С крещенской свежестью в обнимку
Иду заснеженной тропой.
Что вам, дворы родные, снится
Такою щедрою зимой!
Водичка стылая в баклажках
С утра сияет чистотой.
Деревья в шубах смотрят важно
На небо с мёрзлой синевой.
Иду в родимую церквушку,
Чтоб запастись святой водой,
И, исцелив хромую душу,
Нести покорно крест земной.
Крещенский сочельник, крепчает мороз.
Тройка летит по широкой дороге.
Кружево снежное тонких берёз,
Звон бубенцов стынет в зимнем чертоге.
Час предрассветный наполнен тоской.
Радость вот-вот разольётся потоком.
Господи, сердце водою омой,
Душу спаси в полусне одиноком.
Воды земные в январскую стынь
Непостижимо Господь освящает.
Этой живительной влагой святынь
Сердце своё человек обновлет.
Расплескала так, что не сыщешь
Капли датского короля…
Незабудок окрест поля,
Где скитаюсь я робкой нищей.
Ни куда не приду, как снова
Натолкнусь на любовь-мечту,
А судьба все твердит – не тут,
Отвердеет твоя основа.
Отцветут незабудки – точно
Им с землею отмерен век,
Не смыкая уставших век,
Я ищу тебя вещей строчкой.
1. Совершенную любовь рождает безстрастие, безстрастие — надеяние на Бога, а надеяние — стойкость и долготерпение. Последние рождаются от воздержания, воздержание рождает страх Божий, а его рождает вера в Бога.
2. Любящий Бога непременно любит и ближнего своего. Такой отвращается от корыстолюбия и, распоряжаясь деньгами согласно воле Божией, раздает их нуждающимся.
3. Кто творит милостыню, подражая Богу, не различает между добрым и злым, праведным и неправедным, раздавая необходимое, смотря по нуждам каждого, хотя сам предпочитает добродетельного злому.
4. Тот, кто имеет любовь, подтверждает это не только раздачей денег, но более доставляя внимающим слово спасительное, а также телесным служением.
5. Чистая душа та, которая освободилась от страстей и радуется Божественной любовью.
6. Если не хочешь отпасть от любви Бога, никогда не делай так, чтобы брат твой засыпал, имея на тебя обиду, или ты сам засыпал, имея на него.
«Человек вошел в город», — вот простейшая фраза, казалось бы, не требующая толкований. Казалось бы… Но человек Средневековья входил в город через ворота, входил в огражденное стенами пространство. Если он не успевал войти в город до определенного времени, то ворота запирались, и на стены выходила стража. Сегодня же человек идет по асфальтированной дороге, проходит мимо бетонных букв, из которых складывается название города, и еще добрых полчаса идет до настоящего жилья. Он минует не стражников с алебардами, а промзону с серыми деревьями и пыльной травой. Его приход не привлекает ничье внимание, даже если одежда на госте необычная и говор нездешний.
Николай Семёнович Лесков создал рассказ «Грабёж» (1887) специально к святкам. Писатель напоминал издателю В.М. Лаврову: «Я Вам писал, что изготовлю „святочный рассказ“ <...> В эту минуту (8 час. утра 24 ноября <18>87 г.) рассказ у меня на столе: готовый, переписанный и вновь основательно измаранный. Теперь его остаётся только отдать и напечатать»1.
В этом святочном рассказе отразилось «орловское происхождение» Лескова, его глубочайшее знание русской провинции как корневой основы жизни России. Писатель нередко подчёркивал: «В литературе меня считают орловцем». Орёл явился местом действия множества лесковских произведений и таким образом стал известен во всём цивилизованном читающем мире. «Заразительно весёлой, чисто орловской панорамой» назвал «Грабёж» сын писателя Андрей Николаевич Лесков2.
Раньше поколения отделяли пятнадцать-двадцать лет, сейчас, в век высоких скоростей, поколения отделяют едва ли семь-десять лет. Всё ощутимее становится разница между братьями в одной семье, а между родителями и детьми порой возникает целая пропасть. К вечным проблемам отцов и детей добавляются «приобретения», обусловленные развитием науки и техники. Вот лишь некоторые беглые наблюдения за новыми сложностями нового поколения.
«Тебя обидели — ты обижаешься, тебя рассмешили — ты смеёшься», — говорит героиня одного из фильмов. А потом задаёт вопрос: «А где ты сам?» Импульсивность как свойство личности, как правило, свидетельствует о неустойчивой нервной системе. Импульсивный человек мало способен к самоанализу, реагирует лишь на внешние раздражители.
