Вы здесь

Надежда Ефременко. Произведения

После Голгофы

Как будто алмазом по стенам
Разрезаны солнце и тень.
Спокоен был пятничный день
И ясен, и свеж, и смиренен.
Синь неба без полутонов —
Спасительных компромиссов.
Голгофа молчит. Только слышен
Прощающий возглас Христов.

***
Застыв до звона что ледник,
Не ждать, не звать, не мочь...
Но проявляет снова ночь
Измученный твой Лик,
На черном — белый. Как укор,
Что не уберегли.
Ленивый стражи разговор...
Вдруг — тяжкий вздох земли.
Отвален камень, гроб открыт!
И Ангела крыло
Блеснуло белым, как фарфор,
Людей у Гроба ослепя.
Кто нас пришел спасти,
Страдал и умер, всех любя,
Воскрес. И вновь простил.

Живу без тире

Живу без тире. И без
Восклицательных знаков.
Но – в нормы приличий вжата –
Пружиной сплюснутой – без-предельна боль.
Родина моя, что с тобой?
Рас – сорена. Раз – двоена.
Не тире – знак вычитанья в слове!
Терплю – запятые. Вжиться,
Вжаться в спокойную мину!
Но ведь – распрямится
Пружина?

Время собирать камни

Крым – это непередаваемая синева неба и моря, отделенных
друг от друга только ослепительно белым пунктиром взбитых
в воздушную пену облаков. А горы стремительно уходят ввысь
ликующими восклицательными знаками. Удивительно ли, что
именно в крымских горах, на тонкой, местами едва уловимой
грани между землей и небом, и строились монастыри?
Но поблескивающая синевой стали под первыми лучами
утреннего солнца дорога приводит нас вниз, в долину. Словно
чашу, до краев наполненную хрустально чистым, прозрачным
воздухом, окаймленную кромкой лесов, бережно опустили между
темными остриями гор. Наш автобус въезжает на территорию
Топловского Троице-Параскевинского женского монастыря.
Взмывает ввысь, смывая дорожную усталость, молитвенное

Моя молитва

Господи, для чего рождаются дети?
Разве затем, чтобы их убивали?
Теплые, доверчивые, беззащитные комочки...
А на них — страх, голод и бомбы.
Господи, зачем они становятся совершеннолетними?
Разве для того, чтоб друг в друга стреляли
И считали, что они правы в своем безумии?
Господи, для чего старики доживают до глубокой старости?
Разве для того, чтобы хоронить своих детей и внуков
И бояться, что теперь их самих некому будет похоронить?

Ангелы живут на земле

10 сентября — время ранней осени и первых дней начала учебного года. Глядя на спешащих в школу детей, я мысленно представляю себе ребенка такого же возраста, по имени Ваня. Ему десять лет. За плечами не привычный нам ранец, а котомка с вещами, Библия и молитвослов. Наверное, мама, собирая единственного сына в дорогу, плакала. Но знала, что отговорить его от задуманного невозможно. Не только она ― все вокруг знали, что у мальчика Ивана по фамилии Железо и слово не по возрасту железное. Если сказал, обязательно сделает.

Не убий

Как землю ранили осколки острые!
А время шло, и день на день нанизывало.
И только дождь безпомощным котенком
Следы от взрывов жалобно зализывал.
Касался влажным язычком снарядов.
Гремело. Будто вправду непогода.
А это нас опять бомбили «Градом»,
И смерть гуляла под небесным сводом.
Мы не хотим войны, мы люди мира!
Как хочется от злого сна проснуться,
Не оставлять дома свои, квартиры,
Не зная, будет ли куда вернуться.
Солдат, не убивай! Когда перед Всевышним
Предстанешь, - тех, кто в бой послал, виня -,
Бог скажет: «Оправдания излишни.
Зачем людей ты слушал, не Меня?»

Когда уйду...

Когда уйду, когда закончится
Мое существованье странное,
Хотелось знать бы: что запомнится,
Что пригодится из оставленного
Тому, Единому, Всесильному,
В любви и жизни Изобильному,
Кто отделил одну из клеток
И отработать человеком
Ей дал задачу непосильную?

Я всю жизнь хотела большого

Я всю жизнь хотела большого.
От любви. От друзей. От работы.
Ошибалась. Вставала. И снова
Добивалась большого счета.
Синяки проходили. Гулко
Отзывались шаги в ненастьях.
Не хочу любви в переулках,
Не хочу по крошечке счастья!
Говорили мне: «Ты наивна,
Ты смотрела б на жизнь попроще»…
Но звенели победные ливни,
Отвергая их мудрость взрослую!
Чтоб любовь была – звездопадом!
Чтоб работа – как солнце в мае!
Может, слишком мне много надо,
Но иначе как жить – не знаю…

У Бога поздно не бывает

Марина была единственным человеком, кто принимал какое-то участие в судьбе Семена Ивановича. Он приходился ей дальним родственником, а близких родственников то ли не было, то ли просто позабыли о старике. Вот и приходилось ей приносить ему время от времени продукты, лекарства, убираться в квартире. В разговорах иногда упоминала о болезнях деда, его нуждах, сетовала на нелегкий характер. А теперь вот Семен Иванович пожелал пообщаться с журналистом. И она просит меня пойти с ней вместе.
«Пойми, — сказала она,— ему девяносто скоро. Срок жизни, как говорится, истекает. Я не прошу тебя писать о нем, ты его хотя бы выслушай».
— Марина, а может, к нему лучше священника пригласить? Чтобы поисповедовался?

