Омилия

Когда бывает Господь среди нас?

Шик-шик. Цок-цок-цок.

Что это?

Это лошадка полозья-санки везёт. В них восседает почтальон в фуражке, кутается в тулуп. А как же не кутаться? Ведь зима за нос так и щиплет.

Поедем с ним, коли не страшно мороза, узнаем, что он везёт.

Почты сегодня много. Справа в санях целый мешок лежит, да ещё в рукавицах — две стопки.

То птицу видел, то звезду,
То солнце яркое в зените...
Трёхлетний сын просил в бреду:
— Повыше, выше поднимите!

Отец брал на руки его,
Заботливо и осторожно,
Не понимая ничего,
Приподнимал, насколько можно.

— Повыше! Низко так кругом!—
Был мальчик Господом услышан.
И эпитафия о нём —
Всего два слова: «Поднят выше!»

— Короче, так... — уже будучи на взводе, Варвара начала выставлять свои очередные претензии Елене.

Та вздохнула полной грудью и приготовилась достойно выдержать удар.

— Мне нужен прозорливый священник. А то меня это всё не устраивает. Вечно тут у вас какие-то ляпсусы с благословениями. То не так поняли, то не так услышали. А мне нужно всё точно, как в аптеке, чтоб знать, что меня ждет.

— Отец Филарет тебя уже не устраивает? — у Елены слегка задрожал голос.

— Он не отвечает на прямо поставленный вопрос.

По-русски

Бабочка за стеклом

За окном — целый луг. Летом над ним порхают бабочки. Залетают они и в дом.
Но теперь — первый снег, а одна из бабочек так и осталась внутри.
Она бьётся в стекло.
Она жаждет свободы.
И не знает: ее поджидает смерть.
Ну а я налью в блюдце сладкой воды, в надежде, что моя бабочка выживет и хоть как-то протянет до самой весны.

На блокпосту перед Горловкой Донецкой области надпись: «Добро пожаловать в ад!». Наверное, это самое подходящее слово, хоть отчасти передающее ужас, переживаемый ныне жителями Новороссии. Разве кто из нас мог представить, что на Украине возможна такая бойня? Человеческое сознание отстаёт от событий — оно не может вообразить немыслимое. И хотя бандеровский беспредел знаком многим по фактам истории, происходящее сейчас видится иным — более масштабным и страшным. Поражает и непонятная, необъяснимая одержимость казалось бы нормальных людей, словно их опоили колдовским зельем, испортив саму человеческую натуру. Но зачем, с какой целью осуществлено такое переформатирование? Куда движется этот кошмарный эшелон войны и террора?

Помнится, Евгений Роуз (будущий иеромонах Серафим) после многолетних духовных изысков и поисков Истины вошёл в русский православный храм в Америке и, хотя не знал русского языка, понял, что нашёл то, что давно искал. Может и не вполне подходящее сравнение, но именно оно приходит в голову, хоть и со знаком минус: примерно то же самое ощутила я, впервые услышав про ИГИЛ (ныне просто ИГ — Исламское государство). Вот она — духовная суть майдана, тот же «почерк» и стиль! Родственность этих двух искусственно созданных проектов (made by USA) ощущается на уровне чувства, почти вкуса и запаха.

Вы замечали, что некоторые воспоминания детства очень долго сохраняются в нашей памяти, а другие напротив быстро словно бы «улетучиваются»? И обычно не только лишь светлые и теплые воспоминания хранятся внутри нас, но и отчётливо мы можем представить те моменты детского страха и непонимания связанные с чем то печальным, с какой то скорбью. Потому наверное так подробны впечатления людей в детстве переживших войну, голод, блокаду. И множество тех людей, которые читают эти воспоминания с некоторым недоверием и скепсисом просто не хотят согласиться с тем, что душа ребенка очень восприимчива и запоминает порой даже и самые мелкие детали.

Прямо даже как-то неловко в этом признаваться. Людей от свиней перестал я отличать. Вот такая история. И безо всякой там подоплеки, или какой тайной подковырки. Не люблю я это все. И беспартийный я. И в эволюциях непричастный. Если хотите, прямо от Адама. У меня и справка есть. И людей я уважаю. А иначе как? И свиней ... в определенном смысле ... тоже.

Я даже более того пошепчу вам. Я считаю, что в разных религиозных и этнических заблуждениях совершенно незаслуженно оскорбляются свиньи. И с этим как-то нужно толерантно считаться. Совершенно не обязательно делать свинью государственной там или олимпийской символикой, как автомат Калашникова в некоторых странах. Но стоит ли делать вид, будто к нам она, свинья, то есть, отношения никакого не имеет, как икра черная с некоторых пор.

