Пути к Богу. Пути веры (Митрополит Антоний Сурожский)

Пути к Богу

Пути к Богу так же многоразличны, так же богаты, как человеческие души и как глубины Самого Бога, и путь к Богу начинается с веры. О вере я и хочу сказать несколько слов.

Часто люди путают понятия веры и суеверия или просто наивной доверчивости. На самом деле вера ничего общего не имеет с суеверием и очень мало — с наивностью. Вера начинается всегда с конкретного религиозного опыта. Что-то случается с человеком, что внедряет в него непоколебимое убеждение в том, что невидимый мир существует, что Бог жив и действенен.

Вера не совпадает с самим опытом. Святой Макарий Великий в одной из своих проповедей очень интересно это раскрывает; он рассказывает, как человек, который переживает глубокий религиозный (можно было бы даже сказать — просто человеческий опыт), уходит в этот опыт совершенно; пока этот опыт имеет место, он не может ни его проследить, ни за собой следить. Он и опыт совпадают совершенно. Но приходит момент, когда этот опыт перестает быть актуальным, — как море, отходит от берега; постепенно опыт стушевывается, делается прозрачным, и человек снова приходит как бы в полное, объективное сознание, может себя самого переживать, за собой следить, уловить то, что происходит в его душе. И вот в этот момент начинается область веры, то есть совершенной уверенности в том, что ставшее невидимым, не являющееся актуальным опытом данного момента — безусловно и совершенно достоверно. Человек еще весь полон переживаний, которые были в нем несколько секунд до того. Они для него так же достоверны, — нет, я скажу: более достоверны, чем вновь открывающееся осознание окружающего мира. И вот здесь начинается область веры. Человек уверен в реальности того, что теперь стало невидимым.

Как я уже сказал, это относится не только к вере в Бога, это относится ко всем глубочайшим переживаниям: любви, захватывающей радости, горя, в котором мы можем потонуть. Это относится ко всему, что так глубоко, что мы всецело в это уходим. И когда мы из этого выходим, это не остается в нас только мертвым, умственным воспоминанием. Это прибавило к нашей жизни знание, опыт; и этот опыт, когда он относится к Богу (или к человеку), можно назвать верой.

И вот пути к Богу бывают разные; согласно словам и примерам Священного Писания, можно говорить об опыте апостола Павла — с одной стороны и с другой стороны — об опыте апостола Петра и прочих апостолов.

Павел был гонителем, врагом Христа. Не потому, что он был безбожник, не потому, что он ненавидел веру; но потому, что представление, которое у него было о Боге, никаким образом не могло совместиться с тем, что он видел во Христе. Бога беспомощного, Бога уязвимого, Бога как будто побежденного, презренного он себе не мог представить, потому что он верил в Бога Святого, недоступного, сияющего такой славой, что человек слепнет, когда подходит к Нему. И он стал гонителем. Но всей душой он верил в Бога, он устремлен был к Нему, он жил Им и для Него. И он встретился лицом к лицу с воскресшим Спасителем Христом, то есть с Тем же Богом, Которого он видел беспомощным и Который вдруг явил Себя во славе: с Богом, носящим пронзенную гвоздями плоть, и в то же время сияющим славой вечной жизни.

Это в какой-то мере было и моим опытом: я открыл Христа именно как воскресшего Христа, в момент, когда впервые читал Евангелие для того, чтобы себя убедить или, вернее, убедиться в том, что все это неправда и что нельзя верить.

Но вы скажете: это исключительный опыт; какая же для меня в этом надежда?.. Надежда, может быть, гораздо большая, чем та, которую мы можем получить от исследования, от труда, от искания. Часто нам не дано искать. Книг — нет; Евангелие -недоступно; нет никого, кто бы наставил. И вот мы можем спокойно, с совершенной уверенностью думать и знать, что Господь может нас взыскать непосредственно, открыться глубинам нашей души в опыте, которого человек создать не может, но который Бог может нам подарить, именно даром. Так стал верующим протестант барон Николаи¹, один из членов ранних кружков студентов в Ленинграде, в начале этого столетия, который в момент глубокого отчаяния, не будучи в состоянии найти Бога и одновременно чувствуя, что без Него жизнь бессмысленна, воскликнул: «Господи, если только Ты существуешь, откройся мне!» И вдруг на него сошел непостижимый покой, такая глубина переживания и радости, которой он до того никогда не переживал; и в этой глубине и радости он нашел Бога. Это кажется очень нелогичным. Но разве логичен опыт любви, опыт красоты? Его можно разложить потом и сделать как будто убедительным. Но не из составных частей он созидается, а от непосредственного, глубинного опыта, который более убедителен, чем все составные его части.

