В краях далёких, в местах знакомых
Воспоминанья летят, как дождь…
Из детства – стены родного дома,
Далёкий город,
и мамин борщ.
Порой от зимних ветров и снега
В тепло гостиной домой придёшь –
Как был он вкусен с орловским хлебом,
Каким горячим
был мамин борщ!
Ах, годы, годы… Эпоха детства…
Но круг семейный и тем хорош,
Что нам достался здесь по наследству
Неповторимый,
тот, мамин борщ!
Вечерний этюд
Оплакал дождь последний вечер лета,
Коснулся листьев шелестом шагов,
Луна, как византийская монета,
Блестит в прорехах ветхих облаков
Сдувает ветер бархатную влагу
Блестит асфальт, как темное стекло,
Идет луна неторопливым шагом,
И главное: пока еще тепло.
Идет луна небесною саванной
И согревает звезды по пути,
Еще цветы от холода не вянут,
И бабье лето где-то впереди,
Не кружит снег в метели новогодней,
И в воздухе - такая благодать!
Зима, конечно будет. Но сегодня
Пока тепло. И я иду гулять.
В зыбком и тусклом свете, который идет откуда — то сверху слабо угадываются хаотически разбросанные тела. В глубине сцены в неподвижном ожидании стоят жена Зевса Гера, его дочь Афина, с противоположной стороны — Бог кузнецов Гефест. Постепенно свет усиливается и наконец среди всеобщего хаоса поднимается Зевс.
Зевс: (рассеянно озираясь, со стоном) Тысяча проклятий! Где я? Где мы все?
Афина: Мы у подножья Олимпа, Отец.
Зевс: Почему здесь, а не на вершине? Если бы я не был бессмертным, то наверно уже умер…
1
Когда над горами стало уже смеркаться, в дверь заглянула уборщица.
— Олег Сергеич, домой пора! Чай поздно уже, да и мне надо прибраться.
Барышев покинул свой кабинет на втором этаже лабораторного здания, спустился по лестнице и вышел на свежий, пахнущий ранним снегом воздух. Снег пошел совсем недавно. До этого вечера почти два месяца стояла сухая морозная погода — сначала в конце осени, потом в начале зимы, в декабре. И только теперь, когда до Нового Года оставалось всего две недели, пасмурный вечер окрасился снежными красками, а земля стала похожей на только что загрунтованный белыми мазками холст — казалось, что какой-то неведомый художник приготовил ее к созданию огромной картины в холодной тональности. Снег не падал, а струился под жёлтыми фонарями тихо и медленно, мелкими хлопьями. Барышев шёл к своему дому не спеша, оставляя на тротуаре одинокий контрастный след. Такие вечера напоминали ему маленький городок под Петербургом, где очень часто и так же тихо шёл точно такой же декабрьский снег.
… Апрельский рассвет робко проступал через полупрозрачную утреннюю дымку – не то туман, не то действительно дым от горевших домов – в трёх километрах на западе чадил пожарищами осаждённый Кёнигсберг, над которым после налёта авиации всю ночь полыхало яркое оранжевое зарево. Ночь однако была относительно спокойной, почти без стрельбы, если не считать редких пулемётных очередей, доносившихся со стороны города-крепости.
Татьяна знала, что обычно такие тихие ночи бывают накануне больших наступлений. В течение последней недели по дороге, у которой стоял фольварк*, где разместился прифронтовой госпиталь, непрерывно двигались тягачи с тяжёлыми артиллерийскими орудиями, грузовики со снарядами, вереницы танков, «катюш» и колонны солдат. Судя по всему, готовился решительный штурм Кёнигсберга, и вся эта мощь должна была обрушиться на головы тех, кто укрылся за стенами, казалось неприступных каменных фортов. Разлившаяся предрассветная тишина напоминала тишину перед грозой.