В старинном уютном дворе
Жила-была мышка в норе.
Ночами встречались с норушкой
Летучие мыши-подружки.
Кружиться устав над двором,
Втроём, а когда – вчетвером,
Рядочком за краешек крыши
Цеплялись летучие мыши.
Называть мир абсурдным нелепо — ведь мы ничуть не умнее Божества.
Да, искусство бесполезно, но его бесполезность необходима.
Никогда не знаешь точно, куда идешь — это выясняется лишь впоследствии.
Эжен Ионеско
После постановки первых нескольких пьес в одном из самых маленьких театров Парижа «Ла Юшет» («La Huchette») Эжен Ионеско (25.11.1909 — 28.03.1994) предсказал свой путь к славе, он писал: «Прошло семь лет с того момента, когда в Париже сыграли мою первую пьесу. Это был скромный успех, посредственный скандал. У моей второй пьесы провал был немного более громким, скандал несколько покрупнее. И только в 1952 году, в связи со „Стульями“ события начали принимать более широкий разворот. Каждый вечер в театре присутствовало восемь человек, весьма недовольных пьесой, но вызванный ею шум был услышан значительно большим количеством людей в Париже, во всей Франции, он долетел до самой немецкой границы. А после появления моих третьей, четвёртой, пятой... восьмой пьес слух об их провалах стал распространяться гигантскими шагами. Возмущение перешагнуло Ла-Манш... Перешло в Испанию, Италию, распространилось в Германии, переехало на кораблях в Англию... Я думаю, что если неуспех будет распространяться таким образом, он превратится в триумф» (Eugene Ionesco. Notes et contre-notes. Gallimard. Paris. 1962. P. 201).
1872 год в творческой биографии Николая Семёновича Лескова (1831–1895) был ознаменован созданием повести, явившейся общепризнанным шедевром, который, по словам писателя, «нравился и царю, и пономарю». Это был знаменитый «Запечатленный Ангел» (опубликованный в 1-м номере журнала «Русский вестник» в январе 1873 г. «Ангел» — с прописной буквы — и в прижизненных, и последующих дореволюционных изданиях). Повесть имела громадный успех. Её узнали «на самом верху»: императрица Мария Александровна выразила желание послушать «Запечатленного Ангела» в чтении автора. Повесть стала также книгой для домашнего чтения в кругу многих русских семей. Знаменательно сообщение А. П. Чехова редактору Н. А. Лейкину 7 марта 1884 года: «Отец читает вслух матери „Запечатленного Ангела“».
Всей, поисхоженной души
И не измерить глупые обиды,
Край сердца трепетом обшит,
Обметан ниткой, повидавшей виды.
И нет надежнее стези,
Чем собственная ножевая правда,
Что миру так размашисто дерзит,
Смелее от нечаянной награды.
Особенность творчества Николая Семёновича Лескова (1831–1895) такова, что за конкретно-бытовыми фактами русской реальности всегда проступают вневременные дали, открываются духовные высоты. Эта духовность — следствие глубокой веры писателя в то, что человеческое бытие не ограничивается земным существованием. Жить без веры нельзя, ибо вера больше, чем жизнь. «Думаю и верю, что „весь я не умру“, — писал Лесков А. И. Чертковой за год до смерти, — но какая-то духовная постать уйдёт из тела и будет продолжать „вечную жизнь“»1.
Храни, Господь, простых мастеровых,
Созиждущих державное богатство!
Храни от бед редеющее братство:
Всех тех, кто разумением постиг,
Кто устали оков не убоялся,
И храмы златоглавые воздвиг -
России благочинное убранство.
Храни, Господь, простых мастеровых!
Явил Господь нетленной красотой
Капели переливные трезвоны,
Щедроты Лета, Осени златой
Дары, и белоснежною Зимой -
Алмазы звёзд на кубке Ориона.
Экватор, ледяные полюса -
Всё дарит вдохновление поэту:
Слезою очистительной - Звезда,
Любовь, Надежда, Вера в чудеса
Над сотворённой Господом планетой.
Неприметная ночь в январе:
Чуткий сон пустых коридоров
И Луна (была или нет?),
Два окна на уснувший город.
