Ангел Татьяна

… Апрельский рассвет робко проступал через полупрозрачную утреннюю дымку – не то туман, не то действительно дым от горевших домов – в трёх километрах на западе чадил пожарищами осаждённый Кёнигсберг, над которым после налёта авиации всю ночь полыхало яркое оранжевое зарево. Ночь однако была относительно спокойной, почти без стрельбы, если не считать редких пулемётных очередей, доносившихся со стороны города-крепости.
Татьяна знала, что обычно такие тихие ночи бывают накануне больших наступлений. В течение последней недели по дороге, у которой стоял фольварк*, где разместился прифронтовой госпиталь, непрерывно двигались тягачи с тяжёлыми артиллерийскими орудиями, грузовики со снарядами, вереницы танков, «катюш» и колонны солдат. Судя по всему, готовился решительный штурм Кёнигсберга, и вся эта мощь должна была обрушиться на головы тех, кто укрылся за стенами, казалось неприступных каменных фортов. Разлившаяся предрассветная тишина напоминала тишину перед грозой.
Татьяна подошла к цистерне с водой и наполнила чайник. Из дома неторопливо вышел главный хирург – майор Трофимов, заметив её, он негромко произнёс:
– Здравия желаю, товарищ Татьяна!
– Здравия желаю, товарищ Вадим Евгеньевич! – в тон ему и с усмешкой ответила она. – Вообще-то, если уж «здравия желаю товарищ», то не по имени, а по званию – «товарищ младший лейтенант»!
Трофимов, смутившись, опустил глаза и с грустью пробормотал:
– Ну, что поделаешь, если я такой вот человек, насквозь штатский. Не получается у меня по уставу. Слава Богу, что я врач, а не комвзвода, а то бы в послужном списке были одни сплошные взыскания… И в строю я ходить так и не научился.
– От вас этого и не требуется, Вадим Евгеньевич, зато хирург вы замечательный, сколько жизней спасли...

Договорить она не успела – удар залпа стоявшей в километре от госпиталя дальнобойной батареи потряс воздух, вслед за ним гулкими басами загрохотали крупнокалиберные гаубицы, завыли срывающиеся вверх реактивные снаряды. Все эти звуки слились в сплошной и непрерывный гром. Воздух сразу же стал упругим и густым, как смола, стены фольварка закачались и задрожали, а через несколько секунд со стороны Кёнигсберга докатилась оглушающая волна разрывов, заполнившая всё пространство – небо, землю, дома. Татьяна, зажав уши, бросилась в госпиталь, вслед за ней вбежал Трофимов.
– Начинается артподготовка, она продлится около часа. Потом – штурм крепости, а значит – поток раненных. Пора готовить операционную!.. Что с тобой, Таня!?
Татьяна стояла, прислонившись к стене, глядя в одну точку и приложив ладони к вискам. Каждый раз, когда начиналась канонада, возникала ноющая боль в затылке – напоминание о бомбёжке в 43-м. В тот день, когда бой шёл на улицах Вязьмы, казалось, что между жизнью и смертью осталось всего несколько недолгих минут.

… Март сорок третьего года был ветреным и слякотным, шли тяжёлые бои за станцию, город горел, поток раненных не прекращался уже несколько дней и ночей. Несмотря на то, что немцы отступали, их авиация по-прежнему постоянно висела в воздухе, бомбёжки были почти непрерывными. Прифронтовой госпиталь, в который Татьяна была направлена после медучилища и краткосрочных курсов военфельдшеров, ежедневно отправлял в тыл сотни бойцов с тяжёлыми ранениями, но на смену им поступали другие с переднего края. Этот кровавый конвейер с разорванными телами, стонами и криками казался нескончаемым, к нему было совершенно невозможно привыкнуть.
Начальник госпиталя подполковник Стрижаков вызвал Татьяну в свой «кабинет», оборудованный в кладовке здания школы, в которой расположилось его «хозяйство». Рядом с начальником сидел пожилой старшина медицинской службы.
– Товарищ подполковник, младший лейтенант…
– Вам задание, младший лейтенант, – сказал Стрижаков, прервав доклад вошедшей Татьяны. – Вот, у старшины в медсанбате скопилось много тяжелораненых, вывезти их нечем, а надо, и надо побыстрее. Бери нашу санитарную машину, водителя и езжай, привези их сюда.
–Покрепче бы кого, больно хрупкая дивчина, - с сомнением в голосе произнёс старшина из медсанбата. – Справится?
– Она у нас из самых надёжных… Справишься? – Татьяна молча кивнула головой. – Вот и хорошо. Да и нет у меня сейчас больше никого. Езжайте.

Старенькая машина с крытым фанерой кузовом ехала медленно, как бы нехотя переваливаясь на ухабах, объезжая воронки на разбитой дороге, и только через полтора часа добралась до эвакопункта медсанбата. В кузове удалось разместить девятнадцать раненных бойцов, Татьяна села с ними, чтобы в случае необходимости оказать помощь. Холодный ветер дул в щели и дверь, солдат пришлось накрыть одеялами, предусмотрительно захваченными в дорогу шофёром Семёном Никитичем. Никитич работал до войны водителем автобуса, но, не смотря на то, что был он совсем не стар – чуть больше сорока – в строевую часть его не взяли из-за сильного плоскостопия и определили водителем в госпиталь.