Татьяна подошла к цистерне с водой и наполнила чайник. Из дома неторопливо вышел главный хирург – майор Трофимов, заметив её, он негромко произнёс:
Старинные Каминные Часы отбивали время дребезжащими глухими ударами и глядели сквозь своё тусклое круглое стекло в окно, за которым струился неслышно тонкий и лёгкий снег. Случайные снежинки залетали в приоткрытую форточку и сразу таяли на подоконнике. Через эту форточку в комнату, как это было всегда, доносился сладкий запах из соседней кондитерской. Через эту же форточку иногда заглядывала любопытная Синица, которой наверно было холодно, и она, чтобы согреться, садилась на краешек оконной рамы и ловила крылышками тёплый воздух, выходящий из дома.
Дом был очень старый. Каминные Часы тоже были очень старыми, такими старыми, что даже и не помнили, когда они появились на свет из ловких рук часового мастера. Их уже почти две недели никто не заводил, завод пружины заканчивался, а во всём доме не было уже ни одного человека, который мог бы взять лежащий рядом с часами бронзовый ключ и снова завести их механизм. Часам казалось, что они умирают и их маятник стучит всё тише и тише, а стрелки замедляют ход и уже не успевают за неумолимым и быстрым временем. Стекло в бронзовой оправе покрылось пылью, и Часам было всё труднее смотреть с каминной полки в комнату.
В далёкие незапамятные времена, когда землю аланов завоевали полчища Тамерлана — Тимура Хромого, среди воинов великого восточного полководца был один, которого звали Алихан. Во всём войске не было другого такого человека, которого бы так презирали все вокруг — был он заносчивым и драчливым, да к тому же не в меру жадным. Когда армия Великого Хромого входила в какое-нибудь селение завоёванной страны, воины, как это обычно бывало в те века, занимались грабежами, но Тамерлан строго-настрого запрещал обирать храмы и даже входить в них — он очень боялся, что боги чужой страны могут наслать на него и его людей мор, неудачи или голод. Однако Алихан чаще всего не обращал внимания на запреты и, едва только была возможность, входил в святилища и выносил из них золотые украшения, дорогую утварь — в общем всё, что можно было взять с собой.
Жил в середине прошлого века в станице Зеленчукской казак Никифор Степко. Справный был казак Никифор. Имел он на берегу реки крепкий большой дом с резными наличниками и дубовыми ставнями на окнах, богатое хозяйство, красавицу-жену, которая подарила ему четырёх сыновей и малютку дочь за семь лет их счастливой совместной жизни. И знали станичники, что редко где можно найти в станице и в окрестных селениях такой пышный и вкусный хлеб и такую чистую и крепкую водку, какие водятся в доме казака Никифора. Знали также, что Степко — человек серьёзный, на все руки мастер, да и не из робкого десятка, в чём не раз могли убедиться его товарищи во время прошлых боевых дел.
Нет на Северном Кавказе, пожалуй, ни одного перевала, ведущего на южную сторону, где нельзя было бы найти следы сражений великой Отечественной войны. Марухский и Санчарский перевалы, Наур и Дамхурц, которые стали местами воинской доблести и мужества наших соотечественников, сегодня известны очень и очень многим. Но мало кто знает, что были ещё десятки горных троп, иногда даже не обозначенных на самых подробных картах Генштаба, где так же прошла война и где до сих пор остались лежать солдаты, а их могилами стали вечные льды или скалистые склоны и гребни горных хребтов. Тогда, в сорок втором, стрелки из «Эдельвейса», встретив упорное сопротивление на основных кавказских перевалах, пытались пробиться через любые, самые труднопроходимые щели, чтобы зайти в тыл тем, кто стойко держал оборону на главных тропах к Чёрному морю. И тогда дорогу им преградили небольшие отряды, чаще всего недостаточно обученные и вооружённые, намного уступавшие захватчикам в специальном снаряжении для хождения по горам.
Нет, что ни говорите, а не те нынче вечера в станице. В старину, бывало, как только солнце опустится за пологий склон горы, где-то раздаётся первый звук гармони и на этот звук со всей округи собираются парни, девчата, и идут они через всё село с песнями. А навстречу им с другого конца станицы тоже идёт под музыку молодёжь, и как встретятся они где-нибудь вместе, кажется — не будет конца их хороводам. И как поют! Теперь не всякий хор может так спеть. Старики говаривали, что даже тот, кто слушал эти песни до самого рассвета, нисколько не уставал — наоборот, лучшего отдыха для души и придумать было невозможно.
