20 глава. Поиски и находки
Потому что участь сынов человеческих и участь животных —
участь одна: как те умирают, так умирают и эти, и одно
дыхание у всех, и нет у человека преимущества перед
скотом, потому что все — суета!
Екклесиаст, 3
Август 1945 года. Себеж
— Я жену свою ищу и сына. Ее Оля зовут, а мальчика Костик. Они должны в этом доме жить, — терпеливо объяснял Михаил Ерохин беззубой коричневокожей старушке, вышедшей на крыльцо старого деревянного дома. На ее плечах лежал разноцветный платок, а седые кудри выбились из-под теплой вязаной шапочки. Слезящимися голубыми глазами она смотрела на мужчину в военной форме и не понимала, что он говорит. Она улыбалась синими тонкими губами виноватой улыбкой и медленно кивала головой. В правой руке у нее была зажата сухая печенька. Она бессознательно протянула ее Михаилу, пытаясь сделать для него что-то доброе. Он побледнел и отшатнулся. Он наконец-то понял, что старуха нездорова.
— Зачем же она так улыбается, как будто знает все ответы на вопросы? Наверное, все сумасшедшие, так улыбаются. Они знают то, что не знаем мы, простые смертные. — Промелькнула мысль в голове у Михаила. И он с горечью подумал:
— Вот и я скоро с ума сойду, от того, что не могу найти свою любимую жену и сына. И никто мне не хочет помочь в этом городе, — Он вспомнил, как зашел сюда первый раз, как встретил Ольгу и через нее вышел на подпольщиков. Его мысли прервал старик, проходивший мимо по тропинке. На нем была холщовая рубаха и заношенные штаны. За плечами котомка.
— Это Матрена. Она почти глухая и слепая, — сказал он, остановившись подле Михаила, и березовой суковатой палкой стал рисовать на песке какие-то загогулины, притаптывая ногой в такт каким-то своим мыслям.
Михаил смотрел на старика и старуху, молчал, отчаянно не понимая, кто сошел с ума, они, эти два старика, или он, три дня безрезультатно искавший Ольгу и Костика в городе. Неподалеку от него, метрах в шестидесяти, на мотоцикле, в тени другого деревянного дома, что стоял по соседству, сидел его друг, летчик Иван Морозов. Он ждал Михаила, не вмешиваясь в поиски.
Мимо Ивана по улице прошла статная молодая женщина с коромыслом. Иван тут же состроил ей глазки. Она в ответ усмехнулась и чуть качнула ведра с водой.
— Дайте воды напиться, пожалуйста, — попросил летчик Морозов, и живо соскочил с мотоцикла, одергивая гимнастерку.
Пока он пил, она смотрела на него, изучая его ладную фигуру и приятную внешность, и, откровенно улыбалась, прислонив коромысло к поставленным ведрам. Иван смочил лоб напоследок ледяной водицей и спросил, поправляя фуражку:
— Может, Вы гражданочка, подскажете нам правильный путь. Мы ищем дом Ольги Ерохиной. У нее еще сын маленький есть, Костиком зовут. Он в Москве родился, в сорок втором году.
— Мы — это кто? — удивленно спросила женщина.
Вдруг ее внимание привлек другой военный. Он стремительно шел со стороны дома соседей и глядел на нее смеющимися глазами цвета черной смородины.
— Миша! Ты жив! Вскрикнула она, бросилась к нему навстречу и крепко обняла своего пропавшего без вести супруга.
— Оленька! Он целовал ее глаза, щеки, волосы и никак не мог поверить, что наконец-то нашел ее целой и невредимой.
— Тебе сказали, что я погиб, и поэтому ты вернулась в Себеж? — спросил он с нажимом, когда они шли к дому.
— Мне сказали, что ты пропал без вести, — поправила его Ольга, — а у меня в этом городе — родня. Одной мальчика в Москве мне было не поднять, а здесь — родина. Здесь каждая березка помогает, — добавила она и заплакала.
Михаил вел ее, держа за плечи, а Иван Морозов нес коромысло с ведрами. Жила Ольга неподалеку, всего через два дома от сумасшедшей, но доброй бабушки Матрены.
— Здесь фашисты так зверствовали, что многие не выдержали и сошли с ума, — объяснила Ольга поведение стариков.
