Омилия

ГЛАВА 10. СТАРИК И ЮНОША

В горенке у Николушки много икон – больших и маленьких. Они висят по всем стенам, так, что почти не видно старых газет, которыми обклеена комната. Некоторые иконы Николай сам вынес из заброшенных церквей Вологодчины, некоторые ему принесли бабы, вытащив их из своих сундуков, куда те попали в то время, когда в стране один за другим закрывали храмы.

Николушка вставал рано-рано, задолго до рассвета, а под большие праздники, бывало и вовсе не ложился. Он долго молился по богослужебным книгам, а затем читал Евангелие.

Путь – понятие глубоко личное, если не принимать за него пути стандартизированных обществом потребления удовольствий. Где-то глубоко внутри человека горит искра, которая освящает бетонное основание цивилизации городов. И в свете этого огня коробки многоэтажек кажутся жалким подобием жизни, втиснутой в квадратуру лабиринта. Сколько не броди, упрешься лишь в стену. Выход лежит далеко за пределами расчетных нагрузок оснований прорезающих небо остроконечных вершин торжествующего однообразия бетонных клетушек “счастья”. 

От кормы разлетаются птицы, верные счастью летать, 
Им хватает и чести прожить без измен, и соленого мира прибоя,

Уплывать по воде от бетонного плена, точно восстать
В час, когда обманули, в миг, когда подошли к полю вечного боя. 

-Пап, смотри, подснежники!

-И как ты углядел, глазастый?,- удивился Володин, оглядываясь. Действительно, под окнами корпуса, на проталинке, под кустом, совсем незаметные, тихонько покачивались среди куртинки уверенных узких листьев белые цветочки.

-А листики у них- прямо как стрелы, да, пап?

Володин посмотрел.

-Да. И как сил- то хватает у них, такие нежные, а ведь сквозь снег пробились!

-Они как стрелы весны, да?

-Как ты сказал?

-Стрелы весны. Они маленькие, слабые, а всё равно бойцы. И я боец, да?

ГЛАВА 7. НА ОЗЕРЕ

Ну и напасть свалилась на бедную голову Ивана Тихоновича! Нет, право, вот и не верь после того в приметы. А началось все с того, как в лесу ни с того ни с сего завопила неясыть. И это-то утром, когда совы обычно спят. Иван Тихонович охотник бывалый, любой шорох в лесу может опознать, а уж крики птиц и следы животных – о том и говорить не стоит, охотник всё одно, что хороший пес, но от пронзительного крика неясыти у него по спине побежали мурашки.

               ***

Ослаби, остави, прости

Мои прегрешения, Боже,

Душа моя сбилась с пути,

Она заблудилась, похоже.

От крылечка до крылечка
Вокруг храма крестный ход
У меня фонарь со свечкой,
Ярко светит и не жжет.

Ночка непогожая
Солнца свет погас.
В небе матерь Божия
Помолись за нас,
Чтоб ночами длинными,
Не боясь- уснуть.
Матушка , родимая,
нас не позабудь.
Скоро стужа зимняя
Всюду заметет
И колючим инеем
Ветки обошьет.

Добры ангел, если  слышишь ты
Прилетай и я открою двери.
Защити меня от темноты
В ней живут чудовища и звери.

Ныне бесстыдству – воля,
Правит людьми корысть,
Зло разлилось, как море,
В суетном меркнет жизнь.

Чести удел осмеян,
Ядом сочится лесть.
Славой порок овеян,
Вместо прощенья – месть.

Полон горя отплыл кораблик

К островам громового счастья,

Вслед опять вот точили сабли

Командиры с волчиной пастью.

Нам порою бывает непросто.
Смотрим смерти лихой мы в глаза.
Души братьев, как звёздную россыпь,
Прячет кротких небес бирюза.

Согласно определению Священного Писания Церковь есть Тело Христово (1 Кор. 12:27). Как правило, мы воспринимаем данную характеристику Церкви как отвлеченное философское понятие. Мы приблизительно понимаем, о чем идет речь, но мало чувствуем онтологическую суть апостольских слов. И в этом отношении мы заметно отличаемся от верующих апостольской общины, которые очень ярко переживали эту важнейшую сторону природы Церкви.

Дорогие омилийцы и гости сайта! В марте выходит в свет моя новая книга. С разрешения издателя представляю пролог романа «Пророк и цари», неотредактированный вариант, потому как он мне нравится больше, чем причесанный и приглаженный.

Камнем рвалась с горы,
только б услышать
всхлип реки и стон
зимнего воздуха.

Слёзы высохли раньше,
чем звук достиг дна.

Стекло разбилось —
горе дробит всё,
как память и кости.

Шёпот ветра бежит,
не оставив следа.

Природы лучи и метели,

И бархат листвы золотой,

Мечты и желания Емели

Россия взяла на постой.

Молитва Юрия Кузнецова

– А вот, кстати, интересно, в чем именно заклю­чалась ваша редакторская работа?

– Конечно, Кузнецов все сам принес. Это было избранное. Серия «Поэтическая Россия». Была такая. Там фотография очень хорошая его, где он мо­лодой. Я настоял на ней, говорю: «Юрий Поликарпо­вич, давайте вот эту фотографию!» Ну, я все вычитал, конечно… Хотя он потом говорил, мы в такси ехали, что там есть опечатки все-таки… Есть. Но порядок он сам определял, я не вмешивался. У него как раз такая волна пошла: в «Худ. лите», в «Современнике», в «Молодой гвардии»… Три сборника.

Иногда ледяное «Спасибо»
Пробормочешь в ответ, как всегда,
И почувствуешь – мир этот зыбок,
А слова, вообще, ерунда.

Бабка Фроська завелась с утра: швырялась ложками, вилками, хваталась за ножик, крутила им у своего носа и кричала:

-Доиграетесь, чертяки, вот отпишу всё Ванятке, на улице жить будете!

Её дочка Люська и внучка Еленка метались возле неё с коробкой таблеток и кружкой сладкой воды. К вечеру бабка, скушав три тарелки позавчерашнего борща, миску овощного плова, успокоилась и уселась у окна.

- Ой ! -вскрикнула она.

В полутёмном дворе частного дома что-то зашипело, убегая к небу, хлопнуло и осветило округу. Послышались приглушённые крики, взрослый гогот вперемешку со смехом детворы. Поёжившись костлявыми плечами и подтянув узел маминого платка к подбородку, бабка Фроська, близоруко щурится, хмурит поседевшие брови и спрашивает саму себя: