Любить — это в райские двери стучаться

«Любить — это в райские двери стучаться,
Родных имена поминать.»
Любить — это с Отчиною повенчаться,
За Родину кровь проливать.

Любить — к ослепительным высям взывая!
Идя неторенной тропой.
И с каждой минутой вокруг открывая
Величия гордый покой!

Осенняя предутренняя тишь

Предутренняя тишь.
Убранства роскошь в свете фонарей
там за окном. Чернеет лишь
дорога мокрая, но блики светлые на ней.

В едва заметном воздымании листвы
— дыханье осени неторопливой.
А вот в ладошках-листьях сливы
белеет первый снег! Он для меня.

И нежеланно приближенье дня.

Я уже другая

Ты своим неуменьем прощать
отказал мне вновь в праве на жизнь.
Разъярился конь-время и —
                                        вспять!
Только я уж другая, не злись.

Сколько раз выжигался мой дом,
и я зябла в его пустоте.
Но теперь разложу коню корм
за оградой на узкой тропе.

Печальное детство

       Холодный осенний дождь закончился, и озорной ветер стал наводить на небе порядок. Он распахнул тяжелые серые тучи и выпустил на свободу яркие лучи солнца, которые сразу же начали сушить промокшую остывшую землю.

       Десятилетняя Люба с радостью надела свои старенькие ботинки, доставшиеся ей от старшего брата Гриши, взяла сделанную папой деревянную куклу и вышла из дома. Родители уже были во дворе. Стоя у амбара, они советовались, как им лучше сохранить собранный урожай.

Наизнанку

Собака была рыжая с белым подшерстком и черной полосой на хребте. Она лежала вдоль дороги, причудливо вытянув вперед лапы и уткнув нос в пыльные камни мостовой. Должно быть, в смертельной агонии она прикусила себе язык, и сейчас его кончик свисал между зубов с правой стороны её челюсти. Через приоткрытые веки виднелись выпученные белки глаз, уже никуда не смотрящих. Длинный хвост был зажат между лапами — видно, в последние минуты жизни собаку охватил страх.

Он сел рядом с ней прямо на камни и стал гладить скомканную шерсть существа, которое недавно именовалось другом человека, но пришло в негодность и было выброшено за пределы города. На его лице, худом и бледном, с впалыми ясными глазами, острым носом и тонкими губами, спрятанными под густотой растительности, отражались интерес и расположение. Он гладил долго, не торопясь, спешить ни ему, ни собаке теперь не имело нужды. Нагладившись, он снял с  себя ужевый пояс, которым подвязывал хитон, и сделав на одном конце пояса петлю, прицепил её к собачьей лапе. Затем встал, и даже не отряхиваясь, пошел к городским вратам, волоча за собой новую ношу.

Так он вошел в Эмесс.

С Божьей помощью

Елена и Анна неслись на только что отремонтированном джипе, как на раскрытых парусах, по бездорожью в Мерзлово. О, это Мерзлово! Это такой благодатный кусочек земли, где в заброшенном селе, превратившемся в дачный поселок, восстанавливается разрушенный храм. Место, затерянное в лесах, труднодоступное, тем еще более ценное. Там в каждый камешек вложен свой труд, там каждое деревце посажено своими руками. И все, что удалось восстановить пока в храме, хранит тепло человеческих сердец. Там, как нигде, чувствуется, что «небо отверсто, и ангелы сходят с небес».

Осторожно, детская книга!

Книга расскажет ребёнку о том, как убить его домашнего питомца.

Извращенец, не скрывающий своих «нетрадиционных» сексуальных наклонностей, издал книгу для детей, которая продвигается в России через сеть детских библиотек.

«Удивительной энциклопедией» и «потрясающим путеводителем по истории» назван опус 55-летнего ген. директора фирмы «Apple» Тимоти Дональда Кука (имя на обложке — Тим Кук) «Как изменить историю с помощью мотка верёвки», который предлагается детям от 10 лет и старше. Издатели обещают, что после прочтения книги читатель будет смотреть на окружающие его вещи совсем другими глазами!

И они правы: совершенно очевидно, что привычная картина мира 10-летнего ребёнка может здорово пошатнуться после встречи с сим «шедевром».

Маленький и большой

Бабочка и гусеница

Гусеничке нравится
Бабочка-красавица:
— Ах, как хочется летать!
Где бы крылышки достать?

Мячики

Прыг-прыг-прыг — что было сил
Мячик маленький спешил,
А за ним большой бежал,
ПРЫГ — и вмиг его догнал.