Когда они вошли в дом, и ступили на трухлявые половицы, то увидели белоголового мальчика, играющего у небеленой, покосившейся печи. Он выкладывал дорожку из щепочек и пел бодрую военную песенку. Ему не было и четырех лет.
— Эй, Костик, папка твой пришел, — весело заявил вошедший Михаил, поднял мальчика на руки и показал, как летает самолет. Пытаясь скрыть слезы на глазах, он целовал льняную головку сына, его залатанную рубашечку, но его горло душила бешеная ненависть к тем, кто разлучил его с семьей.
Месяц, пока у мужчин был отпуск, они жили в Себеже, ходили рыбачить на озера, и Ольга с осторожностью присматривалась к другу Михаила. Тот избегал ее, и пытался скрыть то, что влюбился в эту красивую женщину с первого взгляда. Ваня Морозов был хорошим другом, и поэтому холодел и покрывался испариной, когда чувствовал на себе пристальный взгляд Ольги. Он старался не смотреть на нее, опуская глаза с густыми темными ресницами, но не мог совладать с собой и все больше украдкой любовался ей, когда она занималась домашней работой, все больше прислушивался к ее сильному мелодичному голосу, все больше тянулся к ней.
Он видел, что она к нему неравнодушна, и что у нее на душе происходит то же, что и у него. И они пытались скрывать это даже друг от друга. Но у них не получалось. Всегда кто-то из них случайно выдавал себя взглядом или движением рук. Один Михаил ничего не замечал, так как был на седьмом небе от счастья, что наконец-то обрел свою семью.
Однажды был случай, когда они ночевали на озере, а ребенка оставили у тетушки Анны. Ночи в августе уже были холодные. Для того, чтобы согреться, они легли все втроем спать в стог сена, выпили медовой браги, и, когда муж у Ольги крепко уснул, успокоившись у колен жены, она без стеснения залезла к Ивану. Тот, сделал то, что она требовательно и страстно просила, а утром все довольные и отдохнувшие, сели у озера рыбачить.
Так, незаметно от Михаила, Ольга стала любовницей Вани. Чуть ли не каждый день она к нему прижималась жарким телом, задирала юбку, и он овладевал ей в сарае, в бане, и даже в супружеской постели. Однажды, когда ему было невыносимо стыдно перед другом, что колол во дворе дрова, он спросил у Ольги:
—Ну, зачем тебе это надо?
— Война кончилась, любви хочу, — посмотрела она синим взглядом, и прожгла Ивана насквозь, — Поглядела я в Москве, как люди живут, и так же захотела жить, как все, а здесь этого нет. Мужчин здесь нет, почти все погибли. И вот Вы приехали. Вдвоем.
— Любишь ведь ты его, зачем я тебе нужен? Заглянул Ваня в глаза чужой женщине и пожалел об этом, так как немедленно стал в них тонуть. Словно его затягивала какая-то жестокая неведомая сила в бездонное синее озеро.
— И его люблю, и тебя. Оба вы мне нужны.
—Так разве бывает, — изумился Иван, — надо кого-то одного выбрать, не то беда будет.
Она закрыла ему рот своим огненным поцелуем, крепко прижалась своими тугими бедрами и обняла за плечи. Опутанный женской настойчивостью, он опять сдался и сделал все, что она захотела. У него никогда не было такой красивой и горячей женщины, и только стыд перед другом мешали ему вкусить до конца всю сладость распустившегося чужого цветка.
21 глава. Авария
Ибо они, презрев премудрость, не только повредили
себе тем, что не познали добра, но и оставили
живущим память о своем безумии, дабы не могли
скрыть того, в чем заблудились.
«Премудрости Соломона»
Май 1946 года. Остров. Воинская часть
— Ты ведь друг мой. Как мог ты спать с моей женой? — рванул на груди гимнастерку Михаил Ерохин, и, встал, покачиваясь. Он смотрел покрасневшими от злости глазами прямо в узкие холодные зрачки Ивана Морозова. Тот выдержал его взгляд, и залпом выпил стопку спирта, закусывая соленым огурцом. Он не знал, что ответить на бешеный выпад Михаила.
— Садись, поедем к ней, пусть оправдывается передо мной, — скомандовал Михаил, выводя на дорогу мотоцикл.
