Омилия

Капа подошла к тумбочке и посмотрела на старый будильник. Его стрелки не шевелились. Она крутнулась на одной ножке и снова взглянула на циферблат. Это не помогло: стрелки стояли на том же самом месте.
«Сломался, что ли?» – подумала Капа и прижалась ухом к стеклу. Внутри будильника что-то простужено хрипело:
– Грипп-хрип… Грипп-хрип…
Капа повернула будильник боком и покрутила колёсико на его железной спине. Стрелки вздрогнули и побежали. Маленькая бежала еле-еле, а большая летела, как угорелая.
– Не отставай, – точь-в-точь как папа говорила большая стрелка.
– Ну, пожалуйста, не иди так быстро, – хныкала маленькая, – я за тобой не успеваю…
– А ты постарайся. Нашла время хныкать. На нас люди смотрят.
Стрелка-папа торопился сдать стрелку-Капу в детский сад, чтобы успеть на работу. Он шагал широко, и его ботинки сердито скрипели: «Грипп-хрип… Грипп-хрип…»
– Капитолина! Капитолина! – послышался голос бабушки Тони.

Жорик точно знал, кем станет, когда вырастет. На этот вопрос он отвечал чётко: «Когда я вырасту, я стану Егором Поликарповичем».
Взрослым такой ответ нравился. Они одобрительно хлопали Егорку-Жорика по плечу и смеялись. А громче всех смеялся папа Жорика – Поликарп Николаевич. «Слыхали? – с гордостью говорил он. – Второй начальник в семье растёт!»
Из папиных слов сразу становилось ясно, кто у них в семье первый начальник. И не только в семье, потому что каждое утро за папой приезжала длинная машина с чёрными стёклами. «Хорошая у папы работа, – думал Жорик, – только у дяди Кости лучше». Дядя Костя был папиным водителем. На зависть всему двору он разрешал Жорику близко подходить к машине. А однажды даже дал побибикать. Егорке бибикать понравилось, и он решил, что когда станет Егором Поликарповичем, будет сам крутить баранку, а дядя Костя пускай сидит рядом и показывает дорогу.
* * *

Нам кажется, что все сумеем сами,
«Творцы» пути земного своего,
И Бога чтим лишь праздными устами,
А в сердце не хотим принять Его.

Но Бог – есть Свет, и Им наполнить хочет,
Он весь наш труд, стремленья и слова,
Чтоб не блуждали мы в греховной нóчи,
Ступая шагом правды и добра.

Но путь добра – есть также путь смиренья,
А мы горды, отвергнув Божий Суд,
(Нет, мы не против вечного спасенья,
Коль просто так его преподнесут).

Без Бога нас в обман ввести несложно,
Лишь намекни: «возьми от жизни все»,
А дьявол сеть накинет осторожно,
И, надругавшись, заберет свое…

И дерзко грех ворвется в нашу душу,
Устроив в ней страстей позонный гнет,
И Божий глас, и совесть в ней заглушит,
И мыслей здравых мирный ход прервет.

Но Бог – есть Жизнь, и Он нас не оставит,
Спеши Его в свою судьбу призвать;
По нашей воле в нас пороки правят,
Но силен Бог из власти их изъять.

Прилетала птица первая,
Перо легкое, крыло белое.
На березу тонкую села,
Песню складную запела:

«Над землею широкою,
Стоит небо высокое.
Солнце доброе, реки быстрые,
Звезды яркие, да лучистые.

Люди там живут умелые,
Души чистые, да светлые.
Землю пашут, хлеб сажают,
Да друг другу помогают.

Я три года там летала,
В небе тучки не встречала.
Все любовь там покрывает,
Слез да горя не бывает».

В след за ней летела птица,
Крыло стальное серебрится.
На сосну высокую села,
Песню громкую запела:

«В небе облако летает,
Солнце жаркое сверкает.
Ветер сушит все поля,
Ждет давно земля дождя.

Люди знанием полны,
И богаты и вольны.
Тайны многие земли,
Выведать они смогли.

Землю всю я облетела,
Всю до края оглядела.
Гордость ярко в ней сверкает,
И собой все затмевает».

За ней птица прилетала,
Медны крылья раскрывала.
На дуб старый черный села,
Песню грозную запела:

Ой, да не сидел бы я на печи,
Кабы царевна ждала.
Поскакал бы на Сером Волке,
Кабы знал куда.

Съел бы дорогой семь железных хлебов,
Кабы мог жевать.
Износил бы семь железных сапог,
Кабы мог шагать.

Да сыскал бы Святогора в горах,
Кабы тот там стоял.
Да забрал бы чудо-меч у него,
Кабы тот мне отдал.

И стерег бы я Калинов мост,
Кабы было с кем.
И снес бы чудо-юде семь голов,
Кабы было чем.

Да ушел бы за три моря,
Кабы знал куда шагать.
Там нашел бы терем высокий,
Кабы знал где искать.

Перескочил бы я семь ворот,
Кабы те там стояли.
Обманул бы лютых псов,
Кабы те охраняли.

Там бы спас я царевну,
Кабы она желала.
Да утешил бы ее,
Кабы она горевала.

И домой бы с ней спешил,
Кабы было зачем.
Долго правил бы царем,
Кабы было кем.

Эх, да встал бы я с печи,
Кабы было надо.
Ой, да все бы я сумел,
Если бы не «кабы».
 

Шел старик по городу,
Толкал тележку с коробом.
Рядом собака бежала,
Хвостом ему помогала.

А вокруг них народу,
Что мух в теплую погоду.
Оно, конечно, мало приятного,
Так – ярмарка, чего ж непонятного.

