Омилия

Капают с ивы
             зелёные длинные листья,
сыплются грустным дождём.
Туча лохматая
                  в них заплуталась:
тихо ворчит
да жалеет о том и о сём.

Ивушку ветер окутал,
                 дождём шелестящий,
хочет её укачать.
Вылечить хочет
                     от грусти, печали...
Ну, что же,
вылечить можно…
лишь, если себе их забрать.

…Строчку за строчкой –
их в длинную песню вплетает!
               В светлую песню дождя…
Вот она, слышишь,
над ивой взлетает,
летает
        грустная песня –
                    осенняя радость моя!

«Теперь, когда конец уже близок, я рад, что мужской журнал заплатил мне за мою историю. Её написание помогло мне во всём разобраться. Они платили мне по пять центов за слово, поэтому извините, если что-то я описал слишком подробно»
Coen brothers, «The Man Who Wasn’t There»

ПРО NOS

Любимая икона Бога

Но страшно мне: изменишь облик Ты
(Блок)

Невыносимо. Быть газонокосильщиком невыносимо. Единственное утешение — запах, остальное — жуткий шум и постепенное самоозеленение до полного сходства с крокодилами. Никакого творчества, наоборот. Была лужайка, на первый взгляд такая же, как все другие лужайки, на самом деле неповторимая, и — бац! — она газон. Стандартный, правильный, бритый и некрасивый. Бесполезный: ноги в росе не умоешь, в гриву ближнего тайком не сдуешь одуванчик. Валяться колюче.

Я не прячу под марлю судьбу.
Помолюсь и нырну в электричку.
Под землёю помчится табун,
Следом время – на старенькой бричке.

Бьётся в окна помятая ночь,
Жить в тоннеле – не в нашенском поле!
Пусть микробы опасней, чем нож,
О траве отжужжавшей я вспомню.

Вспомню вспаханный наш огород:
Юный лук и чеснок величавый.
Вместо чая
                 росу
                        солнце пьёт,
И канава без уток скучает.

Глажу крестик под кожею дня…
Полет мама бурак и морковку…
И, с улыбкою веру храня,
Выйду я на своей остановке.

От сердца к сердцу – переправа
Несёт то весточку, то боль.
Земная жизнь сложна, лукава,
И счастье, если друг – с тобой.

Сердца томятся в ожиданьи -
В пути паромщик задремал,
И одинокость в мирозданье
Художник вдруг нарисовал.

От сердца к сердцу – переправа,
Стучат и дышат в унисон.
Прольётся светлой песней слава:
От сердца к сердцу – перезвон.

Св. Пророк ИЛИЯ

Быть гонимым — пророка жребий.
Весть неся о духовном хлебе,
Он прославил Единого Бога.
След его колесницы — в Небе.

Св. Пророк ИОВ

Шёл по жизни, премного страдая,
С чашей бед и болезней без края...
Он взрастил себе долготерпеньем
Сад цветущий в обители Рая.

А ты не смейся, шумная толпа.
В тебе как в море утонула радость,
Одна лишь злоба старая осталась,
А правда стонет у позорного столба.

Кидают камни — всё как было прежде,
Дают взаймы, а требуют взамен:
Распять Христа в эпоху перемен,
Предать любовь и путь забыть к надежде.

Кричит толпа, до одури кричит.
А Небо — выше, вне безумных правил.
Кто взял суму и путь земной оставил,
Тот вместе с Небом в Истине молчит.

Я ради веселья потешного,
Пил ведрами зелье дурманное…
Прости меня, Господи, грешного!
Помилуй меня, окаянного!

Бродил я средь блуда кромешного,
Ища наслажденья желанного…
Прости меня, Господи, грешного!
Помилуй меня, окаянного!

Жизнь вечную – радость безбрежную
Уныньем губил постоянно я…
Прости меня, Господи, грешного!
Помилуй меня, окаянного!

Жизнь то танком,
то пёрышком
давит-гладит-топорщится.

Неужели с мороженым
я не стану счастливей?

Эй, прохожий, послушайте,
счастье в доме напротив,
запрокинув всегдашнее,
собирается лечь

в гроб. И заживо

закопается счастье,
если я не одумаюсь.

Но одуматься кем?

Я чужой полуночнице
открываюсь как ужин.

Жизнь, ты мне обещала!

На десерт ем траву...

И, землею присыпавшись,
сторожу новый день.

Антиквар Борис Семенович Жохов, более известный под заслуженно полученным прозвищем Жох, коротал вечер за книгой. Однако вовсе не за детективом или романом, как это в обычае у людей заурядных, иначе говоря, у лохов. Практичный Жох считал чтение подобных книжек бесполезным времяпровождением. И, если сам брал в руки книгу, то лишь такую, которая представляла для него деловой интерес.