— Миш, ты пьяный ведь, — осторожно сказал Иван, — Кто тебе сказал такую чушь, что я сплю с твоей женой? Ты скажи кто, я его изобью, я его изувечу. Кто решил нас с тобой поссорить? Ты как родной брат мне стал.
— Да вся воинская часть только и говорит, что про тебя и мою жену. И ржут все, вот какой Ерохин щедрый, своей бабой с лучшим другом делится. Может и нам к ней съездить.
— Миха, ты подумай, кому на руку такие сплетни распускать?
— Дыма без огня не бывает, поехали к ней, она нам сейчас во всем признается, — зло пробурчал Михаил и нажал ногой на педаль, пытаясь завести мотоцикл.
— Ну, куда мы с тобой поедем? Во — первых, мы с тобой выпили, примерно по бутылке водки на брата. Во — вторых, у нас нет разрешения от командования. Самовольная отлучка из воинской части карается по законам военного времени.
— Да у меня вот тут все горит! Михаил еще больше разорвал гимнастерку на груди и стукнул кулаком о бампер мотоцикла, — И плевал я на любые законы. Я летчик и ты летчик, поэтому должен меня понимать.
— Я понимаю тебя, — хмуро произнес Иван и сделал шаг к мотоциклу.
— Спишь ты с моей бабой или не спишь, вот и все, что я хочу знать, мой дорогой друг, — Михаил сплюнул и грубо выругался.
Иван стоял подле мотоцикла, скрестив руки на груди и нахмурившись.
— Что бы я тебе не ответил, ты мне не поверишь, — сказал он сердито и сдвинул брови еще больше.
— А вот и поверю, — сказал Михаил, и глотнул спирт прямо из горлышка. Закусывать он не стал.
— Да даже если бы я и спал с ней, то только в том случае, если бы она сама этого захотела.
— Выходит она сама захотела с тобой спать?
— Я этого не говорил, — зло огрызнулся Иван. — А то, что твоя баба на передок слаба, ты это и сам знаешь. Что угодно могут про нее насочинять. Не верь никому, Миша, что про нее говорят. Она многим нравится.
— Правда, что ли, — ухмыльнулся перепивший Михаил и икнул, — Вот оно как! Не верь никому, пусть все имеют твою бабу, а ты…Михаил сматерился.
— Поехали, — рассердился Иван не на шутку. — Только если будешь ее оскорблять, я тебя пристрелю… должны же у тебя быть еще и мозги.
Миша бодро заскочил на переднее сиденье и завел мотор. Ваня, не менее пьяный, устроился позади. В округе все замерло. Птицы перестали петь.
— И что, хороша моя жена, — ухмыльнулся Михаил, глядя на пустую дорогу и увеличивая скорость.
— Хороша, наверно, — буркнул Иван, — А разве ты сам не знаешь!
— Я — то знаю, а вот ты так ни в чем и не признался, — крикнул Михаил, летя на мотоцикле по извилистой дороге, заросшей густым сумрачным лесом.
— Миша, сбавь скорость, — в тревоге закричал Иван.
— Признайся и будешь оправдан. И скорость я сбавлю, — лихорадочно ворочал набухшим языком Ерохин. Он не отдавал себе отчета в том, что делает. Казалось, что его подхватила злая неведомая сила, закрутила в воронку и делает с ним, что хочет, а он не понимает, что происходит. Почти как невесомую пушинку, смерч его нес в гибельную пропасть.
— Миша, сбавь скорость! Мне не в чем признаваться! Пытался остановить Ерохина Иван и дергал его сзади за ремень. Он не на шутку испугался.
— Нет нам места ни на земле, ни на небе! — торжественно произнес Михаил и мгновенно покрылся холодной испариной. Навстречу им неминуемо двигался грузовик, за стеклом которого, в последнюю долю секунды он увидел перепуганное лицо водителя. Тот резко отвернул влево, в сторону березовой рощи. Удар был очень сильным и чудом грузовик не перевернулся, а слетел на обочину и замер.
Брызги стекла и железа взлетели в воздух и горячими осколками упали на землю, а то, что было раньше мотоциклом, вяло дымилось в десяти метрах от грузовика, с разбитым и почти пустым бензобаком. Тела летчиков были выброшены от места столкновения на расстояние двадцати метров. Водитель грузовика зажимал куском рубахи рану на голове, и медленно смотрел на капающую с руки кровь. Ему хотелось умыться, но он был зажат в кабине. Он с трудом мог поверить в то, что ехал пустой, без снарядов. Чтобы успокоиться, он стал читать Иисусову молитву, которой его научила мать. К счастью, не прошло и десяти минут, как пришла помощь.
