будучи уже тяжело больным человеком, он отказался от лечения за границей, чтобы завершить легендарный труд всей своей жизни «Историю государства Российского», но, к сожалению, так и не успел этого сделать.

     Каждый ребенок уже при рождении наделен определенным даром. Нужно только помочь распознать его и не мешать идти по выбранному пути. К сожалению или к счастью, мы не выбираем свои таланты, нам они предначертаны судьбой. Но, наверное, творческий дар самый опасный. Люди, наделенные им, более всего подвержены в жизни самым страшным порокам – гордыни и тщеславию. И очень важно не перейти ту грань, за которой уже творишь не ради Добра и Красоты, а вытворяешь, ради очередной порции аплодисментов и похвал.

     Изучая в школе стихи известных поэтов, я всегда удивлялась их тонкому ощущению жизни и мастерству владения словом, не предполагая, что пойду по этому пути сама. Хотя еще малышкой, не умея читать и писать, я не нуждалась в игрушках, играя с книгами. Меня завораживали красочные иллюстрации, манил своей таинственностью шелест страниц, был притягателен аромат типографской краски. В гостях, родные не переживали на мой счет. Достаточно было подвести меня к книжному шкафу, а через несколько часов забрать с того же места, только предварительно отыскав меня на полу, среди аккуратно сложенных книжных стопок.

     В моей жизни все начиналось с книг. Даже первый сознательный плохой поступок. Лет в шесть я посмотрела замечательный фильм режиссера Станислава Ростоцкого «Белый Бим Черное ухо» снятого по одноименной книге Гавриила Троепольского. Естественно, мне сразу полюбился преданный пес и захотелось прочитать книгу. Однажды, гуляя с мамой по универмагу, в обнимку с пушистым игрушечным зайцем, я увидела эту книгу на книжном лотке. Мама прошла чуть вперед, а продавщица отвлеклась. Совершенно по-честному решив, что не будет ничего дурного, если мы с ней на время поменяемся. Я оставила продавщице взамен своего зайца, сунула книгу под мышку и отправилась разыскивать маму. Но почему-то она не разделила моей радости от приобретения, заставив вернуться и попросить прощения. А потом они наперебой с продавщицей стали убеждать, что мне еще рано читать такие грустные книги. Тогда я подумала, что если прочту повесть до конца, финал обязательно изменится! И чтобы всем это доказать, вернувшись домой, я села за стол в зале и стала быстро строчить карандашом. Передо мной был лишь белый тетрадный лист в полоску, но за ним слышался веселый лай пса, бросающегося на грудь своему хозяину. К вечеру, выстраданный «роман» шестилетнего писателя был завершен. Но я не показала его взрослым, а смутившись, свернула листок вчетверо и спрятала в тетрадь. Так завершился мой первый прозаический опыт. Но до поэзии было еще далеко.

     Читать я выучилась рано. В 1-ом классе, аккуратно выводя на уроках палочки под наклоном и слушая невнятное бурчание одноклассников по слогам, не могла дождаться перемены, покоряя на ней, вслед за героями Жюля Верна, непроходимые джунгли.    

     Естественно, ребенок, окруженный книжными героями, не может не обладать бурной фантазией. Порой казалось, что персонажи, сошедшие со страниц, становятся мне понятнее реальных людей. Небольшой палисадник у дома, со скамьей под старой, раскидистой яблоней стал моим излюбленным местом, где я могла уединиться со стопкой книг. Именно там, выражаясь словами Михаила Лермонтова, с 13-ти лет начала «марать стихи», посвятив первое стихотворение любимой книге - «Хроникам Нарнии» Клайва Льюиса. Уже не помню его наизусть. Я тогда читала все, что находила в домашней библиотеке. Но именно толстая, потертая книга, с распятием на черной обложке, с желтыми, испещренными пометками листами, мне никак не давалась. Мама же и бабушка обращались к ней часто, и это непонимание, вызывало у меня легкую печаль. Заметив мои безрезультатные попытки, мама подарила мне двухтомник «Хроник Нарнии» сказав, что там о том же самом только проще. Книга, действительно, стала для меня настольной, впоследствии я перечитывала ее три раза.

