«Жизнь развивается по спирали» — подобное утверждение можно услышать нередко. И трудно его оспорить, вне зависимости от того, перечитываешь ли ты Экклезиаста с его «нет ничего нового под солнцем» (Еккл. 1:9) или же внимательно всматриваешься в собственное бытие, пытаясь выявить те закономерности, которым оно явно не чуждо. Но особенно верно это утверждение в отношении Церкви, и прежде всего — в том, что касается противостояния ее и мира вокруг, которое то понемногу сходит на нет, то крепнет, растет и переходит в конце концов в очередные — более или менее драматичные и кровопролитные — гонения.
Очередной виток
Святитель Игнатий Брянчанинов как-то особенно указывал в своих писаниях на необходимость «понять дух времени», в которое судил тебе жить Господь. И трудно не согласиться с мыслью богомудрого угодника Божия: не понимая, что происходит вокруг тебя, каким духом наполнены окружающие тебя люди, что творится с тобой самим — как поступать верно, непогрешительно, как не соскользнуть со стези жизни праведной на распутия греха? Риск слишком велик! Вот и нам стоит почаще вглядываться в современную реальность, и еще более пристально — в самих себя, чтобы не заблудиться, не сбиться с пути, не пропасть, наконец. Реальность эта очень путанна, сложна, но разобраться в ней все-таки можно.
Те из нас, кто пришел в Церковь достаточно давно, чтобы помнить атмосферу церковной жизни еще 80-хгодов (не скажу 70-х, 60-х, поскольку ее я и сам помнить не могу никак), никогда, наверное, не забудут того чуда, каким казались, да и были на самом деле перемены конца этих самых 80-х и начала 90-х. Церковь вдруг обрела свободу! Можно стало, не таясь, проповедовать Христа, строить новые храмы и восстанавливать старые, открывать воскресные школы. Потоки людей, ищущих истины и спасения от смерти в вакууме опостылевшей бездуховности, хлынули в Церковь и наполнили ее собой.
Но перемены в жизни Церкви трудно отделить, точнее — рассматривать отдельно — от тех перемен, которые происходили тогда и в жизни страны, общества в целом. Все искало свободы, рвалось к ней, и каждое проявление этой свободы представлялось желанным, радостным, светлым. И одним из символов свободы стала для этого периода Церковь. Шла ломка старой системы, из жизни вытеснялась набившая оскомину идеология советского государства, идеология потерявшего к тому времени практически всякое внутреннее содержание коммунизма. И не только искренне стремящимися к Богу, к вере людьми, но и почти всеми вообще, для кого коммунизм был врагом номер один, Церковь воспринималась однозначно как явление положительное, прогрессивное, в каком-то смысле даже «революционное». Если и была когда-то «мода на Православие», то, наверное, только в ту пору. Потому что шли многие тогда в храм в том числе и потому, что это было ново, «хорошо», «антикоммунистично».
Но прошло время, и жизнь в стране стала постепенно обретать какие-то иные, незнакомые прежде очертания, свобода от тоталитаризма стала уже привычной реальностью, прошлое семимильными шагами в прошлое и уходило… И начался неизбежный процесс «инвентаризации», пересмотра обществом того, с чем вошло оно в новый период своей истории. Не мог, конечно, не коснуться этот процесс и Церкви.
Зарождение конфликта
Зерна достаточно быстро начали отделяться от плевел, мода пошла на спад, вхождение людей в Церковь стало более осознанным, определенным, в этом уже гораздо больше было от выстраданного жизнью выбора, нежели от искания новизны. Но и благостность в отношении к Церкви и христианству как таковому столь же скоро стала исчезать с газетных полос, телеэкранов, из радиоэфира. Более того — все чаще раздавались нотки нескрываемого возмущения: «Мы только-только проводили в небытие страшную авторитарную систему, проводили туда ту репрессивную машину, тех жандармов и сатрапов, которые нам все запрещали, наконец-то все стало можно, все разрешено, и вот на их место приходит Церковь, которая имеет смелость снова что-то запрещать, что-то осуждать, в чем-то ограничивать нас…».
Та свобода, которая явилась на русскую землю не столько свободой совести, сколько свободой от совести как таковой, не могла быть принята Церковью, не могла быть ею одобрена, не могла не вызвать с ее стороны естественной в данном случае оценки. Но и без оценок, без всяких вообще слов, конфликт был предрешен: в этот конфликт вступала хранимая Церковью богооткровенная истина, самый дух христианства, незамутненный и неискаженный, с одной стороны, и дух мира, дух вседозволенности, жажды наслаждения любой ценой, с другой.
Пространством противостояния и стали в первую очередь СМИ (да и странно, если было бы по-другому — где же еще этому противостоянию зарождаться и развиваться, как не там). Главным орудием в борьбе против Церкви явились два основных приема: обвинение ее в том, что именно она унаследовала от советских времен худшее, что было в эти времена, стала «правопреемницей КПСС», и периодические «разоблачения» церковного священноначалия, духовенства во всевозможных, мыслимых и немыслимых, реальных и абсолютно нереальных пороках. Практически одновременно вырисовалась и еще одна линия борьбы, проведенная наводнившими страну тоталитарными сектами, на пути коих Православие стало как главное и труднопреодолимое препятствие. Церковь выставлялась сектантами и ангажированными ими «правозащитниками» этаким «духовным монополистом», за плечами которого стоит государство, в любой момент готовое прийти на помощь и покарать, запретить иноземных/инославных проповедников.