Но есть иной путь, путь других апостолов, путь Петра. Они Христа открыли постепенно, не внезапно. Они Его знали по деревне, в которой Он жил; они Его знали как молодого человека, как юношу. Может быть, Он их поражал Своей личностью, но они еще не видели в Нем Бога. И постепенно Он им начал раскрываться в такой глубине, что они стали познавать, что Он — не как все. Постепенно, постепенно раскрылся Он им во всем величии Своего Богосыновства: Сын Божий, ставший человеком. Так случилось раскрытие веры в людях, которые годами, постепенно Его открывали, день за днем, год за годом. Это путь искания. Но и этот путь в какой-то момент совпадает с путем Павла; в какой-то момент что-то случается, чего никто не мог предвидеть: вдруг какая-то пелена разрывается, и человек видит, видит во славе, в сиянии, в глубине то, чего не познавал раньше.

Вы скажете: Христа мы не встречаем, как они встречали… Да; но мы встречаем людей, которые знают Христа, которые веруют в Него. Есть старое присловье: никто не может отречься от всего, чтобы последовать Богу, если не увидит на лице хоть одного человека сияние вечной жизни… Иногда человек сияет. Иногда мы находим в человеке такую глубину, такой простор любви, самозабвения, который уже не принадлежит земле. Это нам раскрывает уже начало небесного.

Вот два пути, по которым можно пройти: один путь, требующий громадной, строгой подготовки, и другой путь — искания медленного, вдумчивого, который тоже в какой-то момент увенчивается встречей. И здесь начинается вера.

На пути к Богу очень важно уметь справедливо, умно делать различие между проблемами и преградами, которые стоят на дороге. Проблема — это задача, которую надо разрешить. Перед проблемами стоит ученый, мыслитель; перед проблемами стоит человек в течение всей своей жизни. Они не обязательно являются преградами: наоборот, они полны увлекательного интереса; для того, чтобы разрешать эти задачи, стоит жить. По отношению к Богу эти проблемы бывают иногда страшно мучительны; вместе с Иовом иногда хочется сказать: «Господи, я Тебя не понимаю! Я Тебя знаю как Любовь, верю в Тебя — и минутами так страшен тот мир, который Ты допускаешь». Такими проблемами можно назвать проблемы зла, бессмыслицы, проблему, которая стоит перед человеком, когда он потерял ребенка — и не может понять: как это может быть. Это — богатая почва встречи между премудростью Божией и умом человеческим, и человек имеет право, больше того: он обязан вглядываться в эти проблемы, вдумываться в них и разрешать их с помощью опыта, но всецелого опыта, не только ума, а целостного человеческого опыта, и с помощью веры.

Но на пути к Богу стоят также преграды, которые не являются задачами или проблемами; они стоят между нами и самим вопросом о Боге, о мире, о человеке. Бывают нравственные преграды. Я помню человека, который мне говорил, что он всей душой хочет встретить Бога и что-то ему не дает. Я его спросил тогда: «Что бы вы сделали по отношению к человеку, который поступил плохо: вы его простили бы или осудили?» И он с искаженным злобой лицом сказал: «Я бы его изничтожил!» — «Благодарите Бога, — сказал я ему тогда, — что Он не является вам: если бы Он теперь встал перед вами, — Он, Который является всепрощением и Любовью, — вы не устояли бы на суде»…

Есть другие преграды: психологические, умственные, которые не дают нам добраться до самой задачи, до самой проблемы, которые не позволяют нам правильно, справедливо, умственно справедливо сформулировать самую проблему. Это — предвзятые мысли, какие у нас есть; например, нелепые, карикатурные представления о Боге, о Церкви, о Христе, которые не соответствуют ничему, которые надуманы, но раз мы их приняли, мы не можем разрешить этого вопроса, потому что такого Бога нет, и поэтому связанных с Ним вопросов решить никак нельзя.

