Внутренняя природа

"А ведь какое это великое утешение – сознавать, что тоска твоя

есть неосознанный плод покаяния, подсознательное самонаказание

за отсутствие требуемых плодов. От мысли этой – в умиление придти надо,

и тогда тоска постепенно растает, и истинные плоды покаяния зачнутся…"

(из слов преподобномученицы Марии Гатчинской)

На кровати в углу комнаты лежал человек. Женщина. Всё тело её было сокрыто под тяжелым драпом, только лицо – необычайно белое и светлое, окаймленное черным шерстяным платком, покоилось на маленькой подушке.  Как и тело, лицо было недвижимо, но открытые ясные глаза, внимательно глядящие за оконную раму, теплились жизнью.

Окно, в которое вцепились глаза женщины, бы

ло небольшим, однако с двумя створками.  Зимняя рама, которую всегда вставляли в октябре месяце, а вынимали к Пасхе, была наглухо заткнута старой ватой. С декабря стекла покрывались морозными узорами. Женщина часто и подолгу изучала их замысловатые кружева, находя в них покой и красоту. Но ближе к весне, она всегда просила кого-нибудь из птенцов – так она называла сестер, ухаживающих за ней – растопить дыханием хоть щелочку, чтобы видеть, как приходит весна.

День только занимался,  но даже в этот ранний час, становилось понятно, что он будет ясным.  Сквозь прореху в окно стучались ещё скупые на тепло, но по-особенному яркие и радостные февральские лучи солнца.

Чуть заметный шорох где-то в глубине дома, скорее всего даже в сенях, отвлек женщину от окна. Глаза её медленно скользнули вверх, по потолку, затем к противоположной стене – на дверь. За время болезни её слух стал настолько чуток, что по шелесту платья и характеру поступи за дверью, она точно определяла, кто из сестер или близких гостей сейчас войдет. На этот раз к ней шёл не один посетитель. Мягкие шаги и  шуршание материи, видимо, длинной юбки взрослой гостьи сопровождались шажками мелкими - кто-то маленький, кажется, шел в припрыжку, а кто-то ещё и вовсе быстро-быстро семенил. Глаза женщины заулыбались.

В доме послышались радостные голоса – видимо,  Юлия Александровна, как хозяйка дома, приветствует пришедших и помогает им раздеться.  Сейчас гостям предложат с дороги чаю, а Юлия Александровна сюда придет рассказать о гостях и проверить, всё ли в комнате ладно. А вот и её шаги…

В дверь легонько постучали, и с молитвой в комнату то ли вошла, то ли впорхнула хрупкая фигурка. Щуплая, с веселым добрым лицом, и каштановыми волосами с проседью, входящая походила на синичку, которая взлетая на ветку, сразу начинает щебетать и прыгать с место на место, заражая глядящих на неё своей неугомонностью. Юлия Александровна подошла к кровати своей старшей сестры и поцеловала её в лоб.

- Мать Мария, благослови! Пришли матушка Белавская с девочками… - радостно зашептала она, поправляя прядь волос, выбившуюся у лежачей женщины из-под платка.

Та кивнула.

Юлия Александровна бережно достала недвижимую правую руку сестры из-под драпа, на запястье висели четки, и упокоила её поверх одеяла.

- Так хорошо, да? А на улице – нынче – солнце! –  щебетала хозяйка. Теперь она подлетела к окну. От первого тепла узоры превратились в мутные пятна. Тыльной стороной ладони Юлия Александровна протерла стекла,  быстро кинула взгляд в сад, чему-то согласно кивнула, и обернувшись, заключила:

- Ну… сейчас приведу!

Часы, стоящие на комоде, принялись за свой ежечасный бой, но Мать Мария даже сквозь их метроном слышала как в гостиной мелодичный женский голос тихо, но твердо внушал: «Шурочка, будь посмирнее. Комнатка у матушки очень маленькая, толкаться там нельзя. И шалить нельзя. Матушка болеет, ты же знаешь, и любой твой толчок принесёт ей страшную боль, понимаешь? Ты ведь понимаешь, милая, так?» И какой-то знакомый холод сжал её сердце. Она скоро заморгала глазами, вдохнула и выдохнула, и вмиг отпустила тоску от себя, как свободную птицу – в небо. Раскрыла глаза.