За окном белоснежная твердь
Вторит звёздам – искрится, играет,
И по рельсам россыпью – трель
На конечной с последним трамваем…
Эту нежность заботливых рук
И дыхание в мирных объятьях,
И недолгий мой сон поутру
Подарила мне добрая память
Неприметная ночь в январе:
Чутко спят под Луной трамваи.
Ровным пульсом часы на стене
Свая в сваю, в висок забивают.
Тихо в кухне. Один у окна,
Лбом в стекло, и огней панорама.
И негромко ласкает струна
Перебором колкую гамму.
У деда жил котёнок Кыш -
Пушистый маленький малыш.
Но донимала его мышь,
Пищала зло: «Котёнок Кыш,
Меня не словишь ты, глупыш!»
Съедала за ночь весь киш-миш.
А за окном шумел камыш,
И капал дождь тихонько с крыш.
Котёнка дед позвал: «Кыш! Кыш!
Поймаешь мышь, ведь ты – крепыш!»
«Красиво жить не запретишь» -
Подумал грустно котик Кыш.
«Поймай попробуй злую мышь:
Ни днём, ни ночью ты не спишь,
А ей всё поиграться лишь...»
I.
Сегодня праздник твой, о Сергий преподобный!
И торжествует Лавра, бьют колокола.
Идёт всяк нищ к тебе, духовно суть голодный,
Твои благие поминаются дела…
Ещё во чреве материнском пребывая,
Ты троекратно восклицал, отец святой.
Как будто миру о приходе возвещая
Для многотрудной твоей миссии благой.
ЗАЙЧИК
От лисички и от волка
Убежит зайчишка ловко.
Шубка – белая, как снег
Спрячет зайчика от всех.
БЕЛКА
Шишки белочка грызет,
Семена из них берет,
Отдохнуть идет в дупло,
Там уютно и тепло.
Я очень люблю писать письма. Причем не электронные, а самые настоящие – те, которые пишут чернилами, складывают вчетверо и запечатывают в конверт.
Пишу я увлеченно, и часто конверт становится выразительно пухлым от своего содержания, так что приходится заклеивать швы клейкой лентой.
Когда конверт с письмом готов, и у меня есть соответствующее настроение, я разрисовываю его сценками из своей жизни.
Подписываю адреса,
кладу на свой стол и…
… забываю…
…пока в один день вдруг не обнаружу стопку неотправленных писем. Тогда я что-нибудь к ним припишу и наконец, отнесу на почту.
Конечно же, я люблю не только писать, но и получать письма. И порой, на свою радость, нахожу в своём почтовом ящике почтовый конверт. Я его верчу-кручу, разглядываю марки, затем аккуратно открываю, читаю и перечитываю несколько раз. И как же здорово, если в письме не несколько строчек, не маленькие поздравления или печатные стихи на производственной открытке, а жизнь, мысли и чувства моего собеседника – автора письма. Тогда получается настоящий письменный диалог.
В городе Пульдрезик стояли друг против друга два белых домика. В одном жила прачка Коломбина. Она всегда носила белоснежное платьице и была похожа в нем на белую голубку. А в другом домике жил булочник Пьеро.
Пьеро с Коломбиной росли вместе, вместе ходили в школу. Тогда они были неразлучны, и все считали, что они непременно поженятся. Но Пьеро стал булочником, а Коломбина прачкой, и жизнь развела их. Ничего не поделаешь, если булочник работает по ночам, чтобы у жителей города были к завтраку свежий хлеб и теплые булочки. Прачка же работает днем. Правда, они могли бы встречаться вечером, когда Коломбина собиралась ложиться спать, а Пьеро вставал на работу, или рано утром, когда у Коломбины начинался трудовой день, а у Пьеро кончался. Но Коломбина избегала Пьеро, и несчастный булочник очень горевал. Отчего же Коломбина избегала Пьеро? Да оттого, что ее бывший приятель напоминал ей множество неприятных вещей. Коломбина любила солнце, птичек и цветы. Летом, в тепле, она сама распускалась как цветок. Пьеро же, как вы знаете, жил по ночам. А Коломбина считала, что ночь — это мрак кромешный, населенный чудовищами, вроде волков и летучих мышей. И потому по ночам она закрывала двери и ставни и спала, свернувшись клубочком на своей перине. Мало того, в жизни Пьеро было еще два темных пятна: темно было у него в подвале-пекарне и в его печке — вот что пугало Коломбину. А вдруг в пекарне водятся мыши? И ведь не зря же говорят: «Черно как в печи»?