И есть еще преграда: это — априорное наше отношение к тому, как подходить к вопросам жизни. Сейчас наука играет такую громадную роль (вполне справедливо, и я радуюсь этому), что нам кажется, будто все вопросы должны решаться так, как решаются научные вопросы, и мы хотим применить чисто научные методы к темам, к которым они неприменимы. Мы же не применяем методов физики к биологии, методов химии к истории. С какой стати мы должны применять методы физических наук к области человеческой души? Я когда-то занимался наукой, в частности, физикой. Всякий физик может разложить музыкальное произведение на составные части, разобрать их математически, превратить в кривые; это называется акустикой, но это не называется музыкой. После того как вы анализировали физическими приборами музыкальное произведение, у вас никакого представления нет о том, прекрасно оно или ничтожно, потому что восприятие красоты в музыке происходит на другом плане. И вот если мы хотим справедливо, умно подойти к проблеме о Боге, надо, с одной стороны, с большой смелостью формулировать эти проблемы, но формулировать их по отношению к реальной ситуации, то есть по отношению и к Богу реальному, и к человеку, и к жизни ставить вопросы с предельной остротой и справедливостью; и одновременно быть страшно осторожным, чтобы не воздвигать ложные преграды в этом искании, создавая себе такие образы, которые нам будут мешать и формулировать проблему, и ее разрешить, так как формулировка будет невозможна из-за карикатуры, с которой мы начинаем, а анализ проблемы будет невозможен, потому что мы к нему подойдем методами, применимыми к другим предметам, но ни к истории, ни к человеку, ни к духовной жизни, ни к Самому Богу неприменимы.

1. Павел Николаевич Николаи (+1919 г.), основатель Русского студенческого христианского движения

Декабрь 1970

О путях веры

Эта беседа должна быть вступлением в обмен мнениями, в разговор, потому что мы все друг друга знаем мало. Некоторые из вас, конечно, очень близко связаны с другими, а некоторые совсем друг друга не знают; и я думаю, очень важно, чтобы мы общались и обогащали друг друга и знанием, и, главным образом, опытом, и еще, может быть, больше — вопросами, которые у нас есть.

Я хочу сказать нечто о вопросах. Очень важно, чтобы мы перед собой ставили честно и со всей доступной нам правдивостью те вопросы, которые перед нами ставит и наша вера, и наша церковность, и наша жизнь в современном мире. Я делаю различие между этими тремя вещами, потому что наша вера заключается в том глубинном общении с Богом, которое покоится либо на жажде, на голоде, который живет в нас, либо на непосредственной уверенности и знании о Нем через общение, через приобщенность. Церковность же, с одной стороны, расширяет нашу личную веру, наш опыт о Боге, о тайне бытия, но, с другой стороны, она ставит перед нами вопросы, потому что Церковь в своем существе — одно, а Церковь, какой мы ее видим, испытываем, которой мы являемся — другое.

С одной стороны, мы говорим о Церкви как о Теле Христовом, о том месте, где пребывает Дух Святой, говорим, употребляя слова апостола Павла, об обществе святых, т. е. людей, которые всецело, до конца себя Богу отдали и посвятили. Но с другой стороны, мы все сознаем, и лично и коллективно, что мы грешники, что мы очень далеки от Бога и очень мало похожи на Христа, Который должен быть прообразом всякого христианина. Он Сам нам говорит: Я вам дал пример, следуйте ему… И в этом отношении, святой Ефрем Сирин писал, что Церковь это не общество торжествующих святых, это толпа кающихся грешников… Но разница между теми грешниками, которые составляют Церковь, и теми грешниками, которые Богу чужды, определяется именно этим словом «кающиеся». Грешник — это человек, который душой болит о своем отчуждении от Бога, душой болит о том разладе, который царит в нем между всеми силами души и тела, душой болит о том разладе, который существует между ним и его ближними, начиная с самых близких и кончая далекими. И покаяние не заключается только в этом внутреннем глубоком переживании скорби, но также в обращенности к Богу. Скорбеть о себе, об обществе, о своем сиротстве в мире может каждый, но только верующий в Бога может силой этого чувства обратиться к Живому Богу, зная, что Богом он сотворен, что Богом он любим, что Бог воплотился, стал Человеком для того, чтобы нас спасти — жизнью, учением и смертью и, конечно, Своим Воскресением; и что когда Бог нас зовет быть полностью человеком, Он не говорит о том, чтобы мы были «как можно лучше», Он говорит о чем-то совершенно ином. Святой Иоанн Златоуст советует: если вы хотите узнать, что такое человек, не поднимайте глаз к престолам царей и вельмож; вознеситесь взором к Престолу Божию, и вы увидите Человека, сидящего во славе… Единственный Человек, Который полностью, совершенно Человек, это Господь Иисус Христос, потому что в Нем полнота Божества обитала телесно, потому что сама Его телесность пронизана Божеством, потому что Он Бого-Человек; и это — наше призвание.

