Омилия

Видение отца Андрея

- Да хоть голову рубите, все равно в «живцы» не загоните!

Отец Андрей уронил свою косматую, в прядях седины, голову на стол перед сидящим за ним уполномоченным так, что тот - чернявый парень с видимым испугом отпрянул.

Брат Аркадий, взмахивая широкими раструбами рукавов рясы, подбежал к отцу Андрею, тряхнул за плечи:

- В своем ли ты уме так-то говоришь?! Опомнись!

- Отойди, отступник! Иуда!

Председатель горсовета и двое дюжих «огепеушников», приехавших с уполномоченным из Вологды, угрюмо молчали.

Вывели-таки старого попа из себя. Сухонький, невысокого ростика, он отвечал невозмутимо, скупо. Поначалу сулили ему чуть ли не златые горы, если в «обновленческую» церковь перейдет, на брата указывали - правильно, мол, понимает момент товарищ. Иногда, правда, поправлялись: гражданин поп.

Аркадий, широкоплечий - подрясник по швам трещит, голова в крупных кольцах смоляных волос, отца Андрея помладше едва ли не на двадцать лет, кивал согласно, норовил в агитацию свои слова вставить.

1

Священник отец Сергий молод, белозуб, с пышной шапкой русых кудрей на голове, высок и строен, лицо с пробивающейся на скулах бородкой, просящий взгляд добрых, с лукавинкой, глаз:

— Отец диакон, ну поехали! Тряхни стариной!

В ответ я молчу, раздумываю. Далековато собрались: тот храм где-то в глухих лесах под Тотьмой. Местные остряки утверждают, что будто даже Петр Первый, когда в Архангельск нашими краями проезжал, от того места открестился: ни за что не приверну, то — тьма!

— Да там же не одну Пасху кряду не служили, батюшки нет!

Отец Сергий знает, как вдохновить — от службы Богу я не бегал.

— А вот и карета подана!

Афанасия Николаевича Сальникова не переставали мучить во сне кошмары. Не одну ночь кряду, стоило ему лишь прикрыть глаза — и, как живой, вставал Павел. Можно было делать что угодно: ущипнуть себя нещадно, попытаться пальцами силой разлепить веки — ничто не помогало. И еще ладно бы был старший брат — кровь с молоком, как в молодости, но нет — обросшее щетиной лицо его было изможденным, в кровоподтеках, а в широко раскрытых глазах стыл страх.

«Братка, да как ты мог? За что?» — беззвучно шептали разбитые, распухшие губы Павла.

У сутінках вранішніх думки ще дрімають,
Тиху тривогу душі сповіщають…
Хтось плутає букви…збиває з дороги
Малює в свідомості світ ілюзорний...

Інтрига ранкова не довго триває
На покуті образ покірно взирає…
І сон відганяє в невидимі дал
Вічна молитва, як пташка злітає...

Нехай вона лине угору…до Бога!
Він завжди чекає смиренного друга
Розкаяння…сліз і цнотливого слова
Не милості хоче , а просто любові…

Папірчик зім'ятий в руках я тримаю
Бо він допоможе вуста розв'зати...
Сказати відверто, ковтаючи сльози
Про бруд, що від віку в глибинах дрімає...

В господі величній ця тайна триває
Де вічності звуки реальність ховають...
Божественний спокій з свічою гомонить
Із сутінків вранішніх душу виводить...

Коли літають мої слова,
Немов думки дівочі,
Моя молитва завжди одна...
Летить вона в простір ночі...

Коли випливають мої думки
З безмежного світу свідомості,
Ти даруєш їм світла цілунки,
Незабутні краплини блаженної радості.

Коли мрії шукають дорогу
До таємних світів Галактики,
Ти сміливо ступаєш з порогу,
Складаєш мапу з життя мого клаптиків...

Як досконалий митець малюєш свої візерунки
На бурхливому морі буденності...
Мрії, слова, думки-безцінні свої дарунки,
Ховаєш з любов’ю у Вічності…

Коли втікають мої слова,
Ховаються в темінь ночі
Відчуй, що з тобою я,
Дивлюся крізь сльози в очі...

 Осень. Сколько про нее писано-переписано, сколько ей всего посвящено. А все кажется, что что-то не досказали. Что осталось за рамками картин и за полями стихов - что-то по-особенному важное. Такое, для которого ни слов, ни красок не подберешь. И как бы банально это не звучало, но осень - это особенное, ни на какое другое непохожее время. Время, когда солнце становится мягче, а холодный ветер уже разогнал густое летнее марево. Когда воздух делается тонким-тонким, чистым и совсем невесомым. Осенью часто кажется, что видеть можно намного дальше, чем обычно, и мир вокруг словно бы проясняется, становится ближе, четче, понятней.

