Омилия

Я знал, что когда-нибудь найду её. Ведь то, что соединил Бог, человек разлучить не может...И потому продолжал молиться и искать, даже когда казалось надежды больше нет..

Впервые я увидел её в храме в её родном селе Вынэторе. Она была простой девушкой, ничем внешне особенно не примечалась. Вот только глаза... Глаза у неё были такие ясные и добрые, что она сразу запала мне в душу.

Я встречал её несколько раз. В тот год у неё умерла младшая сестра, и она часто оставалась после службы почитать псалтирь. А я в то время кое-что слесарил для местного священника. Вот мы и встречались возле храма. Она опускала глаза и проходила мимо. А я думал: «Такая и должна быть жена — скромная и тихая».

Как-то я спросил о ней у батюшки, а он ответил: «Феодора? Ты на неё не гляди. У неё не семейный путь. Она желает посвятить себя Богу».

Кроме священников награжденных офицерскими орденами св. Георгия Победоносца, был еще один полковой священник, которого наградили солдатским Георгиевским крестом. Судьба этого полкового священника необыкновенна и удивительна, а потому вполне заслуживает внимание читателей, чтобы о ней рассказать.

Островидов Василий Андреевич родился 10 июля 1864 года в семье сельского дьячка с. Копены Аткарского уезда Саратовской губернии.

По окончании Камышинского духовного училища стал послушником в монастыре, но вскоре откуда сбежал. Вначале работал конторщиком на пристани и певчим в хоре, а затем стал учителем в одном из сел Саратовской губернии. Великолепный бас, которым владел юный Василий Островидов не мог не привлечь к нему внимание и вскоре ему поступило предложение от Саратовского архиерея стать дьяконом кафедрального собора.

Дремучие сосны
  застыли в безмолвии сонном,
Сквозь тучи - Луна,
  как пушистый лохматый котенок.
Он скрылся на время
  от  Солнышка – Матери-кошки
С небесной тарелочки
  слизывать звездные крошки.
Попил молока он
  из лужиц на Млечной дороге,
Потом побежал,
зацепился   за рог Козерога,
Запрыгнул на спину
  Кентавру -Стрельцу – тот сердито
Нацелил  свой  лук
  и по  облаку  стукнул копытом!

– Испей ночь до дна! На дне – не вина,
В бокале – не яд. Причины
Тревожиться нет. Так надо ли нам
В дуэньи – старуху чинность?!
Оставь её бредни. Красотка луна
Проявит нам нынче верность.
Да сбрось же одежды  из серого льна!
И веру устоям серым –
Ошейник убогих – смени на колье.
На дне нет запретов постных.

Закрываю глаза… Какой дивный чистый сосуд я вижу перед собой:  маленькие хрусталики живой воды - переливающиеся, мерцающие, искрящиеся ярким светом.  Хрусталики-капли, наполняющие сосуд души, так много значат для неё.

Капля любви – и ты видишь мир совсем иными глазами, твоё сердце бьётся сильнее и радость переполняет его.

Капля надежды – и ты смотришь на трудности сквозь пальцы, потому что эта маленькая капля даёт тебе силы преодолевать любые невзгоды.

Капля слёзная – одна она способна очистить твой душевный сосуд так, как не может это сделать ни одно чудодейственное средство, ни один лекарь на земле.

Капля веры – о, если бы только вобрать эту каплю в свой сосуд, если бы только суметь пронести, не расплескав, через всю жизнь... Пронести через потери и разочарования, через страдания и людской холод, чтобы обрести радость Встречи с Творцом.

Капля терпения – как сложно сохранить эту хрупкую, нежную каплю, как непросто не потерять её. Голодные яростные враги то и дело пытаются выпить эту каплю из тонкого душевного сосуда, ведь преодолевать барьеры и ждать помогает терпение.

              1

Едет поезд новогодний,
У окна, под стук колес,
В красной шубе старомодной
Дремлет Дедушка Мороз.

Проводница мышь-малышка
Будит: «Дедушка, вставай!
Ждут тебя давно зайчишки,
Скоро станция «МАЗАЙ»!»

В краях далёких, в местах  знакомых
Воспоминанья  летят, как дождь…
Из детства – стены родного дома,
Далёкий город,
  и   мамин борщ.
Порой от зимних ветров и снега
В тепло гостиной  домой придёшь –
Как был он вкусен  с орловским хлебом,
Каким горячим
  был мамин борщ!
Ах, годы, годы… Эпоха детства…
Но круг семейный и тем хорош,
Что нам достался   здесь по наследству
Неповторимый,
      тот, мамин борщ!