Вот куда нас должно вести покаяние, куда наш взор должен быть обращен. И мы должны на этом пути ставить перед собой вопросы, которые рождаются из нашей веры, из нашей церковности, из нашего соучастия со всеми тварями в жизни сотворенного Богом мира: человеческого и вещественного, мира, за который мы ответственны перед Богом.

Бояться вопросов — нельзя; закрывать на них глаза — значит только разрушить наше настоящее и погубить наше будущее. Но почасту в одиночку мы не можем решать те вопросы, которые рождаются у нас в душе или которые рождаются от опыта жизни среди людей и в том мире, в котором мы живем. Вот почему я говорил вначале, что нам надо в этих встречах общаться, ставить перед всеми те глубинные и основные вопросы о вере, о жизни, которые перед каждым из нас встают. И, может быть, можно бы так сказать: не только вопросы о вере, но о нашем неверии, о наших колебаниях, о нашем искании, о нашей растерянности, о нашей неправде житейской. (Я сейчас не призываю никого исповедоваться перед всеми; но вопросы эти имеют общее, универсальное значение).

И вот первый вопрос, который я хотел бы сейчас поставить — но только поставить, потому что я хотел бы, чтобы на него вы отвечали более полно, чем я собираюсь это сделать, это вопрос о том, как человек делается верующим? Почему?

Первое, что я хотел бы отметить: Бога никто выдумать не может. Можно выдумать идолов, можно выдумывать чудовищ, которые собой представляют человека, не ограниченного ничем ни в добре, ни во зле; но Того Бога, Который касается глубин души, Который может душу взволновать и наполнить, выдумать невозможно. И всякий человек, который говорит, что он познал Бога в какой бы то ни было мере, в какой бы то ни было форме — это человек, который коснулся края ризы Божественной, человек, которому Господь открылся, может быть, неуловимо, но открылся.

Второе, что я хочу сказать: вера наша, если она вырастет в реальность, должна начаться с голода, с тоски, с искания или с чуда встречи. Архиепископ Кентерберийский Рамзей в одной из своих проповедей сказал, что в каждом человеке есть такая глубина, такой простор, который ничто не может заполнить; такой простор и такая глубина, которые могут быть заполнены только Божиим присутствием. В эту глубину, в эту бездонность мы можем кидать все, что земля может дать: и знание, и красоту, и живые чувства; и вместе с этим душа наша никогда не бывает до конца удовлетворена, — остается голод, тоска, желание. И это сознание многих пугает; многие, ощущая в себе эти различные чувства (может, и другие, которые я не назвал), стараются заглушить этот голод, забыться, сузить свою внутреннюю емкость, измельчать, если нужно — только бы не раскрыться так, чтобы денно и нощно кричать о своей тоске, о своей растерянности и голоде. А на самом деле, это, возможно, самое драгоценное состояние, какое может у нас быть, потому что только от этого чувства и от осознанности этого чувства может родиться настоящее, серьезное подвижническое искание того, без чего жить нельзя, а не только искание того, с чем жить было бы легче или удовлетворительнее и приятнее. Такой голод вызывает в душе человека сознание, что чем угодно можно поступиться для того только, чтобы найти то — или Того, Кого душа ищет, Единственного Того, Кто может заполнить, исполнить, преобразить душу, тело, все существо.

Бывает, что человек, в результате этого голода и узнав о Христе, услышав о Нем (помните слова апостола Павла: вера от слышания, а слышание от слова Божия), учуяв: Да! в этом есть такая правда, такая красота, такой строй! — идет и ищет крещения. И справедливо это крещение ему дается в ответ на голод, в ответ на сознание, что только тут можно найти жизнь. Но крещение — не магическое действие; это не такое действие, которое непременно должно снять тоску, и голод, и искание. Приобщенность ко Христу бывает различная. Апостол Павел в 6-й главе Послания к римлянам говорит, что, погружаясь в воды крещения, мы умираем со Христом и восстаем с Ним к новой жизни. И в другом месте он говорит, что мы носим в теле нашем мертвость Господа Иисуса Христа. И вот бывает, что человек ощущает преимущественно свою приобщенность к мертвости, к распятию, ко кресту, к трагедии воплощенного Богочеловека. А бывает, что, наоборот, он переживает как бы обратное: умерев, он воскресает и живет этим сознанием воскрешенности. Но и тот, и другой приобщены ко Христу равно, хотя различно. Это не значит, что тот, кто приобщен ко Христу трагично, не соучастник Его Воскресения; человек, который не соединился со Христом, не может быть в такой мере, с такой острой чистотой быть приобщенным крестной смерти и крестному пути Господню. Это один путь, и многие этим путем идут; идут те, которые ищут того, что уже нашли, которые ищут полной приобщенности, не отдавая себе отчета, что, по милости Божией, они приобщены самой сердцевине тайны Христа: спасительным Его страданиям…

