Читальный зал

Всё и сразу 

«Не так даю, как мир дает»,
не так:
всё, и сразу, и без размышлений,
без требований благодарности или отчета:
всё, и сразу. 

Быстрей, чем падает молния,
поразительней,
чем всё, что вы видели и слышали и можете вообразить,
обширней шума морского,
голоса многих вод,
сильней, чем смерть,
крепче, чем ад.

Всё, и сразу.
И не кончится.
И никто не отнимет.

Брат, если хочешь стать истинным христианином, молись, читай духовные книги, обязательно тренируй волю, улучшай и совершенствуй свою природу!

Святая Церковь обязывает христианина молиться и читать книги духовного содержания. И действительно, это очень важно и весьма необходимо христианину, ибо приносит великую пользу. В молитве, если она искренна, глубока и горяча, возвышается душа, разум стремится к Господу, сердце наполняется радостью и человек чувствует близость Бога.

Небесный Отец, видя восторженную душу, стремящуюся к Нему и желающую соединиться с Ним, по милости Своей, желая удовлетворить это стремление, приближается к ней, осеняет ее Своими лучами, наполняет небесной сладостью и предоставляет Свою спасительную благодать, которая помогает очищению души молящегося.

Гетевская мысль в «Докторе Живаго»

Denn edlen Seelen vorzufühlen
Ist wunshenschwertesten Beruf.

Goethe. Vermächtnis1

Если бы... я задумал теперь писать творческую эстетику, я построил бы
ее на двух понятьях, на понятьи силы и символа...

Пастернак. Охранная грамота

1

Пастернак мало говорит о своей связи с Гете. Множество раз, по разным поводам и в разных жанрах благодарно и, как он в конце концов признает, преувеличенно признавая свое ученичество у Р. М. Рильке2, оглядываясь на прозу Рильке как на образец для задуманного романа3, о Гете он ничего подобного не сказал4. Обширное присутствие Гете не только в романе, но во всем мире Пастернака остается необдуманным. Вместе с ним остается по существу не обдуманной мыслительная, в своем роде доктринальная сторона творчества Пастернака — нефилософствующего философа5, небогословствующего богослова6. Мы сказали: «вместе с ним», то есть с гетевским присутствием. Но это никак не значит, что при всех многочисленных линиях сходств и совпадений, которые мы постараемся отметить, мы хотим свести всю мысль Пастернака к гетеанству. С Гете хорошо начать — хотя бы потому, что мысль Гете (как и Пастернака) принадлежит началу, «месторождению» в куда большей мере, чем мысль кого-либо из философов, в том числе и «религиозных мыслителей». Все они обычно начинают, уже на шаг — на два шага — на несколько шагов отступя от этого начала, от «бесконечно ускользающей реальности», от «вдохновенного зрелища невоплощенного» (Х, 490). В последний год жизни Пастернак не нашел другого имени для сравнения своего «благословенного, неслыханного и бросающего в дрожь образа жизни, деятельного и плодотворного»7, нежели Гете. Об образе жизни в первую очередь и пойдет речь.

…ибо они насытятся
(Мф. 5: 6)

Человек, ищущий Бога и стремящийся иметь связь с Ним, насыщается Божиим присутствием, по словам Давида: «А я в правде буду взирать на лице Твое; пробудившись, буду насыщаться образом Твоим» (Пс. 16: 15). То есть он насытится, когда увидит Божие присутствие и вкусит бытие Его. И опытом доказано, что человек, который имеет личные отношения с Богом, не чувствует в себе пустоты. Благодать Божия имеет удивительное свойство: независимо от того, великий ли святой подвизается, чтобы встретить Бога, или обычный человек, каждый получает знание и опыт благодати, вкушает ее, переживая Божественное присутствие. Независимо от того, много благодати в человеке или мало, у него не появляется чувства, будто в душе его вакуум. Человек, который живет с Богом, чувствует полноту, абсолютную полноту. Потому он не испытывает тяги к чему-то другому, в чем он имел потребность раньше, чтобы заполнить свою пустоту, потратить время или утолить интерес. Мы часто спрашиваем, не грех ли то или другое. Например, грех ли курить? Грех ли пить? Грех ли ходить на дискотеки или известно, куда сейчас ходят? Грех ли все это?

Почему я считаю настоящей, стопроцентной, архетипической писательницей женщину, которая не оставила такого уж яркого следа в литературе, объясню в конце. Сначала просто расскажу о моей любимице тем, кто про нее ничего не знает или слышал это имя лишь краем уха.