Героев — летчиков и неразлучных друзей похоронили с почестями в одной братской могиле, поставив в изголовье памятник из фанеры с ярко-алой звездой.
От высокого начальства подробности происшествия замяли, изъяв улики — пустую тару из-под спирта. Ее так много собрали во всем гарнизоне, что пришлось вывозить эту кучу пустых банок и бутылок тайно ночью, чтобы не встретить по дороге патруль с проверкой.
Покореженный мотоцикл списали, так восстановить его был невозможно, а разбитый грузовик был отремонтирован местным механиком и выглядел почти как новенький. Целый месяц летчики гарнизона воинской части сидели наказанные, без спиртного, и каждый чувствовал себя виноватым, что вот так все глупо получилось. Они могли только догадываться, почему так нелепо погибли лучшие друзья и первоклассные летчики, но правды так никто никогда и не узнал.
Ольга смутно догадывалась, но молчала. Она приезжала на похороны в военную часть Острова и вела себя с большим достоинством, хладнокровием и мужеством:
— Если бы я знала, кто это сделал, задушила бы этого гада, — спокойно и отстраненно сказала она рыжему усатому майору, и тот в ответ только пожал плечами и опустил глаза, хотя ни в чем не был виноват.
22 глава. Непредвиденная остановка
Люди разделяются расстояниями, а сердца сближаются состояниями.
Монах Симеон Афонский «Книга, написанная скорбью,
или восхождение к небу»
Июнь 1948 года
Машинист поезда, Сергей Новоселов, стоял на перроне и жадно курил. Он был одет в гимнастерку защитного цвета и синие рабочие брюки. Это был рослый и крепкий мужчина лет тридцати пяти с приятными мягкими чертами лица. Его темно-карие глаза внимательно смотрели по сторонам, изучая то, что происходит на железнодорожной станции Себеж. Тем временем, на небе сгустились грозовые тучи.
— Ну, придется подождать еще пару часов, — доказывал Новоселову белобрысый вихрастый паренек, лет восемнадцати, — пусть расцепляют состав, если им так надо.
— Нет, Алеша, пожалуй, что придется подождать больше, может быть, дня два — три, пока отремонтируют тормозную систему и все доведут до ума, на честном слове мы с тобой далеко не уедем, — сказал Новоселов своему помощнику и взъерошил свои густые темные волосы:
— Эх! Куда бы пойти!
— А что Сергей Васильевич! Пойдем, загуляем, все равно нам деваться некуда, — заявил белобрысый помощник, приглаживая вихры.
Часа полтора они ходили по городу и искали жилье, где бы можно было пожить на время ремонта паровоза.
— Придется в общагу ехать и пить там, — по-мужицки крякнул совсем юный помощник, — а я туда не хочу. Нам бы с тобой, Васильич, на рыбалку сходить, а не в этом пограничном городке отсиживаться.
Васильич только хмыкнул в ответ. Он шел по узкой себежской улочке, засунув в руки в карманы, и насвистывал морскую песенку. В небе раздавались удары грома.
Закапали первые капли дождя. Вдруг Новоселову под ноги выскочил пестрый мячик, умело сплетенный из тряпок. Новоселов недоуменно поднял его и, разглядывал, держа в руках. Ему показалось, что из-за кустов на него смотрит пара очень внимательных глаз.
— Эй, выходи! — Скомандовал он тому, кто пытался спрятаться.
Из куста цветущей сирени вылез пацан с очень виноватым выражением на лице. Очень худой, и по всему видать, голодный. Веснушки густо осыпали его белую незагорелую кожу. Коленки у него были в синяках, а руки в цыпках. На вид ему можно было дать не более пяти лет.
— Мяч твой?- Спросил Сергей Васильевич.
— Мой, — подтвердил мальчик, — Его мне мамка сделала.
— Для того, чтобы ты им в прохожих попадал?
— Вы только ей не говорите, а то она его заберет и спрячет. Это Семка в Вас попал и убежал. А я не убежал, потому что мячик мой, — выпалил он и перевел дыхание.
