Шесть столетий назад русские люди впервые узрели написанную монахом Андреем Рублевым икону «Святая Троица». Ничего подобного до тех пор на Руси, да, пожалуй, и на всем православном Востоке не видели. И даже не чаяли, что такое возможно — изобразить неизобразимое...
«Троица» Андрея Рублева полна тайн. Может быть, это потому, что мы утратили ключ к расшифровке древнего «богословия в красках». А может, она казалась загадочной уже современникам иконописца. Разгадывая ее секреты, еще долго будут ломать копья искусствоведы. Рублев как никто иной умел создавать в своих произведениях не один и не два, а много смысловых пластов, гармонично соподчиненных друг другу. Чтобы вскрыть их все, полностью прочесть все смысловые уровни «Троицы», нужно быть столь же тонким мыслителем, знающим все грани православного богословия, богослужения и аскетического молитвенного делания, каким был сам инок Андрей — «всех превосходящий в мудрости великой».
Быть может, икона, вышедшая из-под его кисти, поразила и самого иконописца. Он вложил в нее все силы души и духа. Его молитва во время работы была ясной и мирной, а напряжение, владевшее им, выливалось в глубочайший покой гармонии на иконе. Царящие вокруг, на Руси, разлад, насилие, вражда, жестокость переплавлялись в чистом сердце иконописца в созерцание небесной красоты и совершенной любви. Как будто сам Дух Святой водил рукой инока Андрея, открывая его взгляду надмирные сферы. Или преподобный Сергий неслышно и незримо беседовал со своим учеником, склонившимся над доской.
Появление на свет рублевской «Троицы» было связано с начальным этапом канонизации Сергия Радонежского, растянувшегося на тридцать с лишком лет, до середины 1440-х годов.
Началось все после татарского нашествия 1408 г., когда стоявшая над местом погребения Сергия деревянная церковь со всем Троицким монастырем была сожжена дотла. Вместе с решимостью восстановить обитель лучше прежнего у игумена Никона зрел замысел прославления его учителя в лике святых. Уже тогда преемник Сергия задумался об обретении мощей старца и возведении каменного Троицкого храма — достойного памятника радонежскому начальнику.
Но, очевидно, добиться от нового, только что прибывшего на Русь из Византии митрополита Фотия согласия на прославление еще неведомого ему русского монаха тогда не удалось. Вероятно, не дождался Никон и денег на каменную церковь. Время было «скудно и нуждно», князья Московской земли вынуждены были возобновить уплату дани Орде. После нескольких лет запустения на церковном месте монастыря пришлось вновь ставить деревянный храм. Его освящение состоялось в день памяти Сергия 25 сентября 1412 г. (по другой версии, 1411-го).
Главными действующими лицами подготовки прославления Сергия стали, помимо Никона, книжник Епифаний Премудрый и иконописец Андрей Рублев.
После освящения нового храма старец Епифаний прочитал перед всеми, кто собрался на торжество в монастыре, свое «Слово похвальное преподобному отцу нашему Сергию». (Несколько лет спустя оно вошло заключительной частью в Епифаниево Житие Сергия.) Через весь текст похвалы проходит мысль об ангельском, «невещественном» житии Сергия на земле, его уподоблении ангельскому образу как «земного ангела и небесного человека».
Иконник Андрей пошел гораздо дальше Епифания в задуманном единомышленниками деле. По многим предположениям, он создал свою «Троицу» именно в то время именно для деревянного монастырского храма. Если в середине 1420-х он с артелью расписывал «в похвалу Сергию» уже каменную Троицкую церковь, то столь же хвалебная «Троица» предшествовала тому. И в этой иконе Сергий отпечатлен едва ли не буквально.