     Так вместе с хорошей литературой и людьми христианская культура незаметно вливалась в мою жизнь. Конец 90-х начало 2000-х – поворотное время в истории нашей страны. Время реформ, выравнивания политического курса, возврата к истокам. Стали восстанавливаться разрушенные храмы, строиться новые. У меня была обычная советская семья: родители – инженеры, бабушка с дедом по маминой линии – фронтовики, сменившие ряд профессий, чтобы в голодное послевоенное время прокормить семью. Религией никогда не интересовались, хотя бабушка всегда помнила все большие православные праздники и в этот день откладывала трудную работу по дому. В 90-е годы, когда стала меняться идеология государства, стали заходить в храм, ставить свечи. Мне тогда было года 3-4, но помню свой первый поход в храм. Это был кафедральный собор нашего подмосковного города. Горящие свечи, полумрак, запах ладана. Соприкосновение с чем-то таинственным, неземным. Крестная подвела меня к дореволюционному, почитаемому образу Тихвинской иконы Божьей Матери. И я запомнила этот всевидящий, умиротворенно-скорбный взгляд. А дальше… жизнь потекла своим чередом, с проблемами, редкими радостями, несовпадениями. И, возможно, наша семья так и осталась бы захожанами, если бы не беда, пришедшая в дом. Вечный труженик, никогда не жаловавшийся на здоровье дед, онкологически заболел. Недуг обнаружили поздно и после операции врачи признали деда безнадежным, предположив, что он проживет не более двух недель. Оставалась только вера и молитва, как у тонущего последняя соломинка. "Если вы будете иметь веру с горчичное зерно и скажете горе сей: "перейди отсюда туда", и она перейдет; и ничего не будет невозможного для вас" (Мф. 17, 20). Эти слова стали для нашей семьи не пустым звуком. Врачи ошиблись в своих прогнозах. Дед не прожил двух недель. Он прожил 9 лет, через два года после операции полностью исцелившись от своей болезни и не приняв при этом ни одной таблетки. Умирал он христианином, за 3 дня до смерти исповедовавшись и причастившись.

     После такого чуда трудно было оставаться в рамках формального православия. Религиозного фанатизма в нашей семье не было никогда, но вера стала искренней. И в 14 лет я написала свое первое серьезное стихотворение:

Яблочный Спас

Люблю я колокольный звон

На праздник яблочного Спаса!

Как переливист, звонок он

И как прекрасен, да прекрасен!

Войдем же в светлый Божий храм,

Печаль, оставив за порогом.

В толпе нарядных прихожан,

Душою, обратившись к Богу.    

2002г.

     К тому времени мной уже были исписаны две тетради стихов. Конечно, то, что я сочиняла «стихами» можно было назвать только условно. Ничего не зная о теории стихосложения, я просто записывала свои незатейливые мысли в столбик, наугад пытаясь рифмовать. Все подростки стараются походить друг на друга, и выделяться среди сверстников не принято. То, чем я занималась, знал лишь небольшой круг «посвященных». Но мне было не избежать предначертанного. В 7-м классе школьная подруга предложила сходить вместе с ней на встречу кружка юных журналистов, недавно открывшегося при редакции местной газеты. Дружественная обстановка, энтузиазм новых друзей и активное обсуждение творческих планов за чашкой чая - зажги во мне новую искру, я стала ходить туда каждую среду. Именно в местной газете появилось мое первое опубликованное стихотворение «Яблочный Спас». Что тут началось?! Звонили знакомые, родственники, забегали в гости одноклассники поздравить с дебютом. Тщеславия тогда не было, лишь удивление и неверие в происходящее. Увидеть свое имя в газете и приобрести первых поклонников таланта, для подростка - это большое испытание. Известность приятна, но в то же время она накладывает на тебя ответственность за то, что ты делаешь. А ответственность – это труд. Труд над словом, стилем, сюжетом. Работа с качественной учебной и художественной литературой. Да и гордынька постепенно начинала поднимать голову, ведь дар уже казался не странностью, а преимуществом.    

     Все это свалилось на меня в одночасье, но одно тогда стало понятно: люди не безучастны к тому, чем я занимаюсь, а если это кому-нибудь нужно, необходимо продолжать. В той же газете впоследствии была опубликована еще пара моих статей, а потом произошло событие, казалось бы, с литературным творчеством никак не связанное. Среди школ района в нашем городе ежегодно проводился конкурс на знание основ православной культуры. Наградой же служила ни много ни мало семидневная поездка по святым местам Греции и Италии. Меня с двумя одноклассниками направили защищать честь школы. Так получилось, что сдав тест по Закону Божьему, во второй тур от класса прошла только я. На завершающем этапе нас ожидало сочинение. Тема была дана словно по заказу: «Чудеса в моей жизни». Вот так, пройдя оба тура, в числе финалистов я оказалась на солнечном юге Европы. Для провинциальной школьницы, никогда не выезжавшей за границу, это был поистине царский подарок. Посетить неприступные скалы Метеор со средневековыми монастырями; увидеть Парфенон в сердце греческой столицы и даже почувствовать себя на родине, вдоволь навалявшись в пушистом снегу, так неожиданно выпавшему в конце греческой зимы, словно русский привет с далекого Севера. Но более всего меня, 16-летнюю девушку из России, поразила вера этого народа. На дворе было начало нулевых. Несмотря на трудное экономическое положение в нашей стране, порушенные храмы продолжали восстанавливаться. Однако, если в больших городах в них все чаще можно было встретить людей молодых, а порой даже и целые семьи, то наши деревенские церквушки скучали в одиночестве, довольствуясь пятком старушек. В Греции все было не так. Храмы были открыты до позднего вечера и никогда не стояли пустыми. Большая часть прихожан составляла людей молодых, примерно моего возраста. Кто-то простаивал всю службу, кто-то заходил и на некоторое время молитвенно замирал со свечей у иконы. А между тем в нашей православной стране, когда-то провозгласившей себя третьим Римом, люди не могли  правильно сложить пальцы для крестного знамения. Именно там, находясь за тридевять земель от дома, я впервые почувствовала угнетающий стыд за себя, своих близких, свой народ. Возможно сейчас, чуть лучше зная историю наших двух стран и пережив пору пылкого юношеского максимализма, я не обратила бы на это внимания. Но именно та поездка дала основной старт накопившейся во мне творческой энергии. Вернувшись домой, я написала следующее стихотворение:

Молитва

Горит на небе яркая звезда.
Природа спит, окутана зимою.
И светит в небе полная луна,
Роняя свет над мрачною тайгою.

Среди густых лесов стоит изба.
Все тропы к ней заметены  пургою.
Седому иноку в час этот не до сна,
Творит молитву он, склоняясь пред иконою.

За весь наш грешный мир возносится она.
За Русь, когда-то названной святою.
Печали чтоб не ведала она,
Народ чтоб на народ не шел войною!

Россия, что ж ты стала так грешна?
По чьим законам жить теперь ты стала?!
Державой неприступною была,
Побед немало над врагами одержала!

Погасла на небе полночная звезда.
Надеждой солнце взмыло над тайгою!
Пока творят молитву старцы – Русь жива!
И, может, вновь когда-то назовут ее святою.

15.02.2004г.

     Прочитав его на небольшой пресс-конференции посвященной нашему путешествию, где присутствовали священники благочиния, я подарила это стихотворение вместе с отзывом о поездке настоятелю кафедрального собора. Наверное, это был второй судьбоносный этап моего творческого пути. После той конференции стали приглашать на различные литературные конкурсы, печатать в сборниках. На презентации очередного из них я познакомилась с женщиной-психологом, дочь которой окончила Литературный институт. Елена Ефимовна стала всячески убеждать меня подать в этот ВУЗ документы, к тому же тогда я оканчивала 11-й класс, и надо было как-то определяться. Идей было много, но шальной мысли поступать в один из лучших творческих институтов Москвы – никогда. Кем была я? Провинциальной девушкой влюбленной в литературу, что-то пописывающей от скуки и только. А там маститые, известные всей стране литераторы и жесткий творческий отбор в 16 человек на место. И тогда Елена Ефимовна сказала мне проникновенную фразу, которая определила выбор: «Не сходи с предначертанного пути, потеряешь себя». Успев запрыгнуть в последний вагон, я подала творческие работы в предпоследний день отборочного тура. А потом был День открытых дверей, и переступив порог этого маленького желтого особнячка, поняла, что уже не смогу уйти. До сих пор не догадываюсь, как удалось пройти со своей наивной писаниной сразу на два потока: прозы и поэзии.

     И вот 1-го сентября Лит впервые распахнул для нас двери, уже не для посторонних, а  для своих. Юные, зеленые мы стояли, плотным полукругом, у входа в здание, ожидая приветственного слова ректора. Смешные, неуклюжие, возомнившие себя гениями, шедеврами которых в дальнейшем будет зачитываться вся страна. Нам тогда казались странными, проникновенные слова мастеров семинаров. Недавно ушедший из жизни писатель Сергей Есин, выразил желание увидеть в дальнейшем в профессии, хотя бы небольшую часть курса. А поэт Андрей Василевский начал свое выступление сказав, что мы пришли сюда заниматься тем, что никому кроме нас не будет нужно. «Поймите, - говорил Андрей Витальевич. – Пройдя творческий конкурс и экзамены, вы уже подтвердили свой талант, но этого мало. Знание, дар и стремление писать, безусловно, важны, но чтобы донести свою литературу до читателей и сделать имя, вам еще должен помочь закон классического триединства: времени, места и обстоятельств. К сожалению, эти три направляющие сходятся в одной точке не часто и не у всех». Объединяя суть сказанного нашими мастерами, можно привести в пример цитату, найденную в записной книжке Михаила Лермонтова: «Человек — карета; ум — кучер; деньги и знакомства — лошади; чем более лошадей, тем скорее и быстрее карета скачет в гору». Я думаю, к тому, что «лошадей» в наш век катастрофически не хватает в современном искусстве, уже привыкли. Это стало печальной прозой жизни. Но ее трагедия заключается в другом: все чаще, пуская «лошадей» во весь опор, теряют в дороге «кучера».

     Как бы там ни было, история первого стихотворения еще раз доказала мне предопределенность человеческой судьбы. Случайных событий, как и случайных людей не бывает. Каждый человек уникален по-своему, нужно лишь затронуть определенные струны его души и помочь раскрыться. И тогда, кто знает, может быть, затаенная мечта воплотится в призвание.

13.08.2018