В эту минуту начался ливень. Он стал так крепко хлестать по улицам и пыльным листьям, что за несколько секунд дорога потемнела, а листья заблестели как глянцевые.
— Бежим до твоей мамки, — скомандовал Новоселов, нахлобучив парню на голову железнодорожную фуражку, которую держал в руках, а свою голову прикрыл детским тряпичным мячом. Помощник машиниста ничего не понял, но бежал за ними два квартала, не отставая ни на шаг.
Мать мальчика они увидели в заросшем крапивой и лопухами дворике. Она только что сняла с веревки сухое белье, изрядно намоченное дождем, сложила в охапку, и, собралась нести ее в дом. Строго посмотрев на пришельцев, она сразу догадалась, что без баловства тут не обошлось, но пригласила всех в комнаты, так как на улице стоять и разговаривать было невозможно. Стена дождя нахлынула на город.
В доме женщина выдала всем сухую одежду и вскипятила воду для чая, и только потом, когда мужчины переоделись, а женщина разлила по железным кружкам чай, начались расспросы.
— Ну что он опять натворил, — спросила она и кивнула на сына.
— Это не он натворил, а мы натворили, — сказал Новоселов. — Застряли в вашем городе из-за неисправности моторного отсека и тормозных колодок. Я — машинист, меня зовут Сергей Васильевич Новоселов, а это Алексей Никитин, помощник мой.
Молодая женщина с роскошными льняными волосами протянула Новоселову худую ладонь:
— Меня Ольга Ерохина зовут. Помощника она не удостоила и взглядом.
Немного смутившись от того, что коснулся женской руки, Новоселов добавил, — Вот нам бы где-то ночлег найти, а то в паровозе нашем не совсем удобно спать, и в баню не сходишь.
— Так оставайтесь у нас, — места всем хватит, — гостеприимно сказала Ольга, и глаза ее с теплотой посмотрели в глаза Сергею Васильевичу. — И баня есть, только дров некому нарубить и воды натаскать, — призналась она, неотрывно смотря бирюзовыми глазами в темные кофейные глаза Новоселова.
Тот с охотой согласился помочь, и они до вечера колотились с помощником во дворе у Ольги, поправляя ее полуразрушенное хозяйство.
Вечером, после бани, она поставила на стол бутылочку с самогоном и нехитрую закуску, какая у нее нашлась, положила на красивую тарелочку зелень из огорода, а Новоселов отправил помощника в магазин за хлебом, салом и конфетами.
— А в чьей я рубахе сижу? — спросил Сергей Васильевич. Выпив стопку самогона, он придвинулся ближе к женщине. На вид ей было чуть больше двадцати, и она ему очень приглянулась.
— Муж у меня был. Летчик. Погиб. Разбился на мотоцикле два года назад.
— И у меня жены нет уже три года. В Воронеже мы жили. Пока я воевал, она с тыловиком — комендантом роман закрутила. Вот и остался я у разбитого корыта. Не семьи, ни детей. Две дочки маленькие были, так меня и не помнят. Когда на войну уходил, им еще и двух лет не было, — рассказал Новоселов Ольге о своей жизни.
— Иди ко мне, — просто сказала она, и по-матерински обняла его голову, прижала к своей груди, стала жалеть и гладить по волосам. Спал он в ее постели, за цветной занавеской, а утром спросил, глядя в ее озерные глаза:
— Поедешь со мной жить на Урал? Там мать меня ждет. Только мы не у нее жить будем. Свой дом у нас будет. Я все умею делать по хозяйству и хорошо зарабатываю. Вот только жена мне нужна. Как ты сама видишь, я ведь еще ничего, могу…
На последнюю недосказанную загадочную фразу Ольга усмехнулась и гордо вскинула голову. — Надо подумать, — только и сказала, кокетливо двинув плечом.
Осенью они сыграли свадьбу в Себеже и уехали жить в Молотов (Пермь). Ольга взяла фамилию мужа, и усыновленный мальчик Костя стал Новоселовым. Никто из них так никогда и не узнал, что в деревне Полевой недалеко от Молотова (Перми), доживает свой век родная бабушка Кости, Мария Ерохина, мать Михаила Ерохина, первого мужа Ольги, трагически погибшего после войны.
