Тайна ты моя, робкая надежда,
Ты придёшь ко мне,
Как любовь безбрежна.
Тихо ты войдёшь, я затеплю лучик.
Вечерять со мной будешь, добрый путник?
Что скажу тебе?! Все слова застыли,
Где душа моя? Вся покрыта пылью.
Только об одном я молю с тоскою,
Не оставь меня, будь всегда со мною!
Тайна ты моя, робкая надежда,
Ты всегда во мне,
Как любовь безбрежна!
Зима-красавица, зима-волшебница
Накрыла землю белою фатой,
И мне как в детсве снова в сказку верится,
Когда любуюсь этой этой красотой.
Стоят деревья шубами окутаны,
Тропинками рассыпаны следы,
Метелица метет пургой попутною,
Снежинки словно крошечки звезды.
Сижу я с чашкой чая у окошечка,
А за окном такая красота!
Что погружаюсь в сказку я немножечко.
И оживает детская мечта.
15.11.2011
Художник-иллюстратор Елена Хисматова и пятеро её детей (Маша, Серёжа, Настя, Афоня и маленькая Саша) отвечают на вопросы редакции.
Мечтали ли Вы стать художником с детства? Как и когда определились с выбором профессии? Повлияли ли на Вас советы друзей и родственников?
Елена: Вообще-то в детстве я мечтала стать следователем в УГРО, ходить с пистолетом и ловить злодеев. Жили мы с родителями в маленьком северном посёлке, где художественной школы не было, была изостудия с удивительным педагогом — Ельчаниновым Виктором Степановичем. Когда в шестом классе некому стало рисовать в школе стенгазеты,— а я была ответственным ребёнком, — то я пришла и записалась в изостудию. Однажды в детском саду перед важной комиссией я (видимо, с перепугу) нарисовала ворону с четырьмя лапами. Хорошо помню, как нас с мамой стыдили. Это отбило охоту к рисованию до изостудии. Рисовать я боялась панически, особенно красками. В школе по ИЗО часто были тройки. Но я любила смотреть картинки в книжках, часами сидела в библиотеке и рассматривала иллюстрации. Три года занималась в изостудии и после восьмого класса поступила в художественное училище, потом в Московскую Текстильную Академию. Но мне всегда очень везло на педагогов. А книги стала иллюстрировать по совету мужа, а теперь и детей (все семеро смеются).
Ты не звал меня в свой город,
не давал неверный адрес,
просто склеил буквы в повод,
в них запуталась и осталась.
Я потом не вспомню смысла -
для кого, зачем, откуда,
появлялись эти мысли,
эти звуки, словно чудо.
(в качестве знакомства...)
А
Это первый крик. И иногда последний. И часто – боль.
Это первая буква в названии всех континентов, кроме того, на котором живем мы, и все из-за Европы. С детства было странно – почему нас так выделили.
Это первая буква моей фамилии.
Это зима из детства, с рыжими, радостно-пахучими и, как выяснилось позже, целлюлитнокожими Апельсинами, красными внутри «корольками». Когда апельсины, значит, скоро лучший праздник. А недалеко за ним и день рождения.
* * *
Господи,
он — слишком взрослый,
а я — слишком ребёнок.
Наше общение —
сплошное недоразумение.
А вдруг он тот самый Инквизитор?
* * *
Я боюсь прокрустовых кроватей,
мягко застеленных и не очень.
Я боюсь нимбов, царапающих
Твои Небеса и моё небко.
Я боюсь тех, кто знает, но не думает,
кто верит, но не чувствует.
Я боюсь друзей, которые не отличаются от врагов,
и рабов, которые не свободны.
Я боюсь говорящих краденными словами,
особенно правильными.
Но в любви нет страха...
В каждом детстве декабрь –
ожидание снежной погоды,
И конечно ещё –
ожидание Нового Года…
Лёгкий воздух со светом луны –
и морозный, и колкий.
Хвойный, сказочный запах
под вечер наряженной ёлки,
Ожидание праздника,
как ожиданье начала,
Ожиданье, хмельного,
шального, кружащего бала,
И каток с одноклассницей,
самой красивой на свете.
Мандарины, конфеты …
И зимние грёзы о лете –
О весёлой грозе,
что под хохот заоблачный пляшет,
О полях одуванчиков
и белопенных ромашек,
О вечернем костре, озаряющем
свежие росы….
Как давно это было -
как будто и не было вовсе…
Последних времен оскомина...
Реанимации блажь
не вытащит из грехов меня,
не воскресит пейзаж
души моей — той, нетронутой
страсти ржавой иглой.
Памятником распоротым,
беспросветной золой
дышит — и вспомнить силится
ту, которой была:
затерялась единица
между страхов и плах.
Некуда ей — все гонится
за поземкой цветной,
некогда — мечет вольница
новую — в сердце — боль!
Остановись, прислушайся:
вправду ль — за дверью — Он,
Кто разомкнет сомкнувшийся
круг — сомнений и снов?!