Вот и сейчас он перечитывал «Историческое описание приходов Михайловской епархии», изданное в 1901 г. в Санкт-Петербурге. Книга эта являлась весьма редкой, так что даже в областной библиотеке была лишь в единственном экземпляре. Впрочем, у Жохова имелось свое, весьма богатое собрание книг по истории Михайловской епархии. Прежде они принадлежали Якову Ефимовскому, некогда сотруднику городского музея, а затем — владельцу первой в Михайловске антикварной лавки. А после убийства старого антиквара недалекие наследники за бесценок продали Борису Жохову всю его библиотеку.

Юлии Энгельгардт
Пусть день печален, вечер хмур,
Но будет ночь, как расслабленье,
И грёз желанных пробужденье.
Тень незасвеченных  фигур -

Живая тайна...лунный блик,
Вздох облегчения, улыбка.
Мир снов, доверчивый и зыбкий -
Наш безответный материк.
Виктор Евграфов.
15 июля 2013

Дни уходят куда-то бойко...
Жизнь нелепо как-то течет...
Здесь площадка под новостройку,
Там ломают старый завод..

Остановка. Стена. Виновато
В ней проем оконный зиял...
«Здесь литейка была когда-то,» -
Пожилой рабочий сказал.

Эстакада. Как мелко и узко...
Это смотрится даль с высоты...
Ах какой же, простите, русский
Да не любит быстрой езды!

Коль от злобы душа далека,
Коли доброе сердце в груди,
Помни: доля твоя нелегка. 
Ты на трудном, но верном пути.

Коль распахнута миру душа
И любовью пылает она,
Помни: плюнуть в неё поспешат,
Исчерпав твою щедрость до дна.

Коли ты от обиды чиста,
В темноте видя Свет неземной,
Помни: это дорога Христа
И не может она быть иной.  

В чём жизни резон(?): рост карьерный?
Профессия? деньги? семья?
Всё это весóмо, наверно,
Но в этом ли смысл бытия?

Возможно, смысл жизни в искусствах?
В «бермудах» научных работ?
В высоких изысканных чувствах?
Есть в этом резон… да не тот.

Всяк на Руси бездомный, бесприютный,
Входящий тихо в ожиданья зал.
Отстукивает время поминутно...
Вся наша жизнь один большой вокзал.

И скорбно мы томимся в ожиданьи,
Когда счастливый поезд подадут.
Горя от нетерпенья и желанья
Мы ловим взглядом стрелочки минут.

Момент настанет, в это верит каждый.
До счастья, друг мой, надо дорасти...
Удача улыбнется нам однажды
С напутствием: "Счастливого пути!"

Девушка в белом платочке
ставила в Храме свечу.
Губами коснувшись
                         иконы,
молилась Иисусу Христу.

Чтоб чистым
          хранил её сердце
в мире людской суеты,
чтоб не оставлял её душу
без Своей доброты.

…Свечка сияла, горела,
молитва безмолвно летела
и становилась теплом
на сердце,
        живущем с Христом.

Девушка в белом платочке
стояла, потупивши очи,
внимая небесной тиши,
льющейся из души.

2004 г.

Беглянка-ночь срывает с неба серебро
И умывается прощальною росою.
Стучится в окна птица вещая – добро,
И радость прыгает девчушкою босою.

Обыкновенный день становится другим,
Когда в руке твоей чужие капли-слёзы.
Мы наполняем жизнь дыханием своим,
И задаём друг другу вечные вопросы.

А за окном грустит густая синева,
Ей щедро дарит серебро ночь-кружевница.
Роняет облако жемчужины-слова,
И в небо чистое летит надежда-птица.

Вообще то, я не пью, а тут вдруг захотелось вина. В недрах громадного супермаркета перед заставленной лимонадами полочкой будто привиделось: пустынный берег, песок, желтоватая пена прибоя, чайки — каждая, как две соединённые, горизонтально положенные круглые скобки, так их рисовали в детстве — и вино. В небольшой бутылке, терпкое, холодное после долгого спуска к морю, ни в коем случае не сладкое. Море в декабре — какая тут сладость? Покупаю бутылку бордо.

Себе — бордо, чайкам — бублик. Не кладу его в сумку, несу в руках. Классический бублик с маком, очень живописная вещь. Сворачиваю в Мавританскую арку, облезлую, как дворняжка. Вверху, вместо неба, натянута длиннющая серая тряпка, прилежно выглаженная, без заплаток, без дыр. Ветер раскачивает разноцветные кабинки канатной дороги, они гремят и поскуливают. Зимой дорога спит.

Хочешь славы чужой – глоток?
Хочешь радости мёд испить?
Запасайся слезами впрок,
Чтоб чужою тропой ходить.

Чтобы видеть сердц̀а окрест,
Из одной горсти горечь пить,
Подними тот нелегкий крест -
И узнаешь, что значит - Жить!