Омилия

Когда в плену сплошных несоответствий

Устанешь жить, не веря естеству

Земных вещей – захочется, как в детстве,

Потрогать белый ландыш наяву…

И нет предела маленькому счастью,

Когда настолько верится в него,

Что мир перевернётся в одночасье,

И ни при чём тут будет колдовство.

Как славословит Бога соловей!
Невидимый среди ветвей,
сокрытый в самой гуще
черёмухи цветущей,
в дрожащей утренней прохладе
издал он посвист свой отрадный.
И полилось, зарокотало,
защёлкало, застрекотало..

Звёзд сегодня на небе – гроши,

Ночь на время осталась без дела.

И в природе бывают пробелы,

Но страшнее – пробелы души.

Мысли путанные ни о чём.

И корёжит от пёстрых сумятиц,

И знобит от тринадцатых пятниц,

Да гори они синим огнём.

Мы живем во времена подмен, описываемых языком подлинной жизни. Любовь – это и часть Завета человека с Богом, но она, сохраняя подлинность в своей глубине, вбирает в себя множество перефирийных состояний и облекается в права жить собственной, отдельной и от человека, и от бытия, жизнью. Эпоха постмодерна предлагает такие дикие проявления любви, как союз лишенных пола существ. Так, Бодрийяр говорил об эпохе постмодерна, производящей символы или знаки. Символы нашего времени отрицают человека и предлагают диалог с роботом-оператором. Абсурд становится реальностью и диктует свои правила игры: партнерами по игре в шахматы и собеседниками выступают роботы, они же выносят приговор человеческой несостоятельности даже в качестве водителя собственного автомобиля.

Рукою властной он шлёт меня

То в пламень адский, то просто в пламень.

Мой горний Мастер – светлее дня,

А я – лишь камень, лишь серый камень.

К моим надеждам главу склоня,

Любовью в сердце и взглядом строгим

Мой горний Мастер, светлее дня,

Приметил что-то в моей породе.

Чтоб вышла доброй  тугая сталь –

И жар, и холод, и молот нужен.

Мой горний Мастер до света встал,

Чело тесёмкой стянул потуже,

Так – да святится любой удар,

Алмазной гранью рубцуйтесь, раны,

Гряди, рассвет мой! Светила жар

Души коснётся, и в ней взыграет.

Я, конечно, другой. И за быстрой рекой

Не тревожил поля ни серпами, ни косами,

Не ковал жеребца, не удил «на живца»

Судака и сома верным дедовским способом,

Словно девочка в лёгком пальто

Замерзала душа, замерзала –

От неверия выход искала.

Но молитва без веры – ничто,

А любви никогда не хватало.

Святая ночь или пасхальное чудо

(По мотивам рассказа «Под Светлый праздник» из сборника «Небесная стража: Рассказы о святых», автор-составитель В.М. Зоберн)

Сцена Первая

В детстве мне казалось, что "бессмыслица" это бабочка…

В. Блаженный

Понедельник, ветрено, дождливо.

Вот такой вот маленький сюрприз.

Скукота особого разлива,

Грусть – непредсказуемая «мисс»…

(Из ранних стихов)

Я ветром беспечным коснусь милых рук,
Сожму в легковесных объятьях,
И ввысь, чтоб зажечь ослепительный круг
И снова вернуться обратно.

Вберу аромат зазвеневшей весны,
По атому мир я смакую!
Зевая, несутся отставшие сны,
Чтоб свиту пополнить ночную.

1.Царевна-Лягушка

Эта дама молодая,
О царевиче мечтая,
Не выходит из болота,
Всё сидит и ждёт кого-то.
 

2.Дюймовочка

У девицы низкорослой
Первый был жених несносный,
Переменчивый – второй,
Третий – старый и хромой.
Всех отвергнув, молодица
Вышла замуж лишь за принца.

Светлая тронет звезда
черные струны веков.
Память истлеет тогда,
если погубят любовь.

Только гнетущая ночь
зыбких, несбыточных снов
мне наиграет точь-в-точь
эхо любимых шагов.

Из цикла «Зачем мы здесь?», 2003

***

Когда одному человеку
          становится плохо,
                то другой человек,
                     приходя на помощь,
                      становится для него ангелом…

***

 Хорошо быть ангелом. Он среднего рода, никакие неожиданности и страсти ему не грозят − служба у него такая. Он как конвой, который сопровождает свой объект до самого конца его следования, что бы ни случилось… Быть ангелом, наверное, лучше, чем быть человеком − меньше свободы для выбора, значит, легче выполнять программу.

Программа для человека − прожить жизнь, а программа для ангела несколько иная, она − над жизнью.

Когда я умру
Откройте все окна,
Когда я умру
Откройте все двери...

Я веровал в счастье,
Что все промокло
От слез любимых,
Которым я верил...

По струнам чутким пальцами тронул..
Душа излилась кружевом строк.
Он пел и пел, подобные стону,
Псалмы. Их слышал любящий Бог.

В ночи обильно плакали очи,
Горело сердце, памятью жгло.
Господь, помилуй грешного очень!
Звучала арфа. Солнце взошло.
 
Исчезло время. Смерти не стало.
Звучат доныне, тронув сердца,
Псалмы Давида - острое жало
Для духов злобы. Божья слеза!

И снова ночь, как опытная жрица,

Вгляделась прямо в душу и зажглось

Желание,  которому не сбыться –

Цена моих невысказанных просьб.

Реальная действительность достала.

Непрошеные мысли – ни о чём.

Унылого бросаю маргинала,

Учуянного вдруг в себе самом.

***

Под расписным одеялом

Лежалось уютно вполне.

И почему-то казалось,

Что я не один в тишине.

Я чувствую несовершенство.

Какую-то слабость опять,

И вместе с тем в сердце – блаженство,

И кажется раем кровать.

Старуха смерти ждёт, припавши на клюку —
ворон считает, голубей не кормит,
а только кормится глазами. Мол, ликуй:
пусть ты уходишь, остальное — в норме.

Природа ластится и к небу, и к земле —
как голуби, клюки не сторонится.
Она умеет жизнь ценить и подряхлей:
гробница для неё — всего граница.

Заботы старости — судьбы плохой портрет
да радостей чужих свои всполохи.
Старуха смерти ждёт, а той всё нет и нет:
душа уж в горлице — клюёт чужие крохи.

Мой дом 
был обречён.

И я... Но 
всё же знаешь,
когда ты увлечён,
себя не 
потеряешь.

Пусть не 
узнать беду,
когда она приходит:
дом 
здешний уличён —
он 
сердцу неприроден.

Дом, 
выброшенный вмиг —
безумие и 
счастье —
в душе меня настиг,
но 
я в другой иду.