Многочисленные разноречия в толкованиях «Троицы» Рублева и ломание копий в ученых спорах происходят, очевидно, оттого, что это не один иконный образ, а несколько — наложенных один на другой, взаимодополняющих, проступающих один сквозь другой. Бог-Троица под видом трех путников-ангелов, явившихся некогда Аврааму, — первый и очевидный смысловой пласт. Второй — это Церковь Христова в своем триединстве: Христос как глава ее и создатель, ангельские небесные силы и люди. Третий пласт — таинство Евхаристии, собирающее всех верных в единый богочеловеческий организм силою Духа Святого.
В этом уникальность рублевской иконы — в ее многозначности, многослойности. Интерпретировать какой-то один уровень не учитывая остальные невозможно без путаницы смыслов, без впадения в противоречия. Но большинство толкователей как раз останавливается на первом образном «слое», лежащем на поверхности, доказывая, в каком из ангелов какую Ипостась следует видеть — Отца, Сына или Духа...
Три ангела соединены большой чашей, контуры которой образуют две боковые фигуры, а средняя находится внутри чаши. Они соединены буквально, в «телесном» и сверхфизическом смысле. Кого соединяет литургическое таинство Евхаристии? Христа под видом бескровной жертвы в чаше, ангелов-сослужителей и людей, совершающих таинство и участвующих в нем. Иными словами, всю полноту Церкви земной и небесной.
По одной из версий (ее автор Александр Селас, цикл статей «Тайнопись древней иконы»), Рублев запечатлел в «Троице» вполне конкретную Евхаристию. Точнее, обобщенный образ Евхаристии, которую совершал святой Сергий. И в правом ангеле, столь отличающемся, по мнению многих исследователей, от двух других, иконописец изобразил самого «ученика Святой Троицы» Сергия Радонежского. Это доказывается расшифровкой цветовой символики его одежд, позой совершенной, монашеской покорности, послушания высшей, Божьей воле, выражением глубокой молитвы на лице. Голубой — цвет преображенной телесности, тварности, зеленый — божественной премудрости. Да и Епифаниево настойчивое определение Сергия как ангелоподобного мужа ложится в этот ряд. И склоненная в сторону Христа гора за спиной этого ангела. И посох, лежащий на колене, а не стоящий вертикально, как у двух других. И даже то, что правая фигура занимает на иконе заметно меньше места, чем симметричная ей левая.
Правый ангел — это священник в момент призывания Святого Духа на хлеб и вино, когда он в молитве «собирает свой ум воедино». Двум другим ангелам А. Селас оставил традиционное «ипостасное» объяснение — Христос и Дух Святой. Но Троицу нераздельную невозможно изобразить как «три минус один» или «два плюс один». Сказав А, нужно говорить и Б. А для этого вспомнить эпизод Жития Сергия, в котором во время литургии игумену сослужит «муж великой светлости», ангел Господень в «златоструйном» одеянии. Рублеву этот рассказ старых монахов обители был, безусловно, знаком. Огненно-розовый плащ левого ангела, почти полностью его окутывающий, впрямь похож на «златоструйный». Лишь фрагмент голубого хитона говорит о причастности этого ангела к тварному миру — ведь ангелы тоже сотворены.
Где же на иконе Дух Святой, также участвующий в таинстве? Собственно, всюду, как и подобает Духу, «иже везде сый и вся исполняяй». Это — то самое «явное преобладание золотистых тонов», которое в числе прочего отличает рублевскую «Троицу» от других. Опять же вспоминается описание из Жития: когда служил Сергий, Дух Святой в виде огня ходил по жертвеннику, осенял алтарь и озарял Святую трапезу.
Однако левого ангела можно трактовать и иначе. Голова Христа властно развернута к нему, задавая импульс круговому движению, которое ощущает зритель на иконе и которое осязаемо связывает боковых ангелов. Не изображен ли здесь процесс создания Христом Церкви, ее развертывания во времени, в земных столетиях? От начального призвания апостолов и дарования им власти совершать таинства до каждой конкретной литургии в каждом храме, совершаемой изо дня в день священниками — преемниками апостолов. Вот это круговое, вращательное движение в таком случае есть зримое выражение непрерывного и благодатного апостольского преемства в Церкви, идущего от Христа. А левый ангел — это кто-то из апостолов, бывших участниками самой первой на земле Евхаристии. Здание над ним, символ Церкви, как будто подсказывает: «...ты — Петр, и на сем камне созижду Церковь Мою» (Мф. 16:18). Апостол Петр к тому же, как известно из Жития Сергия, сопровождал Богоматерь, когда Она явилась Сергию в его келье. И об этом тоже Рублев знал из рассказов старых монахов.
