Вы здесь

Протоиерей Андрей Ткачёв. Публицистика

Что в политике принадлежит не только ей

«Политика — дело грязное, а Церковь должна быть чистая». Простая фраза, с которой трудно спорить. Между тем, если вы съедите ее, словно конфету, вам придется заодно съесть и начинку. А начинка вот какая: «Влиять на жизнь Церковь права не имеет. Марш в красный угол под иконы молиться, и чтоб из угла не вылезать!» И поскольку начинка явно отравленная, стоит разобраться с самим лукавым тезисом о «тотальной грязности политики» и невозможности для Церкви пачкаться делами земными.

Во-первых, политические нюансы плотно вшиты в евангельскую историю. Без знания тогдашней политической ситуации в мире и на Святой Земле невозможно понять, что такое перепись Августа, благодаря которой Господь Иисус родился в Вифлееме. Непонятно, кто такие сотники римской армии и чего они гуляют по улицам городов Израиля, кто такие мытари и за что их не любили, почему первосвященники выбирались на год, а не пожизненно. Можно было бы упрекать Предтечу: мол, оно тебе надо какого-то Ирода обличать за какую-то Иродиаду? да пусть, мол, спит, кто с кем хочет, а ты — человек духовный, думай о чем-то небесном.

Печерские отцы

У Сергия Радонежского был собеседник и сомолитвенник — Савва Сторожевский. Этот муж, живший в четырнадцатом веке, полвека спустя более чем все жившие в то время переживал о своем монастыре. Пасынок Наполеона — Евгений Богарне — с конным отрядом в ходе войны 12-го года занял Саввино-Сторожевскую обитель. Французики о ту пору были уже не столько законодателями мод и галантными кавалерами, сколько насильниками, богоборцами и творцами бесчинств. Они тешились стрельбой по иконам, делали в храмах конюшни и попоны для лошадей не боялись делать из священнических облачений. Грабежи и насилие стоит подразумевать, как неизбежные. Чтобы подобная участь не постигла Звенигородскую обитель, Савва является от небес, из иного мира к Богарне и среди ночной тишины наяву и отчетливо приказывает тому обитель не разорять. В случае исполнения обещает, что Богарне выживет в этой войне и увидит опять родную Францию, если нет — сложит здесь кости, как пить дать, с тысячами прочих соплеменников.

Отец Иоанн Кронштадтский

В музыке надо равняться на мастеров. В живописи, архитектуре, военном деле — тоже. Ну, и в священстве, тоже нужно равняться на мастеров. Лучший из лучших в священстве — это отец Иоанн Кронштадтский. Это священник из священников. Это человек, который более других, облечённых саном, выявил в своём служении, в своём личном подвиге сущность православного священства и её возможности. Это со всех сторон замечательный человек, и стоит похвалить его, вынося из этого какие-то практические мысли для своего поведения, для понимания Церкви, ради любви к ней.

Иоанн Кронштадтский родился в холодных краях, в бедной семье. Ничего такого, роскошно-великого вокруг него не было: бедное детство, тяжёлый быт. С ранних лет он был человеком Церкви. Обычный мальчонка, родился в семье причётника. По молитвам усердным ему было даровано разумение грамоты, подобно тому, как Сергий Радонежский получил разумение грамоты через усердную молитву и явление ангела в виде схимника. Также и Иоанн получил некое откровение разума, спадание пелены с глаз после усердной молитвы о даровании разумения книжной науки. Обычная жизнь в Архангельской губернии, церковно-приходская школа, епархиальное приходское училище, потом семинария, потом академия. Он так жил себе, ничем не выделяясь среди других людей, только что был прилежен, серьёзен быть может чуть более, чем сверстники, но ничего ещё не предвещало в нём какого-то великого светильника. А потом в нём разгорается серьёзнейшее желание служить Богу, молиться Богу, так сказать, целиком. Не просто что-нибудь Богу приносить (чуть-чуть Богу, чуть-чуть себе), а отдаться Богу полностью. И это своё желание он решает воплотить в священнической практике.

Рождество

Жестокость мира, она от демонов. Разврат мира, он от того, что весь человек стал плотью, и только плотью. И радость мира — шумная и надрывная радость, от которой тяжело, как с похмелья — это лишь декорация. Это аналог репродукции картины на стене, висящей только для того, чтобы закрыть дыру в обоях.

Для начала мир пуст. После грехопадения он пуст, как барабан; пуст, как опустошенный вором кошелек. Оттуда, из чрева пустоты, выползает та самая медленная и звенящая тоска, с которой если кто не знаком, то не сможет понять и ощутить сердцем, чему можно радоваться в Рождество.

