Ирина Богданова. Проза для детей

Друзья, начинаю новую сказочную повесть для детей и взрослых.
Первые главы на ваш суд.

1

Каждый вечер, ровно в двенадцать часов, когда в небольшом кошачьем городке Котофейск начиналась очередная рабочая ночь, на городскую башню с часами, с трудом поднималась старая рыжая фея КотоФея. Она выглядела такой большой и грузной, что казалось, будто её коротенькие лапки никогда не смогут преодолеть высокую крутую лестницу, с висящими по углам любопытными пауками.
Фея распахивала небольшую дверцу над циферблатом, высовывалась из окна и, задрав хвост трубой, истошно выкрикивала «Ку-ку».
Когда-то давным-давно, когда КотоФея была совсем молодой неопытной феей, в башне жила кукушка. Каждый час она исправно оповещала о времени всех достопочтенных котов и кошек города.

Но однажды КотоФея имела неосторожность выдрать у кукушки перо из хвоста. Хотя пёрышко было серое, и совсем некрасивое, птица обиделась, клюнула КотоФею в нос и улетела в дальний лес.

29

Три дня назад, около Троицкого собора, Ольга Александровна встретила свою близкую знакомую баронессу Типольт.

Княгиня Езерская назвала приятельницу по имени, наткнулась на недоумённый взгляд холодных синих глаз баронессы, и поняла, что та её не узнала.

Она приняла это равнодушно. Ольга Александровна понимала, что очень подурнела за последнее время: похудела, осунулась.

Всё её существо до краёв было заполнено тревогой за сына, не отпускавшей ни на минуту.
Днём княгиня держалась: улыбалась, разговаривала, управлялась с домашними делами. Но ночью, долгими часами лёжа без сна и глядя в темноту, она думала только о нём. О своём красивом и благородном мальчике. Последнем мужчине в роду князей Езерских.

Глава 20

В тот день, когда молодой доктор Тимофей Николаевич Петров-Мокеев принял бесповоротное решение вернуться на работу, к больнице святого Пантелеймона подъехала бричка, запряжённая сивым мерином Гошей, мобилизованным у купца Гвоздева на борьбу с контрреволюционерами.
Гоша послушно остановился у крыльца, задумчиво покосил глазом на облупленные гипсовые колонны и радостно заржал, предвкушая клок сена.

— Нет в тебе пролетарского терпения, — укорил конягу курносый и пучеглазый ездовой в шинели и шлеме с нашитой красной звездой, суя в губы настырному мерину объёмистый пук соломы. — Ты морду-то от соломы не вороти, сено у нас намедни кончилось. Пока товарищи по деревням фураж не заготовят, и не жди вкусного.

В день, когда у Петра Сергеевича выпал выходной, и они с Тимошей пошли гулять на Неву, было так жарко, что воздух от нагретой солнцем мостовой, плавился, словно сахарный сироп на сковороде у тёти Симы.
– Полный штиль, суда легли в дрейф, – сказал доктор Мокеев, глядя на неподвижно замершие на широкой реке корабли и кораблики.
Казалось, что на воде всё уснуло и лишь загорелые до черноты лодочники, обливаясь потом, неутомимо били вёслами, перевозя на другой берег немногочисленных пассажиров.
Тимофей засмотрелся на слаженную работу крючников, разгружавших баржу с солью у Николаевского моста.
– Наливай! – раздавался крик двух грузчиков, и тяжёлый мешок наваливался на спину носильщику. Он проворно перекидывал через плечо длинный железный прут с крючком на конце, с силой втыкал в мешок, чтоб тот не ёрзал, и, не переводя дыхание, бежал по шаткому трапу с баржи на берег.
Ноги носильщиков, идущих цепочкой, создавали равномерный шум, ежеминутно прорезаемый требовательным криком: «наливай».
Работа была изнурительной, и мальчик от души сочувствовал носильщикам, изнемогающих под тяжёлой ношей.