Омилия

— Устраивайся поудобней,— сказала бабушка следующим вечером. — Приближается Рождество, и чудес всё больше. Как насчёт вчерашнего?

— Думаю, оно настоящее,— заулыбалась Нюта,— потому что Вика хотела полюбить сердитый Кактус. А без любви он нипочём бы не расцвёл.

Бабушка была довольна.

— А сегодня расскажешь про кого? — не унималась Нюта.

— Пусть будет про цветок. Какой ты хочешь? Розу?

— Нет, белый пушистый одуванчик!

— Хорошо. Пусть про одуванчик! — И бабушка начала рассказ.

* * *

Начало нашей истории — в самом конце лета. Возле речки, где ветер колышет зелёную травку, рос одуванчик. Шапочка его уже побелела и распушилась. Ветер затеял игру: стал отрывать от неё пушинки. Мама-одуванчик говорила своим деткам-пушинкам на прощанье, отпуская на волю:

— Пробивайтесь к солнцу! Если над вами — земля, сухие листья и корни, всё равно, во что бы то ни стало, прорастайте! Запомнили? А теперь — летите!

Я тоже имею право,
Хотя бы на часть пути,
Пускай этот путь – отрава,
Я должен его пройти.

И жизнь эта, знай, не сахар,
Без сладкого можно жить.
Хотелось единым махом
Всё выпить и вдаль уплыть.

Уже не волнуют ночи
И чаша почти пуста,
Душа умирать не хочет
И трепетно ждёт Христа.

Закончится всё однажды
И в жилах остынет кровь,
И будет уже не важно,
Любовь или не любовь…

Пройдёт этих дней орава,
С весёлой своей игрой,
Где каждый имеет право
Остаться самим собой.
2009
 

Душный июльский вечер. Пригородный перрон наполнен утомленными людьми, ожидающими электричку из Киева. И вот, наконец, к оживившейся платформе медленно подкатывает раскаленный серый состав. Сквозь запыленные окна вагонов видно, что все места внутри заняты, а люди стоят даже в проходах. Но ехать надо, и народ спешит к автоматически дверям. Из них «высыпает» на перрон несколько человек, раскрасневшихся от духоты и высокой температуры. На их место устремляется поток новых пассажиров, но уже в гораздо большем количестве. Втискиваюсь в тамбур и я, где занимаю небольшое освободившееся пространство. Проходить в вагон нет смысла, ехать мне недолго. После короткого свистка электричка трогает дальше. Осматриваюсь в тесном объёме тамбура. Люди стоят почти вплотную. Их лица усталы и напряжены. Рядом со мной на корточках сидит человек, подмяв под себя поношенную клеенчатую сумку. Такими пестрят еще наши базары, их можно часто увидеть в руках бедноты. Ещё раз оглядываю попутчиков и возвращаюсь взглядом к своему соседу справа. Он по-прежнему сидит на корточках.

Во второй половине дня я почувствовал, что суета огромного города меня утомила и на предстоящую встречу ехать в метро мне не хочется. До назначенного времени оставался час, и я решил пройтись пешком. Тёплый майский день медленно клонился к закату, и город в преддверии праздника, стремился из учреждений и квартир на улицы. Ещё не наступили выходные, а бульвары, скверы и парки оживлённо пестрели разнообразной публикой - от молодых деловых и праздно дефилирующих особ, до успокоенных неспешных пенсионеров. Весна!
Сегодня уже несколько раз в городе встречал пожилых людей в боевых наградах. Завтра любимый с детства праздник - День Победы! Улицы и проспекты столицы оживут героями, защитившими свою землю и свой народ от врага, пролившими свою кровь за Родину. Для нас и для будущих поколений они отстояли мир и свободу. И жаль, что с каждым годом редеют колонны ветеранов - наших отцов, дедов и прадедов.

Давняя сказка в ларце золотом
Ждет не дождется прийти к тебе в дом.
Вот я начну – ну, а сказочка в двери!
Сказка о храбрости, чести и вере.
Выстрелы, крик, наступает фрнцуз!..
С Богом! Читай, коли сам ты не трус.

Здравствуйте, мои милые детки! Я, бабка Марья, уж соскучилась. Ох, и давнишнюю сказку я припомнила… Мне ее еще моя прабабка сказывала. Было это в одна тыща восемьсот двенадцатом году – в Наполеоновскую кампанию. Когда француз на Россию попер, было у него людей ровно втрое больше, чем нашего войска. Тяжко пришлось и солдатушкам, и народу. Прошел ворог по России, ровно второй Мамай. Даже песню сложили тогда: «Разоренная путь-дорожка
От Можая до Москвы.

Монумент на Корковаду1
Держит руки для распятья.
Сам Господь раскрыл объятья
Мегаполису разврата.

