Успению Пресвятой Богородицы

Успенская вода – медовый запах,
Струится в сердце тихо благодать,
Разлился ладан в пожелтевших травах,
Смиренно смотрит Преблагая Мать.

Встречает  Божья Матерь Сына Бога,
Окончен путь земной и в этот час
Душа взошла к Небесному Порогу
С молитвой неусыпною о нас.

Гримасы педагогики

На этом леп-топе точно кто-то рок-н-рол танцевал, думал я, разглядывая изувеченную технику. Нечто, более культурное, я высказал вслух представительному дедуле, который еще при входе представился как Александр.

Тот только крякнул в ответ. Вот тоже кадр — один дома, а при полном параде — в костюме, но без галстука. На пресс-конференцию, что ли собрался. Сразу видно, профессорская косточка, или из числа «доцентов с кандидатами». По тому, как он, неторопясь стал доставать свои курительные принадлежности, было ясно, что очередного монолога мне не избежать.

— Это я его разбил, — ошарашил он меня.

Ты можешь просто...

Ты можешь просто смотреть на звёзды,
Мечтать о  счастье своём вполне.
Мир катится в бездну и думать поздно
О том, что было бы если не...

Ты можешь просто листать газеты,
Там сводки с фронта - простой подсчёт.
Горит давно, догорает планета
В умах и душах - один расчет.

Ты можешь просто пить утром кофе,
В кофейной гуще варить свой сон.
А в это время какой-то профи
Стреляет в сердце твоих икон.

Ты можешь долго смотреть на звёзды -
Там сУдьбы мира не увидать,
Смотри, всё может быть слишком поздно,
И просто 
поздно собою стать.

На дереве кривом листочек рос

На дереве кривом листочек рос
и возмущался:
«Надо ж так случиться,
мне довелось тут как-то очутиться!

Я лучше, я красивей! Я пророс
на ветке по случайности, конечно,
и сокрушаюсь я о том сердечно.

О, это дерево!» —
стенал листок, страдал
и постепенно отрываться стал.
И оторвался.

«Наконец свободен», —
возликовал
и тут же в лужу пал.

«Я выше лужи!
Я так благороден,
что дерево кривое знать не знал!».

Листочек глуп, но дерево мудрее:
листочками покрыто неспроста —
оно питает их, и каждого лелеет,
не ожидая похвалы листа.

Бутылка минералки

– Собирайся, Ромочка! Приехали.

Это в открытую дверь комнаты заглянула мамина голова и тут же исчезла. Из-за двери послышался грохот второпях закрывающейся двери кладовки, глухое шуршание брезентовой сумки и резкий взвизг молнии-застёжки.

Как же гнетуще действовали все эти звуки на Романа! Вот уже полчаса он лежал на своей кровати, вертя в руках коробочку для зубной щётки. Настроение было крайне унылое, и какое-то желтушное. Вообще, всё вокруг ему казалось желтушным и унылым: комната, лежащий рядом с рукой журнал, оконное стекло, ковёр на стене у кровати и обои…

Я знаю боль...

Я знаю боль, она вошла в мой дом,
В мою судьбу - заброшенный колодец,
И жажду сердца, собранную в ком,
Она пронзила, пробуждая совесть.

Наполнил болью жизнь мою Господь,
И этой влагой душу оживляя,
Любовью напитал больную плоть,
Строптивый нрав и гордость усмиряя.

Ожил колодец  и  водой живой
Питает души тех, кто сердцу дорог,
Так боль покрыл Господь Своей Рукой:
Бесценный дар – святой Небесный Полог.

Я помню сон, как временный привал...

Степные дали, ржавая межа
И силуэт расплывчатый у кромки.
А рядом, близко – валуны лежат,
Дыханье трав и шёпот их негромкий.

Не перейти за каменнистый вал,
Развеял крик седой бродяга-ветер,
Я помню сон, как временный привал,
И путь вдали – необычайно светел.

И силуэт – дотронуться рукой:
Я узнавала в нём черты родные...
Степная даль... И небо – за чертой.
Земная явь – всё ближе, больше, шире.