Желто-красный лес, с пятнами темной хвои. Прозрачный, весь пронизанный легкими лучами остывающего солнца. Испещренная морщинами кора деревьев, сухая и теплая, как руки старика, добрые и спокойные. И сам весь мир, он в эту пору как бы наполняется какой-то древней, истинной мудростью, только отдаленным лесным эхом доступной громким и суетным людям. 

Душа блукає у пекельнім краї…

Нехай душа блукає у пекельнім краї
І жар гієни душу огортає
Я до Святого Образу Твого
Моя Пречиста Матір, припадаю!

О, Цвіте несказанної краси
Душа моя до тебе лине з сумом
Заступнице моя, якщо б не Ти
До кого б я прийшла з душевним лудом

Мій вірний Ангел, з далечі небес
Печалиться і плаче від мого лукавства
Не віджени його, і поруч будь
Коли убога я, відправлюсь по митАрствам

О, як предстану перед Судією я!?
Душа моя, заплач, гріхи свої згадай
Ти, Діво, будь підтримкою мені,
Надією й останнім оправданням

Ридай, душа, допоки ще є час
Неправда поруч і нечистий глас
За Твого Сина я іду на хрест
І водночас же розпинаю кожен раз

Моя Царице! Радосте моя!
Лиш ти мене не осуди, Благая!
Крізь морок грішної душі
Тебе я прославляю, Пресвятая…!

Иеромонах Роман
Пускай по мне злорадствуют в аду...

М. Бердник

Имя ее — боль,
Песня ее — плач,
Жизнь для нее — бой,
Прочь от тоски вскачь...
Криком  летит ввысь:
«Родина-мать, молись!»

Боже, прикрой крылом,
Ставшую ангелом!  

2008

"И увидел я престолы и сидящих
на них,которым дано было
судить,и души обезглавленных
за свидетельство Иисуса и за слово
Божие,которые не поклонились
зверю,ни образу его, и не приняли
начертания на чело свое и на руку свою."
Откр. 20:4

Помилуй, Господи, сегодня все не так
На мутных, грязных стеклах дождь рисует.
А Ты прости! Прими меня - такую,
Которой сложен каждый новый шаг.

А Ты скажи, что я Тебе нужна -
Не просто точкой в общем мирозданье,
А лучше - дочкой, маленьким созданьем,
Застывшем, в ожидании тепла…

Над каждым днем по-взрослому скорбя,
Устав от клеток и веревок прочных,
Из этой суеты и всяких прочих
В конце концов я убегу в Тебя… 

Здравствуй, Боже, - я Твоя овечка,
Я одна стою на берегу…
Думая, что жизнь дана навечно,
Я ее совсем не берегу.
То в трясину, то в глухую чащу
Забреду и ужаснусь сама -
Стоны, скрипы, холод леденящий,
И со всех сторон - живая тьма.
Через волчий вой и вой метели,
Озираясь, плача и дрожа,
Я иду на звук Твоей свирели,
Только верой держится душа.
Верой в то, что, радостью объята,
Я замру у Твоего огня
И уткнусь в колени виновато,
Медным колокольчиком звеня.
Мой Хозяин с бережностью Отчей
Выберет терновник из шерсти,
И тогда мне станет стыдно очень
И захочется сказать: «Прости!»
Благодарностью свое сердечко
Тихо переполню до краев:
«Здравствуй, Боже, я Твоя овечка,
Облачко заблудшее Твое».

Рис. Татьяны Косач

Ангел молчанья, приди, а когда – знаешь сам.
Перышком белым скользни по раскрытым губам.
Если ропщу, если лгу, не считая слова
Рот мой закрой пеленой своего рукава.
Фразы - как звезды сгорев, опадают в траву.
Ангел молчанья, не жди, когда я позову.

Если, как в черную воду, ступаю в беду,
Если в слезах и истериках, словно в чаду.
Если в отчаянье крик превращается в вой,
Ангел молчанья, меня уврачуй тишиной.

Но будет миг, и задуют меня как свечу,
В сердце свое загляну я тогда и смолчу.
Тем же, кому я была хоть чуть-чуть дорога,
Губы закроет прозрачная чья-то рука.
Я подожду и увижу в полночном окне
Всех дорогих мне людей, что молчат обо мне.

Не меняюсь, каждый день –грехи.
Не оплакать их глаза - сухи.
Не исправить их - уже по гроб.
Не умею я творить добро.