Пустой мир и человек, сдувшийся как шарик. И если надо дальше жить, даже если и не хочется, но придется, то нужно развеселить себя чем-то. Пустота — от грехопадения. Суетный шум — от невозможности сидеть на месте и в тишине. Разврат — от погасания духа, от тотальной власти плоти и невозможности этой власти сопротивляться. А уже злоба — от демонов. В особенности — лукавая злоба, в которой улыбаются и держат паузу. В которой вынашивают замысел и строят планы. В которой жестокость не порывистая, а осмысленная, санкционированная, идеологическая.

Гений виновен во всем

Величие человеческого гения имеет порою проявления неожиданные. Кто сомневается в том, что Пушкин великий поэт? Никто. При том, что подлинная, то есть зрячая и знающая, любовь к Пушкину есть не у такого уж большого числа людей. Так привыкли с детства «Пушкин, Пушкин». Там он — сказка, здесь он — шутка, всюду легок, ненавязчив. Повзрослеешь, он тебя в мир двусмысленных и жгучих удовольствий проводит, впрочем, только до порога. Философствовать начнешь, и тут он рядом. Сентенции, по-римски отточенные и через сердце пропущенные, легкие на звук, но благородные по смыслу предложит тебе тот, кого иначе, как ветреником никто почти при жизни не считал. Это и есть талант, не погубленный, но реализованный. Избыток личностной яркости заставляет видеть в раскрытом таланте вызов, эпатаж, ребячество, не соответствующее возрасту, дерзость. Да что угодно. И ненавидеть гения вблизи так же легко, как и любить его на историческом расстоянии. Гений трудно оценить по достоинству, но невозможно не заметить. А когда гений замечен, но неверно оценен, то «чтут» его специфически, вплоть до насмешки, ругани и анекдота. Тут впору повторить предложение первое: Величие человеческого гения имеет порою проявления неожиданные.

Священное бездействие

Иоаким и Анна долго были бесплодны. Так говорит Предание. Что значит это неплодство, нам трудно понять. Но нужно постараться. Бесплодие утробы есть некая длящаяся суббота. Ведь суббота касалась не только непосредственного труда, но и отношений с рабами, с землей и рабочим скотом. Земля, стоящая под паром, субботствовала Богу. И вол, имевший некий покой от труда, субботствовал. Утроба Анны субботствовала и была незачинающей.

Теперь уйдем от этих слов к словам другим. Когда Господа Иисуса убили, когда умер Он на позорном Кресте, тогда приближалась суббота. И сняли с поспешностью тело Иисусово с орудия казни, и положили в новом гробе, «да не останут на кресте телеса в субботу – бе бо велик день тоя субботы». А женам-мироносицам, находящимся под игом Закона, пришлось пережидать целые ритуальные сутки, чтобы на рассвете первого дня пойти к гробу Господню с миром в руках. Этот субботний покой жен-мироносиц, возможно, был самым тяжелым в истории Израиля субботним покоем. Одно дело, когда ты отдыхаешь. Но совсем другое дело, когда ты готов бегать, и рвать на себе волосы, и плакать и идти куда-то – не ведомо – куда, – а ты должен по заповеди сесть на месте и сидеть целые сутки. О! это были великие сутки очень тяжелого бездействия. Бездействие вообще есть вещь очень тяжелая.

Конгресс интеллигенции уполномочен…

Переполняясь тревогой о судьбах мира и Родины, конгресс интеллигенции 5.09. от Рождества Христова 2014 года метнул в информационный океан бутылку с бумажкой, в которой — крик души против войны, самоизоляции России и реставрации тоталитаризма. Подписи прилагаются.

Все как-бы понятно. Смесь подлинной тревоги со смердяковским отношением к Отечеству. Наши вечно виноваты. Слово их даже как-то со стороны сказано, словно не в России живут. «Остановить российскую агрессию!» Театральный жест (удельный вес людей, связанных со сценой, в списке велик). Благие намерения а-ля «Раба любви» в исполнении Елены Соловей: «Господа, ведь так же нельзя». Короче, годы идут, люди стареют и седеют, но ничего не меняется. Как у Чехова, лакей за многие годы превратился из юноши в дядьку, но все произносит по требованию барина одни и те же каламбуры. Можно и мимо пройти этих пафосных криков, точь-в-точь, как у чеховского персонажа: «Умри, несчастная». Но можно и остановиться. Людей не будем разбирать. Не гоже это. Скажем несколько слов хотя бы о названии.

