Мария Сараджишвили. Произведения

Мне было 15 лет, когда в 1983 умер дед-кормилец. Мама, оставшись со своей зарплатой инженера 180 рублей, решила пустить квартирантку. Подходящий вариант подвернулся очень быстро.

— У нас будет жить баба Надя, — было объявлено мне в одно историческое утро.

— А кто это?

— Наша бывшая соседка по Нахаловке*. Ей под 90. Тоже с Волги. Как и наши, от голода в Грузию до революции переехала. Потом за грузина замуж вышла. Она нам не помешает. Бабуля — божий одуванчик. Со студенткой проблем больше будет. Разве заранее узнаешь, что за человек и кто к ней будет ходить. А тут все известно. Ходить к ней будет только сын. Надя нас не побеспокоит — будет с нами телевизор смотреть.

— ... Тебя давно не было. А я тут чуть в тюрьму не попала.

— Да Вы что?!

(Представить тишайшую пенсионерку тетю Таню в казематах Ортачальского изолятора было выше моих сил).

— Да, да, нахлебалась я позора на старости лет. Еще за что? За наркотики.

— Это как?

(Нет, положительно, она решила сегодня свести меня с ума. Проработал человек всю жизнь на одном из дальних АТС тихо, мирно, без взысканий, дожил до того светлого момента, когда родное учреждение компьютеризировали и... оказался не нужен. Всех, кто не смог поднять квалификацию, выкинули на улицу. Печально, но что поделаешь. От таких стрессов женщины советской закалки наркушами не становятся. Исключено по определению).

Нет нам никакой пользы, если, воцерковившись,
мы так и не засветимся любовью.

Священник Александр Овчаренко

...Каха неуклюже повернулся в тесной прихожей и смахнул со стула дочкину сумку. Из нее посыпалась всякая женская дребедень: пакетик с одноразовыми салфетками, помада, брелок и... пачка сигарет.

Самой Эки на тот момент дома не было. Поэтому пришлось нагибаться Кахе, а это с его животом-бурдюком, поверьте, еще тот гимнастический трюк.

Пыхтя, Каха сгреб пятерней весь хлам обратно в пасть сумки, оставив только пачку сигарет. Он такое не курил, жена тоже не баловалась. Значит, выходил позорный нонсенс: его отличница, папина гордость шестнадцатилетняя Экуна курит!!! Если бы кто-то посмел ему еще вчера намекнуть на нечто подобное, он, не задумываясь, порвал бы оскорбителя на лоскуты. А тут — сам обнаружил.

Мы научились: ставить свечи и делать аборты; освящать вербы и разваливать свои семьи; строить церкви и жить в блуде; прикладываться к иконам и оставаться глухими к чужой беде; ходить в храмы и тиранить своих домашних. Долго ли так будет продолжаться? История показывает, что нет. Есть ли выход? Конечно! Пора прекращать жить «по совести», надо начинать жить по Евангелию, потому как оказалось, что на совесть нашу положиться совершенно невозможно. (Иерей Роман Матюков)

Рано утром Татьяна шла в Невскую на службу и заметно нервничала. Ей предстояла нелегкая исповедь. А откладывать ее тоже было не с руки. На днях пост кончался. Считай, столько дней напрасно соблюдала.

Тяготило ее на сей раз не какое-нибудь осуждение соседки, поедание скоромных конфет или очередная перепалка с выпившем мужем Валерой. Дело было гораздо хуже.

Внук называет Нуцу-бебо «Ты мой Цотне Дадиани»

Предыстория

Святой Цотне Дадиани, полководец и правитель Эгриси (Западная Грузия), жил во второй половине тринадцатого века. В этот период Грузия находилась под монгольским игом. Положение страны было невыносимым до такой степени, что грузинская знать решила поднять народ на восстание против захватчиков.

Собравшись на вершине горы Кохта, правители всех частей Грузии договорились выступить единым фронтом и местом сбора войск назвали Картли. Цотне Дадиани и Рачинский эристав^[1] первыми отправились собирать войско.

Из-за измены о заговоре стало известно монголам. Они оцепили гору Кохта, арестовали всех повстанцев, кроме Цотне Дадиани и эристава Рачинского и отвезли к монгольскому правителю.

Я стоял на службе, пытаясь сосредоточиться, но в голову лезла какая-то дурацкая рифма а-ля Крылов «Все те же рожи и те же инструменты». А все потому, что взгляд то и дело натыкался в толпе прихожан на «старые кадры», — тех, кого я знал еще десять лет назад.

Да, постарели, поблекли, но стиль все тот же. Бабулька у входа все так же бурчит на молодежь, свечницы шепчутся на херувимской, где-то сбоку от меня две женщины обсуждают какой-то очень сложный рецепт постного торта. Нас, мужчин, по-прежнему мало и на общем фоне платков, мы, как островки в бабьем море.

— С праздником, Вахо! — тронул меня кто-то сзади за плечо. — Рад тебя видеть.

Я обернулся. Передо мной стоял Семен, один из забытого старого.

«И будет яко древо, насажденое при исходищих вод, еже плод
свой даст во время свое, и лист его не отпадет, и вся, елика
аще творит, успеет».
Пс.1

В ночь перед выносом, когда в доме по традиции никто не спит, а сидят у гроба, Лизико высказала свое удивление:

— Надо же, сколько народа было на панихиде. Это какой-то нонсенс для никому неизвестной 95-летней старушки-домохозяйки. Бабушка ведь не звезда телешоу!

— Люди идут в знак уважения. То, что смогла твоя бабушка, мало кому под силу

— Думаю, люди идут просто в знак уважения, — ответила ее мать из инвалидного кресла. — То, что смогла твоя бабушка, мало кому под силу.

20 июня 1941 года по Верийскому убану прошел слух: Анико бросил муж. Кто-то оправдывал его, кто-то осуждал. Но все сходились в одном: Анико — по жизни невезучая. Еле-еле в 30 лет замуж вышла, родила девочку с ДЦП и вот теперь осталась одна.