Народ отовсюду бежит.
Толкается и спешит.
И недобро как-то так поглядывает,
А то нет-нет да и выговаривает:

«Ты куда остолопина шагаешь?
Али не видишь, что людям мешаешь?
Видать незнакомый с порядками,
Лезешь, деревня, со своими тряпками!»

В общем серчает народ, огрызается,
А старичок-то знай себе идет, улыбается.
Тележка едет, короб качает,
Собака хвостом машет, да лает.

Хорошо еще недалеко идти,
Вот уж показался и конец пути.
Вот она - базарная ограда,
Дотолкал, стало быть, куда надо.

Идет старик теперь по базару,
А вокруг, ну просто горы товару.
Тут и ситцы с бархатами и парчами,
Тут и бочки с винами и медами.

Слева шубы, справа штаны,
Шапки, рубахи и даже ковры.
Валенки, лапти, сапоги, калоши,
Бусы, кокошники, серьги да броши.

Пока добры-молодцы на полатях валялися,
Красны девицы под окнами состарилися.
Пироги румяные в печи простыли,
Кораблики крутобокие за моря уплыли.

Ясный сокол в небе давно не летает,
В лесной чаще леший никого не пугает.
Русалки в омуты глубокие спряталися,
На воде кувшинки да круги осталися.

Стрелка легкая к царевне не летит,
Соловей-разбойник на дубу не свистит.
Псы мохнатые на цепях зевают,
На дорогу не лают и блох не кусают.

Петухи с теремов на землю спустилися,
Ворота красные на бок завалилися.
На широких улицах давно не весело,
Тенета по углам пауки развесили.

Сон тяжелый по царству бродит-гуляет,
Окна домов и души людей закрывает.
Чтобы лучика света ни одного не пробилося,
Чтобы царство-государство тьме покорилося.

Стреляют подлостью по нервам,
Конца и края не видать!
Кому-то радостно, наверно,
Цветы любви ногой топтать

И невдомёк, - слепые очи!
Любовь от Бога нам дана!
Чего же ты несчастный хочешь?
Любви? Так что же? Вот она,

Давно живёт на белом свете,
Под этим небом голубым!
Смотри, как чисто любят дети,
Люби и будешь ты любим!

Ведь так любить – святое дело!
И в этом – Боже помоги!
А взгляд, нацеленный на тело,
Всего лишь пошлость мелюзги!

Уразуметь легко довольно,
Любовь для счастья нам дана.
Ты можешь сделать ей здесь больно,
Но уничтожить – никогда!

Пройдёт, пройдёт февральская метель,
Нагрянет март, постом очистив душу,
Взорвётся Пасхой солнечный апрель,
И скажет сердце: радуйся и слушай!

Забудь о том, что было – всё пройдёт,
Сожжём навек ненужные мосты.
Моя душа давно не тем живёт,
Пойдём с тобою лучше на кресты

Ведь только так уймётся этот зверь,
С которым зря заигрывают люди.
Так будет лучше, понял я теперь
Тебе и мне, и будь оно что будет!

Я многое хотел бы изменить
И ясных дней хоть капельку добавить.
Любовь – она, как тоненькая нить,
Легко порвать, сложнее всё исправить

Давай с тобой поверим в чудеса,
Для двух сердец, что любят, всё возможно!
Смотри, как ждут и манят небеса,
Давай туда слетаем осторожно!
 

ВВЕДЕНИЕ
Понятие “духовность” прочно вошло в современный культурный лексикон. Оно стало модным но очень часто используется не в прямом своём значении, а лишь как синоним нравственности, гуманности и т.п. По своей семантике понятие “духовность” достаточно однозначно указывает на принадлежность к области духа, идеальному как противоположности телесному, материальному.

Осень ранняя быстро
Ступит к нам на порог.
Я кленовые листья
Соберу в рюкзачок.

Лист зеленого цвета,
Хоть засушенный пусть -
По ушедшему лету
Моя прошлая грусть.

Утром брызги рассвета
Как огонь горячи.
Листья желтого цвета
Словно солнца лучи.

Быстро кончилось лето,
Не воротишь назад.
Листья красного цвета –
Солнца яркий закат.

Ну а вот непохожий
Мне под ноги упал,
Словно дивный художник
Чудо - краски смешал.

На зеленом издельи,
На цветов пестроту
Он нанес акварелью
Золотую кайму.

Осень кончится быстро,
Уж морозный рассвет.
Из засушенных листьев
Соберу я букет.

Всех цветов чудо – краски
Будут в вазе стоять,
Буду осени сказки
Я зимой вспоминать.
 

Тихий луг, полевые цветы
И лучей золотистые пряди,
Для чего среди этой красы
Я живу, ты скажи, Бога ради!

Для чего прикоснулся с небес
Чей-то взгляд с поволокою лета?
Расскажи одинокий мой лес,
У людей не нашёл я ответа.

Упаду у живого ручья
И ему свою тайну открою.
Кто-то смотрит с небес на меня
И зовёт, и зовёт за собою…

А по небу плывут корабли,
Облака в неизвестные страны,
Передайте во имя любви,
Что любовь моя – горькая рана!

А ещё захватите цветы,
Той, которая будет им рада
И в окно бросьте ей с высоты,
Пусть улыбка мне будет наградой!

Мирских утех с годами гаснет свет,
Нельзя забыть, что радость быстротечна,
В весельи временном мне утешенья нет,
Но я желала б веселиться вечно.

Утехи в жизни кратки, вечна скорбь,
За днем коротким ночь так бесконечна…
Даруй нам просветление, Господь!
Даруй нам пониманье слова «вечность»!