Митрополит Фотий был учеником священнобезмолвствующих — афонских монахов-исихастов, православных мистиков, созерцавших в глубокой молитве нетварный Божественный свет. Такими же мистиками, практиковавшими умнУю и сердечную молитву, были и Сергий, и Андрей Рублев, и наверняка игумен Никон. Иконописец мог рассчитывать, что символику его «Троицы», выработанную во многом богословами-исихастами, прочтут.
Впрочем, неизвестно, как отнеслось тогдашнее церковноначалие к небывалому дотоле образу. Был рожден новый иконописный канон в изображении Святой Троицы (его можно назвать рублевско-сергиевским в отличие от похожего афонского, появившегося немного ранее). Встретил ли он вообще понимание и одобрение у современников или же был воспринят с осторожностью и затаенным сомнением? Икона поражала, но и, возможно, поначалу пугала своей неотмирностью, какой-то запредельностью проникновения в Божьи тайны...
Однако многослойность «Троицы» располагает к тому, чтобы всякий, созерцающий эту икону, от некнижного простеца до самого умудренного богослова, мог увидеть в ней то послание, которое адресовал именно ему иконописец Андрей. Прочесть тот смысл «Троицы», который ему доступен.
Среди советских искусствоведов была популярна обмирщенная трактовка «Троицы». Наглядным примером церковного догмата (о Едином в трех Лицах Божестве) Рублев-де призывал русских князей к примирению, прекращению междоусобной вражды, уже не один век губившей Русь. Такая интерпретация, разумеется, выхолащивала богословское содержание образа, делала икону всего-навсего плоской иллюстрацией догмата с моральным подтекстом. Этаким политическим манифестом в духе «Князья всех земель, объединяйтесь!».
Однако невозможно и отрицать, что иконописное послание монаха Андрея о единомыслии и преодолении «ненавистной розни» все же существовало. Розни, ненависти и страха на Руси в те годы было предостаточно, чему Рублев и сам был свидетелем. В 1410 г. нижегородский князь послал в грабительский набег на бывшую столицу Руси Владимир отряд в три сотни татар и русских. Они дочиста ограбили и сожгли город, осквернили древнюю чудотворную Владимирскую икону Богоматери в Успенском соборе, ободрав с нее драгоценный оклад. Этот набег на Владимир, по художественному замыслу иначе датированный, воспроизведен в фильме А. Тарковского «Андрей Рублев».
Вероятно, вскоре после этого погрома Андрей и написал для Успенского собора запасную Владимирскую икону. Образ, в котором мелодично звучит та же тема любви и жертвы, та же напевная молитвенность, чарует та же глубокая созерцательность, что и в «Троице». Он творил эту икону, когда еще не ушел из города пережитый ужас и слышалось эхо татарских сабель, а вокруг стояли обгорелые руины. Возможно, в душе Андрея в те самые дни рождалась царственная гармония «Троицы», совершенная любовь, изгоняющая страх.
Однако в те же годы на Руси зрела гораздо более опасная рознь. Москва за столетие с небольшим сумела возвыситься над прочим русскими землями как раз потому, что в роду московских князей не было политической грызни между братьями, дядьями и племянниками. Но теперь стремившаяся к внутреннему миру и к собиранию Руси Москва сама оказалась лицом к лицу с опасностью междоусобия. А это — тень над всей Русью, только-только, после Куликова поля, почувствовавшей, что ее сила в единении.