Перебирает ветер чётки листьев,
А я опять ловлю себя на мысли,
Насколько мы от осени зависим, -
Мы будто вместе с нею устаём.

Сперва нас опьяняет буйство красок,
И с наслажденьем упиваемся прекрасным,
Хотя исход из осени всем ясен,
А снега первого уже с надеждой ждём.

Но… выпал снег, мешая жёлтый с белым.
Такой наивный и такой несмелый…
А мы..? Нам до него нет дела.
Мы и себя так часто предаём.
х х х
Осень – мокрая львица,
                              не уходи!
Дай слезам пролиться,
          переполнен родник.
Сердцу трудно биться
                      в моей груди.
Ты с лица незаметно
                      влагу слизни.
 

я хотела Вас полюбить,
но не каждый камень пробить
может живой росток,
ведь моя любовь Вам не впрок.

я хотела быть на Вас злой,
но от злобы стал неживой
мой маленький слабый росток,
видно, злость мне самой не впрок.

так пускай о Вас ноет боль
в сердце моём порой,
и тогда оживет мой росток.
Боль моя и Вам будет впрок.

Не оставляй меня, мой Боже!
Молитвой светлой одари!
Я пред Тобою так ничтожна,
Я пыль Праматери Земли.
Земными я полна страстями,
Обидам горьким счет веду.
Не теми я к тебе путями,
Мой Боже Праведный иду.
В моей душе греха премного,
Грехом осквернены уста,
И позабыла я дорогу
К подножью твоего креста.
Но Ты, Творец Неутомимый,
Через забвение и боль,
Ко мне спускаешься незримо,
И тихо шепчешь: «Я с тобой…»
Неверья, тяжкие оковы,
Снимаешь Ты с души моей.
И даришь мне простое слово,
Молитвы трепетной Твоей.

Как-то раз я смотрела передачу о вулкане. Точнее об одной горной долине. Эта долина, богатая зеленью, была излюбленным местом для птиц и зверей. Пока однажды не произошло извержения вулкана. Я помню, меня поразило, как в один миг оживший вулкан превратил оазис в пепелище.

Тогда я не знала, что таким вулканом стану я сама.

Извержение всегда происходит внезапно.

Когда Варвара пришла в церковь в девяносто четвертом году, больше всех ей понравился отец Филарет. Улыбчивый, добродушный и веселый. Стала приглядываться к нему, стараясь усмотреть что-нибудь сверхъестественное, то самое, о чем все остальные прихожане говорили с придыханием, возводя глаза к потолку.

Одна служба, другая, третья — вроде ничего особенного. Мертвых не воскрешает и больных взмахом руки не исцеляет. Но сразу заметно: стоит человеку с улицы зайти в церковь, его как магнитом тянет к отцу Филарету. И каждого он выслушивает, не прерывает и на часы не смотрит, да у него и часов что-то не видно. И вот странность — всех своих знает по имени. А этих «своих», по самым малым подсчетам, набегает довольно приличное число.

Летом на даче девочка видит, как дедушка трудится на грядках. Вскапывает землю, рыхлит её граблями. Ни одного камушка в земле не оставит, всю сорную траву уберёт. И так на корточках с утра и до вечера. А как-то взял горсть земли в руки, размял и сказал: — Добрая земелька!

Наблюдала внучка за дедушкой, как он работает, а потом и спрашивает у него:

— Дедушка, что ты на грядках так долго делаешь?

— Улыбки выращиваю, — ответил он.

(госпоже эмиграции посвящается)

Ухожу по английски - молча.
В тишине растворяюсь словно.

В наболевшей строке – порча
После долгих дорог –ровно.

Я не слышу других песен,
Кроме той, что с небес – в душу.

Мир, увы, неприятно тесен,
И немыслимо в точке сужен.

Ухожу по английски – точка.
Заклинаю свою совесть:

Непослушная небу дочка.
Недописана сердцем – повесть...

У толпы такое право,
У толпы такой невроз –
Выбирать себе Варраву,
Он ей ближе, чем Христос.

Покаяния в ней мало,
Ей кураж необходим,
И в душе она мечтала
Стать разбойником лихим.

Накричится на майдане
До забвенья и угроз.
А придет домой – устанет.
Как темно! Спаси, Христос!