Омилия

Пропаду, точно в воду кану,
И судьбу, мою госпожу,
Уплывающему туману
Всю до капли перескажу.

Не ищите меня, не надо, 
Не зовите наперебой.
У последнего листопада
Я учусь быть самим собой.

Открываясь ему, как другу,
Без остатка, начистоту,
Мыслей глупых своих кольчугу
Лихорадочно расплету.

На решающей всё минуте
Обнажившихся перемен,
Докопаюсь до самой сути,
Тишину получив взамен.

Сегодня у вечера вкус лимона
И тени длинней предметов,
И свет ухватил очертанья клена,
Сплетенья дугой отметив.

И собраны в кисти надежды кроной,
Палитра дрожит мгновений,
А рядом на свалке металла тонны
Ржавеют под этой сенью.

Все роздано: нищим сиянье неба,
Богатым гламур и тряпки,
А тем, кто сильнее, отваги проба,
А глупым песка охапки.

Поэтам раздарены боль и пламя,
Трусливым пространство боя,
Осталось поднять над живыми знамя
Заветного всем покроя.

На суд «Омилийцев» представляю мою повесть «Царь» из сборника «Три блудных сына». Это самая спорная из моих вещей; за нее меня «били» сторонники Ивана Грозного — уж очень жестокий царь у меня получился. За нее меня «били» противники Ивана Грозного — уж очень симпатичный царь у меня получился.  Если честно, давно хочется хорошей драки по этому поводу… может, поспорит кто? А? Пожалуйста…

Мир слетел с «катушек» — это факт.
Жизнь людская — ломаный пятак.
Покатилось время под уклон
В свой последний жуткий перегон.

Вместо «нет» кричат повсюду «да»,
Вместо «да» — иудин поцелуй.
Люди, как безгласые стада:
Спаривайся, спи, да жвачку жуй.

Свет рекламный ослепил глаза
Мы совсем забыли свет небес.
Шаг вперёд, и два шага назад.
Топчемся на месте, ждём чудес.

Проснёшься, как вулкан,
Потрогаешь щетину.
Подумаешь: «Братан,
Куда б сегодня двинуть?».

«Нет худа без добра»,
Прошепчешь поневоле.
Нет «завтра» без «вчера»,
Как нет любви без боли.

Сознания туман
Развеешь торопливо,
Нарушив этот план
Осеннего разлива.

Спешишь навстречу дню
Сквозь листопад воздушный,
Разрушив на корню
Задачи дел насущных.

Изведав собственное зло,
что в глубине души таится,
неприкасаемо хранится
и множит суть мою зело́,

Я жажду вырваться из плена,
  Взывая к Богу день и ночь:

Дай, Боже, силы превозмочь
И одолеть оковы тлена.
Вся тьма над святостью глумится
И алчет, ожидая смерть.
Слепому как из тьмы смотреть?

Прошу — не дай душе забыться.
И прежде смерти умереть...

Русский учёный, писатель и лексикограф, составитель «Толкового словаря живого великорусского языка» Владимир Иванович Даль родился 10/22 ноября 1801 года в местечке Лугань (ныне Луганск). Скончался великий лексикограф 22 сентября/4 октября 1872, похоронен на Ваганьковском кладбище.

Он был датчанином по происхождению и луганчанином по рождению. Но сугубо русским человеком он был и по духу, несмотря на то, что родился и воспитывался в протестантской семье. Юношей «ступив на берег Дании, — вспоминал он, — я на первых же порах окончательно убедился, что отечество моё Россия, что нет у меня ничего общего с отчизною моих предков». В конце жизни он уточнил: «Ни прозвание, ни вероисповедание, ни сама кровь предков не делают человека принадлежностью той или другой народности. Дух, душа человека — вот где надо искать принадлежности его к тому или другому народу. Чем же можно определить принадлежность духа? Конечно, проявлением духа — мыслью. Кто на каком языке думает, тот к тому народу и принадлежит. Я думаю по-русски».

Даль всю свою жизнь с любовью изучал Россию, религиозный и житейский опыт её народов, языки, и только поэтому сумел одарить современников и потомков из неоскудеваемой сокровищницы.

Пять десятилетий шла его кропотливая работа над Словарём: первые слова Владимир Иванович записал весной 1819 года, путешествуя по России, последние — незадолго до собственной смерти, в 1872 году.

200000 слов: книжно-письменная, просторечная, диалектная, профессиональная, церковнославянская и иная лексика.

Более 30000 пословиц, поговорок и загадок, приводимых автором для наиболее точного разъяснения значений слов.

53 года работы: получается, что при 12-часовом рабочем дне, он в течение полувека каждый час объяснял 1 слово.