Глубокая ссора, если не вражда двух старших сыновей Дмитрий Донского, Василия I Московского и Юрия Звенигородского, длилась уже несколько лет, с тех пор как Василий объявил своим прямым наследником сына. Юрий тоже грезил московским столом и слышать не хотел о том, чтобы Москва в обход него досталась когда-нибудь племяннику. Книжные люди, духовенство, монахи, читавшие старые летописи, знавшие многовековую историю княжеских междоусобиц на Руси, понимали: вражда братьев в московском княжеском доме — очень серьезная угроза.
Эта тень накроет русские земли в 1425 г., когда умрет Василий I и на Москве вокняжится его сын Василий II. Юрий Звенигородский затеет войну с племянником, она продлится четверть века, ее продолжат сыновья Юрия. Эта долгая распря снова откроет дорогу на Русь татарам, отодвинет на много лет освобождение от ига, зальет землю кровью, покроет ее позором страшных преступлений. В начале 1410-х Рублев не мог не слышать об этой пока еще негромкой вражде наследников Дмитрия Донского. Возможно, сердце молитвенника и аскета инока Андрея чувствовало будущую беду. Краски его «Троицы» буквально напоены молитвой к Богу о мире и вразумлении людей.
Князь Юрий Звенигородский — очень непростая личность. Крестник и ученик Сергия Радонежского, духовный сын преподобного Саввы Сторожевского, храмоздатель и церковный благотворитель. Удивительно, но большой почитатель Сергия, немало сделавший для Троицкого монастыря, князь Юрий приложит все усилия, чтобы не исполнить главный завет преподобного: созерцанием Святой Троицы одолевать рознь и вражду.
И при этом Юрий... предполагаемый заказчик рублевской «Троицы».
Среди исследователей творчества Рублева бытует уверенная гипотеза, что «Троица» и три уцелевших образа так называемого Звенигородского чина входили в один иконостасный ансамбль. Три иконы чина — «Спас», «Архангел Михаил» и «Апостол Павел» были обнаружены в Звенигороде, на территории княжеской резиденции Юрия Дмитриевича. С «Троицей» их роднят многие стилистические черты, особенности колорита, композиционно-графические характеристики, наконец, совершенство исполнения. Время разлучило их, и, вероятно, это произошло во второй половине XV в. Но до того они являли собой нерасторжимое единство храмового иконостаса...
Князь Юрий, тоже радевший о прославлении Сергия, мог заказать Андрею Рублеву исполнение иконостаса для Троицкой церкви, выделив для этого необходимые средства.
Юрий Дмитриевич был, конечно, не богослов и не исихаст-мистик, чтобы расшифровать все глубинные смыслы иконы, вышедшей из-под руки Рублева. Андрей мог адресовать ему буквально прочитываемое послание, то самое, которое вычленили и советские искусствоведы. Хотя в богословской подкованности князь-христианин, очевидно, стоял выше людей советской эпохи, пытавшихся расшифровывать язык христианства без знания его букв.
Необыкновенный рублевский образ Святой Троицы князю Юрию, да и Василию I, было нетрудно сопоставить с учением Сергия, которое они хорошо знали. Веровать в Святую Троицу, по Сергию, значит видеть в своих братьях-христианах, в Церкви, единое целое по подобию Божественной Троицы и не разрушать его враждой, завистью, удовлетворением своих амбиций и честолюбия за счет других.
На одном из смысловых уровней «Троицы» монах Андрей создал иконографическую запись учения Сергия. Но те, кто мог вместить в себя понимание большего, и видели в этой иконе намного больше...
Лишь десять лет спустя игумен Никон наконец исполнил свое заветное желание. В 1422 г. были обретены мощи Сергия. А затем к словесному и иконописному творениям «в похвалу Сергию» Никон с финансовой помощью Юрия Звенигородского добавил архитектурное: прекрасный белокаменный храм, словно изукрашенный ларец, хранящий драгоценность — святые мощи Сергия Радонежского. Наверное, редко так случается, что в процессе прославления христианского подвижника рождается сразу несколько великолепных творений культуры.
