Страницы
Кабинет отца наместника располагался на втором этаже здания, восстановленного по сохранившимся архивным чертежам и рисункам. Поэтому и лестничный пролет в нем изготовили деревянный: «как раньше было».
Архимандрит, он же «отец наместник», в своей полувековой жизни, столь много времени провел пред закрытыми дверьми начальственных кабинетов, что переселившись в собственное присутственное место, благословил входную дверь не закрывать… — У меня секретов нет и скрывать нам в обители нечего.
В результате этого, для многих непонятного распоряжения, через некоторое время отец наместник по скрипу деревянных ступеней мог точно сказать, кто к нему поднимается, а спустя год, уже точно определял и состояние духа очередного посетителя. В этот раз архимандрит даже из-за стола навстречу вышел. Ступеньки сообщили, что весть будет неожиданная, неприятная и несет ее ни кто иной, как отец эконом. Так оно и оказалось.
Отец эконом монах особенный. И не только потому, что крупен, дороден и громогласен. Отличительная черта отца Михаила — постоянная занятость, деловитость и умение все видеть, замечать и исправлять. Он и монахом-то стал по этой причине. Приехал в монастырь вместе с студенческим отрядом, помощь в реставрации оказывать, да так проникся заботами монастырскими, что академ отпуск взял. Когда же заметил, что утром без молитвы не работается и не думается, а вечером без «Свете тихий» не засыпается, написал прошение в братию монастырскую. Постригли. Нарекли Михаилом, да тут же и должность экономскую дали, как само собой разумеющуюся, только ему и предназначенную.
Отец наместник никогда столь расстроенного эконома еще не видел…
— Что там случилось, отец Михаил? — обеспокоился он.
— Саня пропал.
— Велика новость! — в сердцах ответил архимандрит, — он все время куда-то пропадает и так же всегда находится.
— Да нет, батюшка. Он всерьез пропал.
— Как это «всерьез» пропал?
Пришлось отцу Михаилу поведать, что давеча, то есть вчера вечером, уже после ужина пришел к нему Саня и попросил благословения на речку пойти, рыбу половить. Зная, что с этой затеи, как и вообще со всех затей монастырского чудака, ничего толкового не выйдет, но не находя запретительных поводов, эконом благословил, но разрешил взять лишь одну удочку…
Тут надобно немного рассказать о человеке, который являлся и, надеюсь, по сей день является неотъемлемой частью монастыря, хотя никто его в братию не принимал, сана не возлагал и вообще толком не представлял, откуда он взялся. Все звали его — Саня.
Сам он определял себя, как православный хиппи, хотя, если бы не нательный крест на толстом гайтане, его можно было принять за какого-то современного дзэн-буддиста. В рассуждениях Сани, иногда слышались столь мудреные философские обороты и изыски, что собеседник замирал в ожидании интересного вывода или определения, но так их и не дождавшись, пожимал плечами и уходил в сторону. Саня вообще не следил за логикой своей речи, как, впрочем, и за собой. Определение «юродивый» к нему никак не относилось, так как в окружающем мире он видел только красивое, удивительное и неповторимое. Для него прилипший к обуви комок грязи мог вызывать аллегорическое рассуждение о несопоставимости праха земного и красоты человеческой, которую даже духовная нечистота не может превозмочь, а прилипший к этому комку лепесток одуванчика вводил Саню в трансцендентальное состояние, из которого его не мог вывести даже голод.
Саню любили все и не за что-то конкретное, а за то, что он вообще есть. Его всегда чем-то угощали, но у него никогда ничего не было. Все раздавалось, или где-то благополучно забывалось.
Внешний вид у монастырского сокровища был бродяжный, хотя после первых произнесенных с хипповской утонченностью Саниных слов и кроткого чистого взгляда, его одеяние становилось второстепенным, поэтому не всякий мог ответить, во что вообще Саня одет и как он толком выглядит.
Испросив благословение на «улов рыбы», Саня получил у отца эконома удочку и краюху хлеба, для наживки, так как накопать червя, а затем насадить одного из них на крючок, новоявленному рыбаку было ни физически, ни нравственно невозможно. Затем отец Михаил решил объяснить, где лучше поймать карася или бубыря, на что Саня ответил рассуждением о рыбарях апостолах, которые рыбу ловили сетью, а не палкой с ниткой и гвоздем согнутым.
Как бы там ни было, вооруженный орудием лова, Саня направился к нижним воротам обители, за которыми почти вплотную к монастырской стене текла быстрая речка с пологим монастырским берегом и с кручей на противоположном.
С монастырской башни было изначально видно лысоватую Санину голову, но затем и она скрылась в зарослях берегового лозняка. Специально за ним никто не наблюдал, да и рыбаков у монастырских стен всегда не менее десятка располагалась. Рыба она в душе паломница, во всей округе не клюет, а около монашеского пристанища в любое время поймать можно.
Среди кустов и рыбачьих прогалин и затерялся монастырский хиппи.
На вечерней службе Саня не показался, но этому не придали особого значения, а на ужине о нем не вспомнили, так как он трапезные не различал: мог и в монашеской подкрепиться, и в паломнической его всегда кормили.
Всполошились рано утром.
Дело в том, что будильщика с колотушкой, как в иных монастырях, в этой обители не было и на полунощницу, братия будилась дежурным по монастырю. Дежурный, случалось, задерживался, по причине сонливости, зато никогда не опаздывал Саня. Он всегда, минут за двадцать до начала самой ранней службы, громко распевая: «Се жених грядет в полунощи…», по периметру обходил обитель.
В этот раз Саниного будильного гласа не дождались, поэтому многие из братии припозднились, резонно и недоуменно спрашивая друг друга: «Куда делся Саня?»
К окончанию полунощницы, когда вся братия пред мощами преподобного старца поклоны бьет, у отца эконома уже вполне определилось все растущие беспокойство. Получается так, что он последний видел монастырского поселенца, которого при его наличии никто серьезно не воспринимает, а при малейшем его отсутствии понимает, что в обители не все благополучно.
— Может, простыл на рыбалке, и в келье лежит? — подумалось эконому, — Надо бы проверить.
Спускаясь с паперти храма отец эконом понял, что ничего он проверить не сможет, так как совершенно не знает, где находится Санина «келья». Не знал и благочинный, также обеспокоенно вышедший из храма. На вопрос: «Где Саня ночует?» смог только глава монастырских паломников толком ответить, братия лишь плечами пожимала…