В те далёкие годы жил на самой окраине станицы молодой казак по имени Степан. Был Степан небогат, и всего-то что имел он — это верного коня и небольшую кузницу, где ремонтировал плуги, бороны, да нехитрую деревенскую утварь. И всё же не было пожалуй, более желанного гостя в любом доме и на любом торжестве, чем Степан, потому что был он отменный гармонист и первый певец на всю округу. Голос у него был чистый, сильный, чарующий, и когда запевал Степан, никто не решался ни подпевать ему, ни останавливать его — никому не хотелось портить хорошую задушевную песню.
...Окна квартиры, в которую Он недавно переехал, выходили в сторону переулка, очень узкого и темного, где солнце бывало всего несколько раз в году в июне, когда дни были длинными, а ночей как будто и не было вовсе. Тогда, если погода была ясная и солнечная, косые лучи заглядывали по вечерам через стекло квартиры напротив и освещали круглый старинный стол, тяжёлый ореховый комод, падали на бронзовую раму уже потускневшего зеркала и снова отражались дрожащим желтым светом где-то на потолке.
В тот ясный осенний день Он вышел в отпуск и, проспав почти до половины десятого, встал, умылся, сварил себе кофе и сел возле окна, потягивая из чашки маленькими глоточками легкую кофейную пенку вместе с дымом ароматной сигареты.
В середине первого тысячелетия Новой Эры самым могущественным и процветающим государством Причерноморья, несомненно, была Византия, и правил тогда этой империей мудрый и весьма дальновидный император Юстиниан. Знал он, что мир и процветание его страны зависит не только от численности армии, но и от того, насколько дружественны соседние царства, насколько связанны они с Византией родственными узами, торговлей и общей Верой.
Шёл шестой век Новой эры. По велениям Императора пробирались крутыми горными тропами через перевалы Кавказского хребта в одиночку и группами христианские проповедники. Они приходили в селения местных жителей, которые поклонялись своим языческим идолам и строили там церкви, где рассказывали о жизни и смерти Иисуса и о том, что именно он призван Создателем спасти мир от всяческих бед.
Если пройти около полукилометра от поселка Нижний Архыз по дороге, ведущей вниз по течению Большого Зеленчука, а затем подняться немного вверх, по склону горного хребта Мицешта, можно достаточно хорошо разглядеть удивительную наскальную икону. Наскальных изображений Иисуса Христа в мире вообще совсем немного, но это — совершенно непохожее ни на одно другое. Ваш взгляд встречается с очень печальными, полными сочувствия и скорби глазами Спасителя — как будто именно здесь, рядом, оборвалась судьба очень дорогого, любимого человека.... Некоторые ученые, которые исследовали наскальный Лик, утверждают, что он создан относительно недавно, в конце 19-го века. Однако, рядом со скалой, на которой написана икона, археологами найдено несколько древних захоронений, которые говорят о том, что это место было святым для христиан в течение нескольких столетий...
Звездный зонтик
Когда с вершин скользит в долины, вниз
Прохладный и прозрачный горный воздух,
Как прежде, собирает мой Архыз
Под синий зонтик облака и звезды,
И шелест сосен, и дымки костров,
И звон гитарных струн, и звон стаканов,
Негромкое мычание коров,
Тепло дворов и аромат айрана…
…А Млечный Путь уже зовет в зенит,
Сгибая ночь ажурной светлой аркой,
И тысячами звезд на нас глядит,
Как древний бог, тысячеокий Аргус.
Далекий свет давно прошедших лет
Из Мирозданья тихой песней льется –
Печальный зов ненайденных планет,
Иных миров… Вдруг кто-то отзовется...
Но за горой, за рыжей сетью троп
На зов небес, как просто на работу,
Встал астроном, поднял свой телескоп –
Земной корабль для звездного полета.
Отсюда, от начала всех дорог,
Как сотни лет от Ветхого завета,
Он продолжает вечный диалог
Земных надежд и неземного света.