Услышь и помоги

Калерию Ивановну пригласили в гости, на крестины внука. От таких предложений не отказываются, тем более, что прошло уже около двух месяцев с тех пор, как она навещала сына. Так сложилось, что молодые жили в другом городе, и общение шло больше по телефону, иногда – спасибо техническому прогрессу – по скайпу. Но сердце все равно тосковало по двум родным мальчикам – взрослому сыну и недавно родившемуся внуку. Хотелось обнять, просто побыть рядом. Материнская любовь срока давности не имеет и не прекращается, когда дети вырастают.

Прозрение

В декабре самые длинные ночи в году. Скоро семь утра, а на дворе еще потемки. Но в этих предрассветных сумерках особенно ярко светятся нежной сияющей голубизной купола сельского Свято-Николаевского храма. Во многих селах храмы ютятся в приспособленных тесных помещениях – то в бывшем сельпо, то пополам с библиотекой делят квадратные метры. Люди, изголодавшиеся за годы атеизма по духовной жизни, и за это благодарны. Но тут – настоящий собор, просторный, величественный, с разноцветными витражами, изображающими сцены из жизни святого Николая. А настенные росписи! Глядишь и не наглядишься.

Некрещеный

Серегу Краюшкина в детстве родители не крестили. И в церковь не водили, конечно. Просто никто об этом как-то не думал. Сам Серега по этому поводу тоже не переживал и даже не задумывался никогда: почему это большинство его сверстников все же крещеные, а он нет. Вот если бы в пионеры или в комсомол его не приняли, это было бы другое дело, тут бы он сразу почувствовал себя на обочине. Но с красногалстучной пионерией, а потом с членством в комсомоле все было как раз нормально. Годы шли, Серега вырос, окончил после школы институт, работал в заводском конструкторском бюро. Он даже начал подумывать о поступлении в партию, но тут грянула перестройка, и все переменилось. Большая страна распалась на несколько отдельных государств. Стали открываться храмы.

Встань и иди

Вечером на одной из площадок этого многоэтажного, густонаселенного дома раздадутся громкие крики, шум падающей мебели, женский плач. А полчаса спустя торопливо протопает сапогами вверх по лестнице участковый инспектор милиции. Соседи выглянут из своих дверей на той же площадке, но вмешиваться не станут. Привыкли. Время, когда они сами обращались в милицию с жалобами на буйное Толино поведение, громкую музыку всю ночь, постоянные визиты его шумных подвыпивших друзей, прошло. Особых результатов те жалобы не дали, а Толе нынче уже не 16 и не 18 лет, а целых 23. И хотя поведение его за прошедшие годы не стало лучше, люди теперь предпочитают не связываться. Может, психология человеческая с тех пор изменилась?

Шахтерская быль

Отслужив положенное время в армии, Алексей вернулся домой, в небольшой шахтерский городок, где родился и вырос, где его ждали родители и любимая девушка. За те полтора года, что его не было здесь, произошло много разных событий, в том числе и печальных. У Даши, его любимой, что провожала Лешу в армию, случилось несчастье. В автомобильной катастрофе погибли ее отец и мать. Кроме Даши, которой уже исполнилось восемнадцать, в семье осталось двое поздних детей - пятилетний Кирилл и трехлетняя Катя. Алексея тогда отпустили из армии в краткосрочный отпуск, на похороны. «Даша, - сказал невесте после поминок, когда все разошлись, и они остались в опустевшем вмиг доме, где вместо Дашиных родителей – только две их фотографии, перевязанные черными ленточками, - ты держись.

Не стоит село без праведника

КАК ОДИН МОЛИТВЕННИК ВЕСЬ ГОРОД ВЫМОЛИЛ

Говорят, случайность – это псевдоним Господа Бога. Вот и я узнала о схимонахе Илии, можно сказать, случайно. Он еще не был тогда канонизирован, но народная молва давно называла его святым. Даже фотографии старца люди помещали дома среди икон. А тут в разговоре с сестрой, жительницей Макеевки, сказала ей о дальнем родственнике, с которым приключилась беда. Посетовала, что и молюсь о нем, и требы заказываю, но ничего не помогает, не вразумляется он. Наверное, слаба моя молитва. «Давай съездим на могилку Илии Макеевского, - предложила сестра. – К нему многие обращаются. Хоть и умер он давно, в 1946 году. Ведь если бы не помогал, давно бы о нем забыли»….

Страницы