Слышишь? — Стучит. Ответа ждет...
В хрестоматиях всех
читано! ...Будто ветошью,
прикрываем свой грех —
гневом вослед политикам,
всем неправым вокруг,
беспощаднейшей критикой —
от врагов до подруг.
И, накопленным, делимся —
страхом и суетой,
Ее глаза почти печальны,
Полна любви – недолюбив,
Как Русь она – многострадальна,
Идет по улицам – зашив
За край надежды – ожиданье,
И руки сжаты и дрожат,
Верна заветному преданью,
Танцуют листья и кружат
От Плосок до деревни Мишкино, где мне предстояло работать в качестве молодого специалиста, нужно было добираться еще километра четыре по дороге, которая транспортных средств не признавала.
В зимнюю пору и в период летней навигации, равный жизни комара-смертника, грузовики по ней еще как-то себе проплевывались по двум глубоким колеям, упразднявшим за ненадобностью рулевое управление, а в остальное время года, которые в этой части глобуса составляли почти весь световой год, дорога являла собой ту самую безвидную материю первого дня творения, которая едва ли еще где на планете сохраняется в подобной первозданности…
Смотрите, светит звёздочка,
Она теперь моя!
На небе зажигается
Шестого января.
Она лучистым лучиком
Всем светит на века
И нежным своим светом
Рождает светлячка.
Весёлой, тихой стаечкой
Летают светлячки.
На землю опускаясь,
Их гаснут огоньки,
Но загорятся снова
В руках, наверняка!
Хотите, подарю Вам
Такого светляка?
Мне так хотелось бы взлететь туда,
Где высятся соборы нерукотворны белых зим,
Туда, где изумруды - горы,
И плещет золото сапфировых долин,
Туда, где мысль рождает вдохновенье,
Туда, где боль забыта навсегда,
Туда, где свет, где жизнью упоенье,
Туда, где верою нам всем дано спасенье,
Где все мы будем, но когда, когда?..
(вірш-жарт)
Оце... якби ж навчитись не писати,
Забуть про вірші раз і назавжди.
А то ж, їй бо, не можна вийти з хати!
Не скажеш же натхненню: "Та зажди".
Та вже віршами шафа геть забита!
А муза, бач, не хоче відпускать.
От баба вже вона несамовита -
Ні відпочить... або хоч почекать...
(на украинском)
Зловив я музу за спідницю,
Блакитнооку, білолицю.
Кажу: "Ну, мила музочко, давай,
Мене на віршування надихай".
Вона, собі наливши чаю,
Сказала: "Добре, надихаю.
Про що ж, поет, писатимеш вірші?
Чи про життя? Чи просто... для душі?"
Дыры — как дары —
даны в подарок.
В день судьбы
снимается защита.
В час судьбы
душа насквозь пробита —
дышит болью,
чтоб взрасти любовью.
Некий крестьянин из Озеряны вышел косить траву на лугу. И вдруг после очередного взмаха косы послышался человеческий стон. Косарь наклонился и увидел икону Божией Матери, а перед ней горящую свечу. Икона была написана на холсте, и от удара косы разрезалась пополам. Крестьянин взял обе половины, свечу и поставил дома среди других икон. Каково же было его удивление, когда наутро он увидел, что разрезанные части иконы соединились, да так плотно, что остался лишь слабый шрам от разреза. Вскоре от иконы стали свершаться чудеса и исцеления.
1.
Зеленеет трава на лугу,
Дышат росы туманною ранью,
Веру я навсегда сберегу
И рассвет золотистый и пряный.
Верный друг познаётся в беде -
Нужным словом, сердце пронзающим,
Боль твою до конца разделяющим,
Силой, скованной в вышине.
И в терзающей душу судьбе,
И в минуты тугой безнадёжности,
Друг протянет сквозь горы тревожности
Руку помощи в страшной беде.
В пустоте и в унылой нужде
Помолчит, просто тихо послушает,
И отдаст тебе всё своё лучшее...
Друг всегда познаётся в беде!
Поэзия в душе живёт
Она всегда жива!
Тропинкой в небо пролегла,
Зарёю жизни и живительной росой
Она мне озарила путь земной.
Печаль меня сковала, суета
И узок путь – и далека весна,
Но жизнь зиме наперекор
Любовью наполняет взор
И льётся через край
В лазурь Святого дня!
В тиші дзвенять прохолодні джерельця,
Час нанизав на намисто ще день,
І розглядає прискіпливо в скельця
Пам’ять слова для майбутніх пісень.
Літери, наче пелюстки барвисті
Із ароматом терпким хризантем,
Я дістаю із опалого листя
Давніх, омріяних з юності тем.
Ах, ты, печальная лунная дева,
Часто вдыхавшая сушь табака,
Там, где мосты убегали налево,
Ты уклонялась от правды –легка,
Словно в кокетстве срывая улыбки,
Только ведь проку в улыбках толпы
Нет и не будет, обманчиво-зыбки
Белые зубы, а взгляды – слепы,