Однажды вечером умолкнут голоса

                   Тревога, а не мысль растет в безлюдной мгле,
                   И холодно цветам ночами в хрустале.
                                                    И.Анненский

Однажды вечером умолкнут голоса,
И ты останешься один.
Всё золото земле вернет осенний сад,
Как проигравший поединок.
Тогда поймешь, что наг, и нем, и глух, и слеп.
Но на твои мольбы, увы, ночь не поднимет век.

В предельной тонкости изогнутых ветвей
Откроется мерцанье звезд.
Весь мир не стоит их таинственных лучей –
Пусть эта мысль во мгле растет.

И воспоешь хвалу, за всё благодаря.
Чтоб оживить цветы, не жалко хрусталя.

2015

Кто ж знал?

Весенним утром 2010 года трое бритоголовых, плечистых мужчин поднялись на четвертый этаж серой кирпичной «хрущевки» на бывшем проспекте Павлина Виноградова, недавно переименованного на старопрежний лад в Троицкий проспект, и остановились перед дверью угловой квартиры, обитой потертым коричневым дерматином. Один из них, чуть постарше, одетый с неброской простотой состоятельного человека, извлек из кармана ключ, отпер дверь, и первым шагнул за порог. Его спутники последовали за ним. Так Петр Шаньгин, один из известнейших и крупнейших бизнесменов Богоспасаемого града Михайловска, вступил в свое новое владение – квартиру покойной матери.

Его спутниками были люди не столь именитые – так, мелкая сошка. Однако сами они были о себе совсем иного мнения. Борцы за Россию только для русских, ярые ненавистники всех иноверцев и иноплеменников, наипаче же тех, кого они называли не иначе, как жидами, духовные дети самого протоиерея Евгения, настоятеля Свято-Лазаревского храма, духовника и идейного вдохновителя областного отделения националистической организации «Русский Народный Союз». Мало того, носящие звания соколов, которые давались активистам этой организации. В отличие от Петра Шаньгина, его спутники были одеты в форму «Союза» - черные рубахи, напоминающие гимнастерки, украшенные нарукавной эмблемой - белой свастикой, сложенной из перекрещенных мечей. Судя по цвету этой формы, членам «Союза» больше пристало бы называться не соколами, а воронами. Но, как говорится, о птице судят не по прозванию, а по полету.

Осенний сонет

Исчезла сладость лета в бархатных тенях.

Уже не шепчет лестью нам Анакреон.

Поник, оставив лиру на пустых ветвях,

Читает грусти оду, нагнетая сон.

 

Слышнее звуки осени, как чудный хор,

В дуэте флейт печальных не дают уснуть,

Мои мечты несут в заоблачный простор

Все то, что было и, что больше не вернуть.

 

Могучей чашей туч свинца я утомлен,

Сгораю страстью в холод, как багряный клен,

И жмусь к земле листком, как к матери детеныш.

 

Среди семи ветров, отчаянных невзгод

Одна ты, осень, краше, лучше всех господ!

И, знаю я, меня в объятьях не уронишь.

Рождество под северным сиянием

Рождественская сказка-буффонада по мотивам произведений Н. Гоголя, С. Писахова и Б. Шергина.

 

Действующие лица:

 

Сказочник;

Капитон, поморский молодяк (молодой человек, юноша);

Маманя, мама Капитона;

Начальник уездной полиции, уездный исправник;

Баба;

Дед;

Фельдшер;

Царь;

Царица;

Старшая царевна;

Младшая царевна;

Первый прохожий;

Второй прохожий;

Третий прохожий;

Вспомнил чувства я былые

Вспомнил чувства я былые,
Вновь придя в знакомый сквер…
Словно дым они уплыли.
С Вами порознь мы теперь.

Фонари – осколки солнца –
Согревали душу мне.
Почерневший вечер сонно
Расплывался в тишине.

И казалось мне, что снова
Жду безропотно я Вас,
Чтоб коснуться каждым словом
Ваших губ и Ваших глаз.

Про мужа-зануду

Из кухонного монолога.

– ...Н-да... Что тебе сказать... У мужчин, знаешь, мозги странно устроены. Совсем не так, как у нас...

Ты знаешь, своего мужа я  разглядела лишь незадолго до его смерти. Получилось, как в поговорке «лицом к лицу лица не увидать». А до этого я, вся такая умная-разумная, всем подряд советы раздающая, несколько раз думала с ним  развестись, но, хорошо, Господь отвел.

Я вышла замуж в 37 лет. С единственной мыслью успеть родить ребенка. До того я вся горела-кипела в работе, строила коммунизм в отдельно взятом училище. Какой идеалисткой я была – сейчас даже смешно вспомнить. И ухажеры у меня были, и знакомить меня пытались с разными перспективными женихами, а мне всё было не до того.

Страницы