Осень пришла, потихоньку ступая,
Золото щедрой рукой рассыпая.
Солнышко поздно встает по утрам,
Раньше приходят теперь вечера.
В речке внезапно вода потемнела,
Стала холодной, угрюмой, несмелой.
Хлебушек убран, лежит в закромах,
Сено в стогах — будет сытной зима.
Чайки, прощаясь, крылами качали,
Крик их протяжен  и очень печален.
Но, улетая на юг,  обещали
Снова вернуться к родному причалу.
Утро сменило вечер вчерашний.
Дружно озимые всходят на пашне,
Им незнакома осенняя грусть:
Осень, так осень, зима — ну и пусть!
Зимушка все покрывалом укроет,
Песней метелицы вмиг успокоит,
Так и проспят до весны беззаботно —
Солнце весною разбудит охотно.

В синеве лежит ночной
Свежий лист исписанный
Слившись с тёмной тишиной,
Сонной и бессмысленной.

Словно он в теченье дня,
Не смотря на крапинки,
Жадно впитывал меня
До последней капельки.

Плыл китайский карандаш
Плавно и решительно.
Но расплылся мой мираж
От жары томительной.

Превратились все слова
В чёрное чудовище.
И пропали  острова —
Всё моё сокровище.

Приготовьте путь Господу, прямыми сделайте стези Ему (Мф. 3:3).

Равнодушие к Богу — страшная беда для человека, потому что он не внемлет вопиющему в нём самом, как в пустыне, гласу Предтечи. Ему нет дела до путей Господних: прямы ли они, кривы ли. Проходят столетия, уходят и приходят поколения людей, но мир, лежащий во зле, остаётся жаждущей, ненасытной пустыней, которая не догадывается о том чего или, вернее, Кого жаждет. Пустыня — глуха к зовам подлинной жизни и потому остаётся пустыней.

«Возвеселится пустыня и сухая земля, и возрадуется страна необитаемая и расцветёт как нарцисс» (Ис. 35:1) — так пророчествовал Исайя, живший почти за 800 лет до Рождества Христова. И вот прошло более 2000 лет после, и пустыня мира, отодвинутая, придержанная на время, вознамерилась умертвить расцвётший на её месте «нарцисс». Быть может потому, что расцвёл именно нарцисс¹?

Самолюбование человека и человечества стремительной ракетой нацелилось в будущее. Вряд ли когда в истории было сопротивление выпрямлению путей такой силы и концентрации, как сегодня. Ибо тотального, намеренного, технологичного искривления путей человечества, которое осуществляется ныне, не могло быть. В глобальном мире и зло глобально. Добро же раздробили и продолжают дробить «нарциссы», забывая, что добро таковым является только тогда, когда имеет в виду Целое (всеобщее). Как тухла манна небесная, припрятанная про запас из корыстных соображений, так «тухнет» и человеческое «добро», растущее на самости.

Что же такое выпрямление путей Господних? Это наше движение навстречу Спасителю. Он идёт к нам, а мы должны идти к Нему: не потому, что можем прийти сами, а потому, что должны истощать своего ветхого человека в движении к новому Адаму Христу.

Солнышко ласково лучиком трогает землю,
Осень накинула полупрозрачную шаль.
С сонной беспечностью нивы, уставшие,  дремлют.
Дым костерка  устремляется в синюю даль.

Скоро завьюжит дороги и тропки метелью,
В строгом безмолвии встанут и реки, и лес.
Станут поля и луга до весны колыбелью
В сказочном  царстве сугробов и зимних чудес.

Выткут снежинки изящное кружево в танце,
Хруст под ногами, на стеклах узоры из роз.
Лед на реке отразится неистовым глянцем,
И на щеках свой автограф оставит мороз.

Посвящается мужскому монастырю в Мотовилихе, на Висиме

Здесь такие же ангелы, как в Москве,
Беспощадно трубят под остывшим небом.
И быки, качаясь, идут по доске
За буханкой ржаного земного хлеба.

Здесь такие же розы, как шесть лет назад.
Монастырские стены белее снега.
Вспоминаю Киев, цветущий сад,
Да подарок сыну — игрушку Лего.

Только что изменилось в родном краю?
Не осталось тепла. Замерзают розы.
А на башенках ангелы грозно поют,
Что в Перми смерти нет, зато есть морозы

              …И в доцветании аллей
              Дрожат зигзаги листопада.
                                                 И.Анненский

*   *   *
Падают, качаясь, листья —
Привычная картина октября.
Пред этим золотом единственно
Склоняется душа моя.

Крестообразные движения.
Легка кленовая ладонь.
Как не спросить благословения?
Как не упасть в земной поклон?

*   *   *
Листья падают яркими звездами,
Догорают в поблёкшей траве.
От дыханья туманного осени
К неостывшей прижались земле.

Растворяются тени чернильные:
Вьет узор золотистая нить.
Вы сумели у края могильного
Этот мир красотой оживить.

2011, 2015

Запахи осенние,
Смутное волнение,
И листва янтарная
Кружит вдоль аллей.

Пусть фотолюбители
Снимут, как увиделись,
Женщина шикарная
С памятью своей.

Прошлое сбывается
И не забывается.
Молодость-избранница
Светит сквозь года.

И с любимой фразою:
«Здравствуй, кареглазая!»
Этот миг останется
В сердце навсегда.