Она была умна, энциклопедически образована, превосходно разбиралась в людях и обладала – выражаясь современным языком - незаурядными лидерскими качествами. Но в эпоху, когда общество относилось к сильным женщинам с предубеждением, Мари-Жанна предпочитала действовать, оставаясь в тени своего мужа.

Он был на двадцать лет старше, подкаблучник, безропотный обожатель своей высокоодаренной супруги, которая вывела мужа в большие люди, обеспечила ему место в учебниках истории, а в минуту опасности спасла от эшафота. Правда, это последнее благодеяние... Нет, не стану забегать вперед.

«Настанет день, и не столько мои писания, сколько моя жизнь и весь ее сложный механизм будут подробнейшим образом описаны», — писал Кьеркегор о самом себе. Пророчество сбылось, экзистенциализм и сегодня можно трактовать как Kierkegaard-ренессанс.

1. Жизнь «того, кто не играл в христианство»

Сёрен Кьеркегор родился 5 мая 1813 г. в Копенгагене. Его отец, коммерсант, женился вторым браком на своей служанке. Последним сыном (из семи детей) пятидесятишестилетнего отца и сорокачетырехлетней матери стал Сёрен. По этой причине он называл себя «сыном старости». Пятеро братьев умерли один за другим, лишь брат Петр дожил до зрелого возраста и стал лютеранским епископом. Судьбу своей семьи, особенно судьбу отца, Сёрен воспринимал как таинственную и трагическую, словно в свете неискупимой вины. Невольно узнав о некой семейной тайне, рассказывает философ в «Дневнике» 1844 г., он не мог избавиться от желания дознаться до истоков трагедии. Отец был суров и всеми уважаем, и лишь однажды с его хмельных уст слетели страшные слова, заронившие подозрения в душу подростка.

Маленькая ода к безнадежности

«Душа моя скорбит смертельно», —
Сказал он в Гефсиманской мгле.
Тоска вам сердце не сжимала?
И безнадежность не ворчала,
Как лев на раненом осле?
И душу боль не замещала?
Так вы не жили на земле.

Младенцы в чревесах тоскуют
О том, что перешли границу
Непоправимо, невозвратно —
Когда у них склубились лица.

А мытарь с каждого возьмет
Обол невыносимой боли —
Пожалте денежку за вход —
И вы увидите полет
Орла и моли.

Моцарта кости в земле кочуют,
Флейты звенят в тепличном стекле,
Они погибели не чуют,
Они не жили на земле.

Фёдор Михайлович Достоевский (1821—1881)

«…Не как мальчик же я верую во Христа и Его исповедую, а через большое горнило сомнений моя осанна прошла…» — такое признание можно прочитать в последней записной тетради Ф.М. Достоевского.

Не в этих ли словах его — ключ к пониманию всего наследия писателя? Нет сомнения. Здесь ясное указание и на путь, и на итог пути, каким он прошел в жизни.

Проблема веры важнейшая: каждому нужно верить хоть во что-то. Иначе — пустота. Когда же твёрдость веры соединится с полнотою Христовой истины, нет человека духовно богаче.

Вне Православия Достоевский постигнут быть не может. Всякая попытка объяснить его с позиции не вполне внятных общечеловеческих ценностей малосмысленна. Конечно, некоторые истины можно извлечь из творческого наследия писателя и вне связи с его подлинной религиозной жизнью — Достоевский для того слишком многоуровневый писатель. Но без скрепляющей всё основы всякое осмысление любой проблемы останется и неполным, и шатким, и ненадёжным.

Мы живём как будто в такую эру истории, когда все доброе почему-то не удаётся, и все злое, преступное, лживое и безобразное нагромождается, усиливается и «организуется». Ложь, низость, виртуозное предательство и разрушение — такова политика целых государств. И вот, когда ценное и священное и божественное разбивается с такою лёгкостью, когда обнаруживается его изумительная хрупкость, невольно встаёт вопрос о всемогуществе Божества. Как может всемогущий Бог допустить попрание всех заповедей и святынь! Как может «Человеколюбец» оставить человечество в этом ужасе?

Если Бог не может помочь, то он не Бог; если Он не хочет помочь, то он тоже не Бог — во всяком случае не «Всеблагий». Эта антиномия, стоящая таких невероятных усилий различным теологиям, переживается самыми простыми людьми, как живой трагизм богооставленности. Я встречался с этим переживанием в ужасе и страданиях русской революции; мешочники в теплушках говорили: «если бы был Бог, Он не допустил бы этого!». Русский солдатик-беженец, 25 лет спустя, говорил мне: «Я Евангелия больше не читаю и в Церковь не хожу»… «Почему же?». «А потому, что Правды нет на свете. Хорошим людям нельзя жить, а злодеи благоденствуют и куражатся».