Бывает, что вера приобретается иным путем. Мы все знаем рассказ об обращении апостола Павла; но к обращению апостола Павла есть некая и предыстория. Как верующий иудей, он всецело, всей силой потрясающей своей души принадлежал Богу, хотел служить Ему единому, не шел ни на какие сделки или компромиссы, всецело и до конца хотел быть Божиим слугой и поклоняться Ему жизнью и смертью своей. И только потому что он был таков, мог Христос стать перед ним во славе Своего Воскресения, и только потому что он был таков, мог он узнать в этом видении Христа, а не усомниться: не привидение ли это?.. Есть люди, которые и в наше время таким или подобным образом находят веру.

Есть еще другой путь. Есть люди, которых Господь взыскал из глубины отчаяния; люди разного возраста, разных путей жизни, которые Бога не имели, которые никогда не встречали Бога, но которые встретили лицом к лицу жизнь: жизнь с ее богатством, жизнь с ее убожеством, жизнь со страданием и с радостью, — и которые не были поражены злом, но не могли быть удовлетворены и тем относительным добром, какое несет в себе жизнь без Бога; и которые дошли до такого предела, когда осознали, что они не могут продолжать жить, если нет предельного, всеконечного смысла в жизни. Таких тоже взыскивает Господь.

Поэтому нет такого пути человеческой души, нет такой стези, по которой человек идет, где бы он не мог встретить Бога или, скажу даже, мог бы Его не встретить. Но встретить Бога и узнать Бога можно только из глубин истосковавшейся, жаждущей души. И этого мы боимся; мы боимся раскрыться внутреннему голоду и внутренней тоске, мы боимся заглянуть в себя и увидеть: какая бездна пустоты!.. Мы боимся: а вдруг эту пустоту ничто не может заполнить?!. И вот тут вера, которая, как говорится в начале 11-й главы Послания к евреям, есть уверенность в невидимом, делается не только уверенностью, но и верностью: верностью своему исканию, верностью тому зову, который звучит из самых недр и глубин человека. И если такая уверенность в себе самом, в пустоте, в голоде, в нужде, в тоске и, значит, в том, что не может не быть того, что исполнит все это смыслом и содержанием, — если такая вера делается верностью, если вера расцветает в подвиг: в подвиг верности через молитву, в подвиг верности через хранение заповедей жизни, тогда человек находит веру все глубже, и раскрывается его душа, как говорит Максим Исповедник, до пределов бесконечности.

И вот вопрос, который я хочу поставить сейчас перед вами, — вопрос очень личный. Я хочу сказать: есть ли среди вас человек или несколько, которые готовы сказать, каким образом они уверовали, каким путем Бог их привел к вере? Что случилось в их жизни и в душе решительного, решающего, что сделало из них верующих людей? Вот вопрос, который я хочу сейчас вам поставить. Если окажется, что никто из нас не может ничего об этом сказать — помолчим вместе, подумаем каждый о тех людях, которых мы встречаем и которые являются людьми веры. Откуда она у них? Как они могли вырасти в такую изумительную красоту и в такое величие? И когда мы разойдемся, унесем с собой этот вопрос, который я ставлю перед каждым из вас: Верую ли я? В какой мере?.. Господи, верую! Помоги моему неверию!.. Неверие свое легко найти — но где моя вера? На чем она покоится? Из чего она родилась?.. Поставим себе эти вопросы, потому что, как апостол Петр нас учит, мы призваны уметь дать отчет о нашей вере каждому человеку, который этого потребует, кому нужен свидетель, способный сказать: Да! не бойся,-то, чего ты ищешь, о чем мечтаешь — реально; я могу с достоверностью сказать: «Я знаю, что это правда».

Мы посланы в мир для того, чтобы перед этим миром быть свидетелями. Можем ли мы быть свидетелями, если сами не сознаем своей веры, если мы не можем сказать человеку: я прошел тем же путем, и я тебе укажу хоть первые шаги на этом пути… Недостаточно быть верующим, — надо научиться давать. Никто большей любви не имеет, как тот, который душу свою, жизнь свою положит за другого. Это — предел; а до этого? — до этого первые шаги: протянутая рука, живое слово, и готовность, хотя бы даже со страхом в душе, засвидетельствовать правду Божию, Божию любовь, Божию святость…

Ноябрь 1989