Претыкание слепому

Есть светофоры, сопровождающие перемену цвета звуковым сигналом. Это сделано для слепых людей. Они не видят, но слышат звук и переходят дорогу без опасности для жизни. Этот маленький бытовой штрих есть дело большого человеколюбия. Есть также сурдоперевод новостей на ТВ. Это для глухих. Они не слышат, но читают по рукам и губам, и это тоже не просто бытовая деталь, а исполненная заповедь о человеколюбии. Пандус в транспорте, уборная для инвалидов в аэропорту, всенародный сбор средств для пострадавших от потопа (пожара, войны) — это знаки того, что мы причастны к Слову Бога и знаем о законах отношения к ближним. Одновременно следует сказать, что, сколько бы человеколюбивых и трогательных явлений ни окружало нас, человеколюбие предстает перед нами настоящим морем, которое не вычерпаешь некоторым набором добрых дел. И заповеди о любви к ближнему не так просты, как может показаться. В них нужно вникать, их нужно делать предметом пристального изучения. От этого труда со временем родятся плоды вкусные и неожиданные.

Вот книга Левит говорит нам о глухих и слепых: «Не злословь глухого и перед слепым не клади ничего, чтобы преткнуться ему; бойся Бога твоего. Я Господь» (Лев. 19:14). Самый поверхностный слой смысла прост. Не говори плохо о том, кто не слышит твоих слов и не может поэтому выступить в свою защиту. В этом смысле глухой против злословящего абсолютно беззащитен, и беззащитных трогать нельзя. Таким же беззащитным предстает и слепой, который упадет, как только зрячий этого захочет. Чтобы у нас не было охоты смеяться над беззащитными, Писание говорит: «Бойся Бога твоего!» Писание часто говорит о страхе Божием, когда ведет речь о милосердии и запрете на притеснение слабых. Увидишь пьяного, захочешь сказать что-то резкое и обидное — вспомни Бога твоего! Перед тобой — слабость человеческая, но и ты не сильней его. Разве что кажешься лучше в этот краткий момент. Бойся. У тебя тоже будут периоды немощи. То же самое касается нищего, ободранного, беглеца, больного, калеки. Встретившись с немощью, вспомни Господа и побойся задрать нос. Это наказуемо. Однако недостаточно только поверхностным смыслом исчерпать значение заповеди. Она глубже.

Я и другие

Когда-то в Украине был кинематограф. В 70-х годах прошлого столетия работа кипела особенно бурно. В павильонах, помнивших Дзигу Вертова и Александра Довженко, не сквозняк гулял, яко же ныне, а сновали люди, воздух грели софиты, гримерки и монтажки гудели, как улей. И пусть художественные фильмы украинского производства на «Оскар» не номинировались, эфир все же был заполнен собственным продуктом достойного качества. Особенно хороша была анимация и документальное кино. «Врунгеля» и сегодня любо-дорого смотреть, равно, как и многое другое. Мне же вспоминается один научно-популярный фильм по социальной психологии производства 1971 года. Называется фильм «Я и другие». Режиссер — Феликс Соболев из Харькова. Психолог, ставивший эксперименты в кадре — россиянка Валерия Сергеевна Мухина. На лицо — плодотворный союз, иллюстрировавший когда-то популярный лозунг об украино-российской дружбе: «Навеки вместе». В фильме разыгрываются модели социального поведения, приводятся примеры манипуляции сознанием и влияния коллектива на личность. Очень отрезвляющее зрелище. В сети фильм есть, и пытливый зритель без особых трудов найдет его при желании. А я вам напою Карузо на кухне, как умею.

Было у отца два сына

С этих слов может начинаться сказка, может — библейская притча. В ответ на веление отца идти и работать в винограднике, один сын говорит «иду», но не идет. А другой говорит «не пойду», но потом, раскаившись, идет и работает. И в притче о блудном сыне оба брата противостоят друг другу, как ночь и день. Младший обижает отца и губит свою часть имения, а старший верно и неотлучно служит родителю, но нет в нем ни любви, ни жалости, а одна только обида и зависть. Так получается, что куда ни глянь, если есть два брата, то отношения между ними драматичны и противоречивы. Каин поднимает руку на Авеля, Иаков крадет у Исава первородство, Фарес и Зара устраивают борьбу в утробе Фамари за право родиться первым. И если смотреть на дело с библейской точки зрения, то вряд ли захочется лепить «братство» вместе с «равенстовм» и «свободой» внутри одного революционного лозунга.

Было два сына и у того отца, которого яркими красками написал незабвенный Гоголь. Разумеем Тараса Бульбу и детей его — Остапа и Андрея. Эти двое тоже антагонисты под стать библейским. Одна у них кровь, одна утроба их выносила, на одной лавке в бурсе они выслушивали уроки, сдобренные тумаками, но разные у них характеры и судьбы. А обратить на это внимание стоит потому, что написанное Гоголем не есть «слова, слова...», а работа с глубинными архетипами, действующими на больших исторических просторах.

Страницы