А умею только есть и спать.
Если жить так непременно всласть.
Умирать так непременно в миг.
Покаяния иссох родник.

Опротивела себе сама.
Унываю и схожу с ума.
Плоть куражится в огне страстей.
Не отважиться – бороться с ней.

Не молюсь и не держу постов.
Я ищу - но нахожу не то.
И в друзья себе зову – не тех.
Все святое обращая в смех.

Во всю мочь грешу и во всю прыть.
Лишь в паденьях привыкая жить.
Не исправиться уже по гроб.
Не умею я творить добро.

У самого краешка небесного озера
У той синевы, за которой не спрячешься
Отчаянье душу мою заморозило
Коснись и почувствую пространство незрячее
Коснись и рассыпься осколками зеркала,
В котором застыло мое отражение.
Часы отмеряя песком, а не стрелками.
Меня вспоминая до пренебрежения.
Я сердце горячее отмерю краюшками,
Ломая до мякиша живого и рыхлого.
А быть бы мне снова с бантами и рюшами,
Когда еще женское красным не вспыхнуло.
Не выжгло, не скомкало, наземь не бросило,
Оставив надежды смешное растение.
У самого края небесного озера,
У той синевы, за которой прощение.

Здравствуй вечность твой зов всесилен
Изменяет и дух и плоть,
Я под спудом храню светильник
Но не гневается Господь.

Не в горячке и не в ознобе,
Но все чувства и меры сверх.
И ношу я в своей утробе
Не родившийся детский смех.

Календарный ход не изменен,
С ожиданием наравне.
Ты во мне словно в колыбели
Или в сказочном корабле.

Мой малыш, это просто вечность
Изменяет и дух и плоть
Слушай благовест мой сердечный
Нас обоих хранит Господь.

***
Вот и светильник, и масла крынка
Покойно сердце и ночь тиха.
Пальто не нужно, наденем крылья
И выйдем в поисках жениха.

Здесь до рассвета никто не вскрикнет
Зеркал не спрячет под кисеей
В чертоге брачном играют скрипки
И дверь открыта для нас с тобой.

Без слез шагни от родного крова,
Освободись от забот и зла
Душа не медли, пока готова,
Пока одежда твоя бела.

Последний раз, отряхнув усталость
Перебори подступивший сон
Тебе осталась, такая малость,
В живом и тесном аду земном.

В чертоге брачном поют свирели
Ты звук их слышишь, но крылья сняв
Ты ставишь лампу у колыбели
Иное бденье себе избрав

Я долго не решался дописать этот текст. Бесчисленное количество раз открывал, перечитывал и откладывал. Почему-то пришло понимание, что больше откладывать не нужно...

Смотри, - какой тонкий этот мир, совсем как паутинка, словно сплетен из тончайших хрустальных нитей. Они конечно же хрустальные, в этом нет никаких сомнений, видишь, как играет в них свет летящих звезд, как бежит он по ним, рассыпаясь на мириады разноцветных сверкающих искорок. Маленькие сверкающие искорки, они мне что-то так напоминают, что-то давнее и очень знакомое… Вспомнил. Они похожи на падающий снег в зимнюю ночь. Помнишь, мы видели такой, давным-давно, когда ты был еще совсем маленьким? Легкие сверкающие звездочки, тихо падающие с высокого темно-синего неба.

Призывный сигнал трубы разбудил спящий город. Разлился с высоты по его улицам и площадям, проник в дома, в самые потаенные уголки жилищ горожан, так что все смогли услышать его. Встревоженные люди выходили из домов, многие из них уже были одеты как для дальней дороги, перепоясаны, с сумками на плечах, собраны, в руках - самое необходимое. Любопытная ребятня воробьями шныряла между горожанами, заглядывая в их лица, пытаясь уловить, о чем таком важном говорят все эти люди. Уж кто-кто, а они-то раньше всех услышали сигнал трубы и давно бы уже бежали по пыльной дороге, если бы не медлительность взрослых. Рано, еще до рассвета, раздался с небес могучий призыв. Тогда же, с первыми лучами солнца, ушли первые из тех, кто откликнулся на него. Торопясь, с сонными детьми на руках, скорым шагом уходили они в рассветную дымку. Мало кто заметил их уход. Ушли они почти все, лишь немногие из них остались в просыпающемся городе. Остались стучать в двери и окна, будить спящих, тормошить медлительных. Остались свидетельствовать об услышанном, призывать людей в дорогу. На их стук теперь выглядывали те, кто замешкался утром.