Скамейка

Среди гламурных новеньких подруг,
Попавших в ток модернового ветра,
Старинная скамейка в стиле «ретро»,
Стоишь и завершаешь жизни круг.

Люминесцентным взором фонари
Легко твои морщины обнаружат
И в окруженье лавочек досужих
Посмеиваться будут до зари.

А ты была когда-то молода!
В сосновой, ярко крашеной одёжке,
В изящных металлических сапожках
Желанна, привлекательна всегда.

И пусть являлась просто всем слугой,
Усталость отнимая у  кого-то…
Теперь к тебе садятся неохотно,
Лишь воробьи тревожат твой покой.

Всему начало есть, и есть конец,
И блекнут краски жизненного спектра.
Как и скамейке ветхой в стиле «ретро»,
Наденет старость мне седой венец.

Passive Voice

Сегодня я узнал точный термин для обозначения нашей жизни.

Дело было так.

Меня вызвал мой старый клиент Додик из Сололаки. Сижу я, значит, за компом, у открытого окна. Додик напротив ковыряется с отверткой в куче деталей от магнитофона. Он инвалид. С ногами — проблема, зато руки золотые. Весь убан и тащит ему всякую бытовую дребедень на починку. Тем и живет.

Пока ступени плоть считает...

Пока ступени плоть* считает
К вершинам радости своей –
Душа мучительно сгорает
В пылу разбуженных страстей.

Она сберечь не в силах веру,
Оставив Истины порог,
И ум, забыв дерзаний меру,
Едва ли помнит – Что есть Бог.

Стремлений к Свету слишком мало,
Надежда прочь уйти спешит, –
Где плоть хозяйкой властной стала
Над храмом гибнущей души.

Бабушка в красном

На автобусной остановке никого. Рядом с ней могли бы оказаться люди,  и ей бы очень хотелось этого. По случаю она принарядилась: одела яркое красное платье — когда-то ей шёл красный, и новые бусы. Старость — не радость...

Бусы сверкают на солнце, словно ожерелье из слезинок. Её сердце жаждет полноты — ему  мало жизни, мало страсти, мало красоты, мало внимания... Бусы призывают радость.

Божий цветочек, одуванчик, жаждет цвести — вопреки осени, потому что цветение — это счастье. Лето жизни пролетело слишком быстро, оно было отдано другим. И только осень  принесла свободу для себя. И что с ней делать?

Глаза печальны и полны ожидания. Заметят ли? Оценят ли её красоту? И неловко ей за это ожидание. Но душа требует, горит. Она жаждет встречи.

Поэма «Август…» (1 вариант)

Посвящается моему прадеду Спиридону Левченко,
деду Григорию Левченко, брату его Никите и всем Журжинским
сродникам.

1 часть. Журженцы

1.
Звезды падали в пшеницу.
Звезды падали на сад.
В Журжинцах распелись птицы,
Как и сотню лет назад.

2.
Украина. Груши. Небо.
Только Гриши нет с Никитой.
В магазинах вдоволь хлеба.
Продавщица чуть сердито

А кто из нас не ошибался?

А кто из нас не ошибался?
На дно во мрак не опускался,
А после – снова поднимался
И рвался в бой.

Зачем ты смотришь воровато,
Как будто райский плод когда-то
Не ты вкусил, и виноваты
Не мы с тобой.

Врастая плотью в жизнь земную,
Я всё ж по Небесам тоскую,
Люблю, сгораю и... рискую
Своей душой:

Себя для мира  я теряю,
И образ Бога обретаю.
Живу, но плотью умираю,
Забыв покой.

Преобразив в любовь...

Ты плачешь... Боль струится, будто сок
Зачем-то кем-то раненой березы.
Ты плачешь — и ложатся на листок
Души, омытой этим даром, слезы.

Ей больно. И она оставит знак
На белой, на открывшейся странице.
Ей с этим жить. Быть может, долго. Как?
Должна сама она решить — решиться...

Страницы