Авианалёт начался внезапно и в самый неудачный момент, когда машина выкатилась на привокзальную площадь. Первая бомба разорвалась слева в десяти метрах, от взрыва машину сильно тряхнуло, вторая ударила совсем недалеко, выбросив вверх огромный фонтан земли. Машина подпрыгнула и остановилась, почему-то включился и непрерывно загудел сигнал. Следующие бомбы легли сзади, осыпав фанерную крышу камнями и осколками. Некоторые раненные пытались встать и выйти, другие стонали и звали на помощь. Татьяна выскочила наружу. Два немецких самолёта заходили в пике, машина стояла среди площади с зажжёнными фарами и по-прежнему гудела, как будто взывая о помощи. Выпрыгнувший из кабины Никитич лежал ничком на земле, закрыв голову руками. Татьяна подбежала к нему и изо всей силы толкнула в бок.
– Никитич, ты жив?!! Поехали!!
Шофёр, приподняв голову смотрел на неё широко раскрытыми от ужаса глазами.
– Куда поехали?! Убьют же, как есть убьют!
В это время ещё два взрыва прогремели где-то рядом. Татьяна вдруг почувствовала, что наступила почти полная тишина – лишь какой-то слабый звон, похожий скорее на комариный писк стоял в ушах. Голова закружилась, к горлу подступила тошнота. Никитич по-прежнему лежал ничком, боясь поднять голову. Постепенно стали проявляться отдельные звуки, Татьяна с трудом поднялась на четвереньки и, что было силы, рванула водителя за воротник.
– Вставай!! Поехали, там же раненные! Ну!! – выкрикнула она, почти не слыша своего голоса.
Никитич молча замотал головой. Татьяна выхватила из кобуры пистолет и, передёрнув затвор, направила его прямо в лицо шофёра.
– Вставай, сволочь, убью!!
Она подняла ствол вверх и нажала на спуск. От выстрела шофёр пришёл в себя. Он быстро поднялся на ноги, молча достал заводную ручку и рывком крутнул мотор…
Никитич сел за руль, Татьяна зло смотрела на него, не выпуская оружие из рук. Машина съехала с площади, быстро набирая скорость, помчалась по разбитой дороге, рискуя окончательно развалиться на какой-нибудь глубокой рытвине. Они были уже на окраине города, когда у станции снова загремели взрывы…
Через полчаса дорога пошла через сосновый лесок, Никитич свернул на обочину, заглушил мотор. Он закрыл глаза, положил голову на руль, просидев неподвижно и молча несколько минут поднял лицо и взглянул на Татьяну. Бледная как белёная стена, она откинулась на спину, глядя куда-то в бесконечность.
– Ты меня, сестричка, прости… нехорошо я себя держал. Если можешь, пожалуйста, никому про то не рассказывай…
Татьяна перевела на него взгляд и слабо улыбнулась
– Мы ведь живы, правда, Никитич?
– Да живы, живы, только вот как там раненные – не знаю.
– Я пойду к ним, посмотрю.
Она приподнялась с сидения, и Никитич увидел, что её рука по-прежнему сжимает пистолет.
– Ты эту штуку-то убери, а то не ровен час, пальнёшь в кого-нибудь, – испуганно попросил он.
Татьяна, подняла руку, потом тихо произнесла:
– Я…не могу…
Никитич, перехватив протянутую ладонь, разжал побелевшие пальцы девушки, вынул оружие, поставил на предохранитель и опустил пистолет в её кобуру.
В госпиталь они вернулись, когда стало вечереть. Один из раненных, выходя из автобуса, взглянул на шофёра и, подняв уцелевшую руку, громко выкрикнул:
– Спасибо, друг! Ты нас как ангел вынес…
– Не мене спасибо, – вот кто вас вынес, она ваш ангел и есть! - он показал на Татьяну, которая неподвижно стояла у двери госпиталя.
Когда всех раненных переправили в палаты, она вдруг почувствовала настигший её страх. Ослабев от этого неожиданного чувства, она опустилась на скамейку и заплакала так же беззвучно, как наверно могут плакать только ангелы…

… Канонада над Кёнигсбергом затихла так же внезапно, как и началась. Майор Трофимов и Татьяна молча стояли у окна в операционной.
– Ничего, ничего, Таня, это, я думаю, для нас – последние дни войны, скоро всё закончится, вот увидите. И будем мы с вами удалять аппендициты и править переломы…

А вскоре после начала штурма во дворе госпиталя загудел мотор – прибыла первая санитарная машина с передовой.
Война всё ещё продолжалась…
__________________________________
* Фольварк - обособленное поселение, принадлежащее одному владельцу, помещичье хозяйство.