Недолюбили детскую душу,
Недоласкали…
Вырос закрытым и непослушным –
Сердце из стали.

Недолюбил он душу другую –
Ген по наследству.
Мстило за скупость, мстило вслепую
Бедное детство.

Новый росточек, малую кроху
Недолюбили…
Недолюбовь разрослась в катастрофу –
Мир загубили.

Слова — легкие, как облака,
и тяжелые, как горе, —
падают на мои плечи
и укрывают голову,
словно шалью...

Слова притворяются птицами,
чтобы парить в моём небе,
не привлекая внимания
посторонних.

Забыты
слова чужие —
они не жили:
не проговаривались,
не вырывались
как крик,
как стон,
как звон
колоколов
или окон.

Вечерний этюд

Оплакал дождь последний вечер  лета,
Коснулся листьев шелестом шагов,
Луна, как византийская монета,
Блестит  в прорехах ветхих облаков

Сдувает ветер бархатную  влагу
Блестит асфальт, как темное стекло,
Идет луна неторопливым шагом,
И главное:  пока еще тепло.

Идет  луна  небесною саванной
И согревает  звезды по пути,
Еще  цветы  от холода не вянут,
И бабье  лето  где-то  впереди,

Не  кружит снег в метели новогодней,  
И в воздухе -  такая благодать!
Зима, конечно будет.  Но сегодня
Пока тепло.  И я иду гулять.

По ночам у замочной скважины,
Зорко вглядываясь в чью-то тень,
Незаметно он в души захаживал,
Похищая их завтрашний день.

Рисовал по глазам он сажею,
Очерняя весь солнечный свет,
А для пылкого разума стражею
Становился, скрывая свой след.

Он слова исковеркал жестокостью ,
Мастер горя и тяжких утех...
Так душа оказалась над пропастью,
Властелином своим выбрав грех.

Еще не опала листва,
Не выплакал дождь увяданье,
И желтая чахнет трава,
Зимы предвкушая влиянье.

Еще у дерев красота
Не скрыта  седым покрывалом,
Змеится туманом в кустах
Прохлада скупая - устало.

Казалось – у ненастья выходной…
Печаль оставив на причале,
Корабль в короне золотой
Влюбился в море… И венчая
Их, чайки радостно кричали.

Казалось – у ненастья выходной,
Корабль – надёжным, море – нежным.
Хвалилось небо высотой,
А горизонт своим безбрежьем…
И ветер вёл себя прилежно.

Желтый, бурелый и красный, -
Листья пускаются в пляс...
Здравствуй, Омилия, здравствуй!
Веришь ли? - Осень у нас.

Здравствуй, Омилия, здравствуй!
Осень врывается в тыл!
Тополь веселый патластый
Серым скелетом застыл.

Серые улицы, лица,
Серый навис небосвод...
- Ну, а в Омилии длится
Лето Господне весь год!

Мир Омилийский прекрасный
Райских чертогов вблизи...
Здравствуй, Омилия, здравствуй!
В сердце весну принеси!!

Драматическая фантазия

В зыбком и тусклом свете, который идет откуда — то сверху слабо угадываются хаотически разбросанные тела. В глубине сцены в неподвижном ожидании стоят жена Зевса Гера, его дочь Афина, с противоположной стороны — Бог кузнецов Гефест. Постепенно свет усиливается и наконец среди всеобщего хаоса поднимается Зевс.

Зевс: (рассеянно озираясь, со стоном) Тысяча проклятий! Где я? Где мы все?

Афина: Мы у подножья Олимпа, Отец.

Зевс: Почему здесь, а не на вершине? Если бы я не был бессмертным, то наверно уже умер…

Если имею дар пророчества, и знаю все тайны, и имею всякое познание и всю веру, так что могу и горы переставлять, а не имею любви, – то я ничто. И если я раздам всё имение моё и отдам тело моё на всесожжение, а любви не имею, нет мне в том никакой пользы. 1 Кор. 13:2–3

Я хотел бы взойти на крест –
Так, чтоб сразу на Небеса,
Где Божественной правды перст,
Где щедрот неземных роса.

Я хотел бы взойти на крест,
Только сердце тревожит страх:
Небеса не имеют мест
Для предавших Отца – в грехах.

Дай же, Господи, сил и дней
Стать достойным высот, где Ты.
Дай омыться душе моей –
Покаяньем – до чистоты. 

26.02.2011 г.

Здесь никогда не гостила печаль,
Только смеялись и прятались в горечь -
В дым сигаретный все куталась даль,
Падали звезды в зеленое море.

Здесь словно не было слез – никогда,
Да и никто не искал откровенья,
И громогласно – банальности «да»
Мерило каждого вздоха мгновенье.