На пороге комнаты стояли трое. За то время, что она не видела их – они все очень изменились. Матушка Ксения заметно похудела, но худоба шла ей, даруя молодому лицу здоровый румянец. Лоб её был высок и покоен, жесты неторопливы, взгляд умиротворен – с внутренним облегчением подметила мать Мария. Видно, матушка не оставляет молитв, и Господь ей помогает, подумала она.

Девочки, конечно выросли. Старшая – Асенька – вытянулась тростиночкой, ей, поди, уже седьмой годок. Она трогательно кланяется, целует краешек руки с четками. Но девочка слишком собрана, как натянутая струнка, вот-вот лопнет. Бровки её напряжены, и глазки грустные. Должно быть, она знает то, что в её возрасте знать никому не пожелаешь. Должно быть, матушка всё рассказала ей об аресте отца.

Младшая Шурочка – резва, как раз по своим годикам. Ей три. Её круглое личико с носиком-пуговкой любопытно оглядывает комнатку. Она тоже подходит целовать руку, но размер комнатки для неё узок, ей хочется бегать и прыгать и тяжело сдерживать себя, и оттого она очень неуклюжа и забавна одновременно.

После приветствий по обыкновению начинают петь молитвы. К молитвам подтягиваются Юлия Александровна и несколько девушек из сестричества. Из-под стола достают низкую скамью, ставят на неё у разножки Асеньку и та серьезно, по-взрослому начинает читать канон Матери Божией по церковно-славянски. Слова девочка произносит четко, почти не путая ударения. Но от сосредоточения и волнений у неё часто пересыхают губы, и она по-детски их прикусывает.

Во время молитв пару раз матушка выносила разрезвившуюся Шурочку в коридор, пока одна из сестер не увлекла девочку тряпичной куколкой. Тогда та села в уголок и молча играла, изредка поднимая восторженную головку к матери.

Когда каноны прочитали, Юлия Александровна с сестрами увела девочек снова пить чай, оставив матушку Ксению Васильевну с матерью Марией. Та села на низенькую скамеечку возле кровати и сначала просто сидела и молчала, глядя то на иконы, то на лежащую женщину. Потом начала говорить. Ровно и искренне о своей жизни в дали от мужа, о трудностях и радостях, о первых весточках от него, о страхах и надежде, о вере и маловерии.

Мать Мария слушала, и в её живых глазах отражалась любовь и боль за говорящую. Когда матушка замолчала, мать Мария заговорила сама. Говорить ей было тяжело, язык не слушался, легче было петь, и она пропевала звуки – медленно и внимательно, складывая их в такие нужные сейчас слова.

Когда гости ушли, обогретые и утешенные, мать Мария, обессиленная, провалилась в сон. Но и во сне тело ныло и гудело, не давая покоя.

В обеденное время есть не хотелось, но расстраивать Юлию Александровну было нельзя, и она насилу проглатывала ложечки чего-то жидкого, теплого и безвкусного, пока сама Юлия не поняла, что пища приносит сестре лишь муку. Платком Юлия Александровна вытерла мать Марии рот, и еле слышно вздохнув, убрала тарелку.

Вечером её переворачивали и обмывали, так что затихнувшие было боли снова возобновились, и всю ночь она провела с открытыми глазами.

Через несколько дней началась Сырная седмица и от вошедших с улицы людей повеяло свежестью и запахом земли. Мать Марии стали подкладывать под голову еще одну подушечку, чтобы ей было виднее, что делается за окном. А за окном природа то буйствовала, то ликовала. Зима всегда отстаивает свои права, не желая уходить вовремя.

В Прощеное Воскресенье с недельной почтой пришла весть от отца Петра Белавского. С Соловков. Юлия Александровна радостно щебетала, вспоминая недавний визит матушки Ксении. Глаза мать Марии светились.