С сонмом Ангелов незримых,
Накрывая крестной тенью,
Смотрит Он на город Рио,
Покаянья ждёт, смиренья.

Только город отвечает:
Равнодушием безбожным,
Непристойными речами,
Беззастенчивою ложью.

Город карнавальной фальши
Гибнет в омутах порока,
С каждым днём всё дальше, дальше
Он отходит прочь от Бога.

Корковаду1 – гора над Рио-де-Жанейро

Ни восхищения, ни взгляда,
Ни вещи с барского плеча,
Не надо, Господи, не надо,
А мне бы пятнышко луча,

Что по утрам любовь рисует
Послушной ангельской рукой,
И молча душу мне целует,
Весёлый лучик золотой…

Среди событий торопливых,
Когда нигде уже не ждут,
Хоть пять минут побыть счастливым,
Всего лишь светлых пять минут!

И ты на всё уже согласен,
Чтоб только свет не потерять!
И этот мир ещё прекрасен,
И существует благодать!

А, если вновь затянут тучи
Мой цвет любимый, голубой,
Пошли мне, Боже, сверху лучик
И я пойму, что Ты со мной!
2009

                   1

Мы часто слышим: дивное вино,
Желанное, на радость нам дано!
А скольким стать на век его рабами,
Разрушив ум, бесславно суждено?

 
                   2

Вода сладка, когда она чиста,
Слова сладки, когда чисты уста,
Когда сердца исполнены любовью,–
Той, что стопами следует Христа.

                    3

Несчастен тот, кто в мир Небес не верит,–
В который смерть нам открывает двери,
Кто думает: все плоть, и нет души,
Что он – навоз для новых поколений.

                    4

Глаза в слезах,
В тоске безмерной сердце,
И ноет грудь от боли в небесах.
Повсюду бродят словно иноверцы,
Но их глаза, как и мои — в слезах.

(Из цикла «Плач», 1993)

  после прочтения книги Шарля Пеги...

***
И ничего и снова ничего,
Подай  Господь хотя бы каплю света
Во Царствии Твоем  все время лето
Здесь ничего, Ты слышишь ничего.

Тут только тьма сегодня и потом,
И в  этом мраке мы глупы и слепы
А у Тебя в раю в избытке света
Дай мне его увидеть хоть глазком.

И ничего и снова ничего
Твой Сын распят, каких чудес нам надо?
Он показал нам, как избегнуть ада
И ничего и снова ничего.

20 веков  без звука,  без следа
И каждый год святых нам посылали,
И каждый год их на кострах сжигали.
Их пеплом накрывало города…

Но ничего, Ты слышишь ничего!!!
Повсюду церкви -но кому мы служим?
Есть веры жар, но мы дрожим от стужи
Своих грехов, и снова ничего.

Прошу пришли к нам, смелых королей
Своих пророков, чтоб идти за ними
Пусть их святой огонь растопит иней
И прорастут цветы среди камней…

Склоняет небо скорбное чело

День как день, ничего необычного,
Где-то смех, где-то звук похорон,
Тихий август – погода отличная,
На волне развлекает «шансон»…

Я бы спел да гитара расстроена
И оборваны струны души.
Очень жаль, всё не так здесь устроено
И пропето, пиши не пиши.

А глаза, что напротив, уклончиво
И старательно прячут ответ.
Так стремительно лето закончилось,
Я гляжу ему пристально вслед.

Уплывает мой август из гавани,
Чтоб вернуться уже сентябрём.
Мир тебе, старый домик у яблони,
Мы ещё, мы ещё поживём!
2009

Отец Олег Скобля поет:

Афон, Афон, Афон, тебя я больше не увижу,
И не услышу я твоих колоколов.
И белые скиты под черепичной крышей,
И верные слова твоих отцов.

…Каждый раз, когда покидаешь Святую Гору невольно вспоминаешь эти слова, стараешься сердцем запомнить увиденное… запомнить навсегда.

И потому, чудом является каждая новая встреча с Афоном — уделом Пресвятой Богородицы на земле.

Мои поездки на Афон связаны с моим аввой — духовником иеросхимонахом Рафаилом. Трижды я бывал у него на Афоне в прежние годы, а в последнее время, когда батюшка подвизался на Кавказе — ездил туда. Ныне Богородица опять призвала авву в свой земной удел, и «значит нам (его чадам) туда дорога».

Всё что осталось ценного теперь у Галины Кузьминичны – это старый альбом с фотографиями. В чёрном потертом от времени кожаном переплёте, с оборванными углами, раздутый от вложенных как попало фотографий.
Галина Кузьминична всё время держала его при себе: ночью, когда укладывалась спать, засовывала его под подушку, а утром, после того, как нянечка умывала её и кормила завтраком, Галина Кузьминична клала альбом себе на колени, крепко придерживая рукой.
И ждала. Ждала, когда, наконец-то, в палате районного дома престарелых наступит долгожданная тишина, когда перестанут нянечки прикрикивать на старух, если те невзначай прольют суп на постель или обронят несколько крошек хлеба мимо подноса прямо на пол. Когда прекратят те же нянечки скрябать деревянными швабрами по полу, оставляя мокрые разводы на полу. И когда, наконец, включат в коридоре телевизор и ходячие старые люди выползут из палат смотреть новости, а потом и всё без разбора, чтобы хоть как-то убить медленно текущее время.