Глухая вражда
Однако в какой-то момент этот уже начавший было набирать обороты процесс оказался несколько приторможенным, замороженным — думается, в значительно степени искусственно. Большая часть СМИ, так или иначе зависимых от российской власти, предпочла не давать хода антицерковным настроениям. Кто-то склонен видеть в этом тот факт, что государство совершенно справедливо признало в Церкви своего «социального партнера», кто-то полагает, что причина подобного «затыкания ртов» в некой «коррупционной связи» Церкви и власти, кто-то убежден, что в этом заключается ее, власти, мудрость: зачем давать места раздору там, где объективно гораздо выгоднее, полезнее единство? Но как бы ни было на самом деле, а это тот случай, когда власть, на мой взгляд, следует благодарить, по крайней уж мере, не порицать ее. Потому как «рты затыкались» главным образом тем, кто и не собирался искать правды, тем, кто готов был лишь к огульным обвинениям, к безнаказанному глумлению над всем, что свято. Вот только в данном случае возможность этого глумления была основательно урезана. Конечно, нельзя сказать, что последние годы в СМИ не прорывались время от времени антицерковные или, как сейчас говорят, «антиклерикальные» публикации. Прорывались. Но не были многочисленными, потоковыми. Хотя при этом чувствовалось, что нечто потихоньку вызревает в недрах… Вызревала глухая вражда, которой все трудней было оставаться глухой, то бишь немой.
Невзоров и Компания
Выпуск программы «НТВшники; Бог с ними?» с Александром Невзоровым в качестве главного обвинителя Русской Православной Церкви во всех смертных грехах не назовешь шедевром тележурналистики. Не совсем понятно, о чем эта программа — настолько она невнятна, непродуманна, невыстроенна. Зато не остается сомнений в том, каков ее основной посыл. Кто-то из журналистов говорил о себе как о человеке православном, кто-то избегал любой религиозной самоидентификации, но для всего творческого коллектива было совершенно естественно судить Церковь, спрашивать с нее, требовать у нее отчета. И надо полагать, что чем дальше, тем чаще нам придется сталкиваться с такого рода спросом и судом. Об этом свидетельствует четко обозначившаяся в СМИ тенденция на критику Церкви, на постоянное, особым образом продуманное выхватывание из жизни церковной или околоцерковной фактов, эпизодов, способных от Православия оттолкнуть, более того — заронить в человеческие души враждебные по отношению к нему чувства.
И здесь опять-таки можно вспомнить про власть, можно предположить, что искусственно установленные ограничения по какой-то причине сняты, врагам Церкви развязаны руки, кому-то дана команда «фас», хотя поводок еще и не отпущен. Кому-то именно так и кажется. Вопрос небесспорный, дискуссионный. Но в любом случае гораздо правильней видеть в происходящем иное.
За добродетели или за грехи?
Когда мы смотрим сегодня на то, каково отношение мира к Церкви, то есть, безусловно, нечто, что составляет в этом рассмотрении некий «отрицательный баланс». Есть люди, которые ненавидят Церковь за то, что она Церковь, христианство — за то, что оно христианство, христиан — за то, что они христиане. Здесь все предельно ясно. Это люди, которые более возлюбили тьму, нежели свет, потому что дела их были злы (Ин. 3:19). Такие люди были, есть и будут, и чем дальше, тем больше их на свете.
Есть люди, которые о Церкви знают очень мало. Их познания о ней до сих пор не выходят за рамки того, что можно было бы прочитать несколько десятилетий тому назад в атеистических брошюрах или сегодня на различных антирелигиозных сайтах. Их отношение к ней носит предвзятый характер, а неудовлетворенность жизнью и озлобленность (на судьбу, на ту же власть, на всех вообще) увеличивают градус предвзятости во много крат.
И о тех, и о других мы можем и должны молиться. Их есть за что пожалеть. Но все же не они должны заставить нас насторожиться. Хотя из их среды рано или поздно могут выйти те, кому захочется вновь закрывать храмы, сбрасывать с куполов кресты, разбивать колокола, а всех верных Христу либо изолировать от общества, либо просто-напросто лишать жизни. Все это уже неоднократно было… С этими людьми, за редким исключением, ничего не поделаешь. Опыт. И тем не менее — печалит по-настоящему другое, и о другом должны быть думы наши. Точнее — о других.
Есть те, кто был расположен к Церкви, однако… отшатнулся, отошел, искусившись, соблазнившись несовершенством ее сегодняшней жизни, недостатками современных христиан, нашими недостатками. Да, конечно, мы знаем, что Церковь — врачебница человеческих душ, прибежище кающихся, она не только Церковь святых, но и в той же мере Церковь грешников — ищущих, разумеется, святости. Знаем, что человеческие немощи не должны в Церкви никого смущать, отталкивать от нее. Мы знаем, но они, отошедшие, отшатнувшиеся, не знают! Они вообще ничего не успели узнать, кроме того, что учим мы одному, а поступаем слишком часто по-другому.
Поэтому скажу за себя: меня мало печалит объективно растущее противостояние между миром и Церковью. Оно неизбежно и «законно». Боль вызывает лишь то, что по ту сторону баррикад слишком часто оказываются те, кто должен был бы находиться внутри церковной ограды, но так и не вошел в нее — по вине тех, кто уже пребывает в ней.
Много сейчас говорится о том, что необходимо вступать с миром в непростой диалог, нужно полемизировать, доказывать, отстаивать истину перед лицом тех, кто против нее восстает. Нужно, с этим не поспоришь. Но гораздо важней другое: жить так, чтобы не терять тех, кто мог бы быть с нами. Не умножать своей жизнью — такой непохожей на христианскую — число тех, кто однажды обратится против нас, а вместе с тем и против Церкви, и против Христа, и тем самым безвозвратно погубит свою душу. Потому что за это противостояние, нами рожденное, по нашей вине возникшее, ответ обязательно придется держать. И, конечно, не только здесь, на земле.