И как ни трудно было ей, в тот же день, она диктовала ответ:

Христос посреди нас! Возлюбленный, дорогой мой отец! Как ты порадовал меня своей всесторонней весточкой! Но зачем удивляешься, что у тебя меняется настроение? Посмотри на прекрасное небо! Сейчас оно чистое и голубое, но вот являются огромные облака, точно белоснежные глыбы, прикрепленные к своду. И это сменяется белыми барашками, и вдруг появляются черные тучи с медным отливом. Довольно скоро они сгущаются; в природе темно. У всего живого мира делается тревожное состояние. Тучи давят мозг и сжимают сердце. Но вот поднялся ветер, грянул гром и полился обильный дождь. Небо прояснилось, выглянуло солнышко, воздух очистился, повеяло приятной свежестью. Всё оживилось, и человек воспрянул духом. Не то ли самое бывало с нами, в нашей внутренней природе? Вот то же самое испытываешь и ты, родной, и многие, и я, неключимая: после пролитых горячих слез очищается наше сердце и становится легко-легко. Как много милости у Всемогущего! Вчера видела твою дорогую матушку. Она выглядит хорошо, а главное, спокойна. Конечно, ее много утешают детки, да такие интересные, как ваши. Асенька — большое утешение для родителей, а Шурочка интересная и забавная. Как хорошо для тебя время бежит! Не знаю, когда придет мое письмо. Может быть, на Пасху? Так я заранее с тобой христосуюсь, дорогой мой отец. Сестры-птенцы низко кланяются, поздравляют, и все целуют твою руку. Скажу несколько слов о себе. Здоровье сильно ухудшилось. Чувствуется болезненность во всём, стала «недотрога». Но все же Господь милостив ко мне. Счастье вас не оставило на севере. Счастье в том, что живете среди природы. Природа — родная мать, которая воспитывает, утешает и радует. Сейчас оттаяли мои стекла, и я сквозь мое маленькое окошечко вижу частичку природы. В этом — большое утешение. Дух дышит везде, и не было ни одного дня, чтобы не вспомнили тебя. Господь всё видит и слышит. Да будет всё святое и сильное с тобой, мой дорогой отец. С христианской душой любящая тебя Лидия.

22 февраля 1931 года.

ПРИМЕЧАНИЕ:

Мать Мария – в миру Лидия Александровна Лелянова - родилась в 1874 году. В 16 лет, перенеся  энцефалит, она заболевает недугом Паркинсона. С 1912 году Лидия полностью потеряла подвижность и вынуждена была все время лежать на спине. Руки и ноги у неё не действовали. По смерти родителей за Лидией ухаживали её младшая сестра Юлия Александровна (1876 г.р.) и брат Владимир Александрович, к которому они переехали в Гатчину (скончался в 1927г).

В Гатчине духовником сестер стал о. Иоанн Смолин. Он постриг Лидию в монашество с именем Мария, а также благословил некоторых своих духовных дочерей ухаживать за лежачей. Так сложилось сестричество, сестры которого не только помогали Юлии Александровне в уходе за матерью Марией и по хозяйству, но и вместе совершали молитвенное правило, читали, несли послушания. К мать Марии потянулись люди за словом утешения и молитвой. В доме служились молебны, бывало духовенство.

После кончины о. Иоанна Смолина духовником сестричества становится о. Петр Белавский. В 1929 году его впервые арестовывают и ссылают на Соловки. 1933 году он был досрочно освобожден.

19 февраля 1932 года арестовали и мать Марию с Юлией Александровной. В постановлении на арест м. Марии прямо вменялось в вину исповедание веры: «Участвует на нелегальных сборищах, где читается евангелие, на которые приглашается местное население и в беседах на религиозные темы ведет антисоветскую пропаганду»

Как вспоминали современники, «мать Марию волокли со второго этажа их дома два чекиста, прямо по полу, несмотря на ее крики от боли, погрузили в грузовую машину и увезли в Ленинград» 17 апреля 1932 года она скончалась в госпитале при ГПУ. Юлию Александровну отправили в далекую ссылку.

17 июля 2006 года мать Мария была прославлена в лике святых как преподобномученица Мария Гатчинская. Память её празднуется 17 апреля по новому стилю.

(Рассказ основан на воспоминаниях Александры Петровны Белавской и письме матери Марии отцу Петру Белавскому).