Нынче дождь посторОнится
И уйдёт за луга,
Под звенящую Троицу
Зелены берега.
Ничего не упрятало
Лето в тёплых руках:
И горошком, и мятою
День июньский запах.
О, даров откровение,
И с невидимым связь!
В эти травы – коленями
И дыханьем припасть.
В эти травы, что клонятся,
Где сияет роса,
Где таинственно в Троице
Бог, творяй чудеса.

В.А. Аввакумовой

Мое сердце там, где скалы
Возвышаются из мела,
Там, где в кронах краснотала
Гнезда вьют кусты омелы,
Там, где к небу простирают
Ветви, как в молитве, сосны,
Где искрится гладь речная,
Где мне дышится так просто,
Где нет зависти, нет боли –
Там оставил сердце я…
Где несется с колоколен
Пульс земного бытия.

Моему отцу

Останки храма до сих пор дымят,
Мне плакать хочется над этим пепелищем,
И ветер от отчаяния рыщет,
Среди руин свершая свой обряд.

На месте поражённого собора,
Я болью непосильною объят.
Страна моя, мне не сдержать укора –
Я в пепелище, узнаю тебя.

И запах гари, как итог потери,
Не скоро здесь звонить колоколам...
О, Украина, смею ли я верить,
Что возродится светлой веры храм?
 

ВЕЧЕР ЧЕТВЕРТЫЙ
Возвращайся!

Нюта сидела на корточках в углу и ковыряла обои. Когда она отковыряла всё, что хотела, шмыгнула красным распухшим носом и подумала, что сегодня — самый ужасный день в жизни.

Сначала приехали к соседям мальчишки и позвали Нюту гулять. Потом они вместе ушли на дальнюю горку, а бабушку не предупредили. И кто это зимой может не вываляться в снегу и вернуться домой до темноты? И вообще: если бы бабушка не стала попрекать, разве стала бы Нюта злиться и огрызаться? Ну, не виновата же она, что приехали соседи!

Ух, как Нюта рассердилась! Даже отвернулась нарочно, когда бабушка присела рядышком и спросила:

— Всё злишься?

Нюта надулась.

— Как же ты будешь молиться?

— Не буду молиться.

Ох, и тяжело же человеку, когда он во всём прав!

Бывает выбьешься из сил,
Раздавит жизни скоротечность,
Полвека словно и не жил
И свежий взгляд откроет вечность

И в этот тихий страшный миг,
Забыв о горьком нашем хлебе,
Твой шёпот превратится в крик
И вздрогнут ангелы на небе.

Исчезнет в полсекунды мрак
И станет легче и светлее,
И сердце переборет страх,
Смелее нужно быть, смелее!

И всем нутром прильнув туда,
К чему-то светлому, родному,
В душе появится Звезда,
И позовёт к Отцу живому!
2009

А послушайте детки бабку Марью, рассказчицу. Жила — была в деревне одной Алена — девчоночка немудрена. Самой четырнадцать годков только, а уж двух сестер вынянчила — Агашу да Наташу. Один несмышленыш в семье остался — Ванюша о двух годочках. — Всюду брат за Аленушкой, целый день за сестрину юбку держится.

Вот раз пошла Алена с Ваняткой ни свет, ни заря по грибы в дальний лес, а Наташа с Агашей дома остались — носы застудили — босые бегали! Ваня малой — через каждые пять шагов на ручки просится. Выбилась Аленка из сил, да не осерчала. Села на кочку и говорит: «Расти, Ванечка, скорей! Будешь мне сам тогда помощником да защитником…» Ванюша смеется, головкой белой кивает — говорит-то плохо ещё.

Зелёный цвет – глазам отрада,
И в летний, нестерпимый зной,
Зелёный – это цвет прохлады,
Где солнце борется с листвой.

Мне этот цвет ласкает душу,
Как добрый врач туда входя,
Люблю Бетховена я слушать
Под шум июльского дождя,

Смотреть в глаза твои влюблено,
От всех печалей уходя…
Ты знаешь, этот цвет зелёный,
Как-будто создан для тебя!

У разукрашенного лета,
Среди обилия цветов,
Я от рассвета до рассвета,
Просить о вечности готов!

Порхают бабочки бесшумно…
Полёт «пузатого» шмеля,
Лечу за ними, вслед, бездумно,
За грань иного бытия…
2009