Мне больно, милая моя, родная,
Когда со светлой грустью вспоминаю
Все чувства, что забыты. Оживают,
Но сердца чистоты не воскрешают.
Ты солнышком весны порой вишневой
Пыталась нежной флейтой камышовой
Явиться в мир, чтоб отразить его в зеницах,
Любить, любимой быть, как небом птица.
Явилась, но тебя не флейтой ждали.
Не солнцем, не весной тебя встречали.
Говорят, что ныне не модно
Стих творить в гармонии правил.
Говорят: «Пишите свободно!
Кто над нами нормы поставил?»
И предстал, как день непогожий –
Нелогичен, груб, неопрятен –
Новый стих, на стих не похожий.
Он кричит! Но голос невнятен.
В нормах – не скупое наследство,
Не тюрьма, где душно и страшно.
Нормы – это верное средство
Донести о вечном и важном.
Так звучи же ясно и нóво,
Слово, облечённое в рифму, –
В рифму, доносящую слово
Сердце покоряющим ритмом!
11.03.2011 г.
I
В старое время жили-были в землях оренбургских помещик и помещица: Ипат Исаич и Марфа Парфеновна Туготыпкины.
У Ипата Исаича было трое крепостных: мужик Гавлий, кучер Мамонт и лакей Гаврюшка.
У Марфы Парфеновны была одна крепостная душа, кухарка Эпихария, или просто Эпихашка.
Было у них прежде у каждого по двадцати душ, но эти души оттягал у них вместе с землицей сосед их, богатый помещик Иван Иванович Травников.
Прежде, еще не так давно, Туготыпкин и Травников жили душа в душу, были друзьями-соседями, да поссорились, и вот из-за чего.
Вся беда началась из-за барана. У Ипата Исаича было голов сорок овец, и овцы были наполовину русские, наполовину киргизские, с курдюками. И в особенности вышел на диво у него один баран — чернохвостый, морда губастая, рога в два заворота, шерсть косматая, кудря — до шкуры не доберешься.
А на ту беду как раз Иван Иваныч добыл курдюковых овец. Пристал он к Ипату Исаичу:
Вот уж по совести всякий, кто бывал в Благодатном, не покривит душой, помянув добром старое Бородинское гнездо. И не в насмешку с испокон веков дано ему такое прозвище, лучшего, сколько ни мудри, не придумаешь, и хоть никакого винограда в садах его не цвело и не зрело и райские птицы не пели, а уж, как есть, — ну благодатное: сама благодать Божья разливалась по его доброй земле.
Старый с колоннами дом, кленовая аллея, фруктовый сад, поля, лес, скот, люди — все Благодатненское приводило в восхищение не только соседей, но и любого наезжавшего с других краев и по делу и так себе, да того же фыркающего подстриженного петербуржца и растрепанного избалованного москвича.
Дом полная чаша, лад и порядок. Ей-богу, пчеле на зависть!
Это было несколько лет тому назад. Все собирались праздновать Рождество Христово, готовили елку и подарки. А я был одинок в чужой стране, ни семьи, ни друга; и мне казалось, что я покинут и забыт всеми людьми. Вокруг была пустота и не было любви: дальний город, чужие люди, черствые сердца. И вот в тоске и унынии я вспомнил о пачке старых писем, которую мне удалось сберечь через все испытания наших черных дней. Я достал ее из чемодана и нашел это письмо.
Это было письмо моей покойной матери, написанное двадцать семь лет тому назад. Какое счастье, что я вспомнил о нем! Пересказать его невозможно, его надо привести целиком.
«Дорогое дитя мое, Николенька. Ты жалуешься мне на свое одиночество, и если бы ты только знал, как грустно и больно мне от твоих слов. С какой радостью я бы приехала к тебе и убедила бы тебя, что ты не одинок и не можешь быть одиноким. Но ты знаешь, я не могу покинуть папу, он очень страдает, и мой уход может понадобиться ему каждую минуту. А тебе надо готовиться к экзаменам и кончать университет. Ну, дай я хоть расскажу тебе, почему я никогда не чувствую одиночество.
«Ти-тá, ти-тá, ти-тá, ти-тá…», - перестук колёс поезда напоминал n-стопный ямб. Столичный поэт Владлен Востоков, перекуривая, стоял в тамбуре вагона и задумчиво глядел на мелькавшие в окне степь, перелески, поля… Но вот бегущая картинка поменялась, и равнина уступила место горам. Урал! В памяти всплыли сказы Бажова, образ Хозяйки Медной горы, Данилы-мастера. Владлен вернулся в купе. Забравшись на свою, верхнюю, полку, поэт прикрыл глаза и постепенно, убаюканный ритмом стучащих колёс, провалился в сон…
Пробуждение, перекус, перекур, разговоры, опять сон – так пролетели трое суток, и Владлен прибыл на родину в маленький провинциальный сибирский городок.
Не шали, сынок мой милый,
тише - папа спит.
Погляди в окно - красиво
белый снег блестит.
И летят снежинок стаи,
вот и Новый год.
Папу мы будить не станем -
пусть он отдохнет.
Папа спит, такой хороший,
под щекой - рука.
С папой вы очень похожи -
два моих сынка.
Мы заварим чай на кухне,
посидим вдвоем,
только пить мы чай не будем -
папу подождем!
«...Анна Ванна, наш отряд хочет видеть поросят...»
Кажется, Агния Барто
Ее так и звали, учительницу первую мою — Анна Ивановна. Потом, повзрослев, я узнал, что и царица была такая на Руси- Анна Иоанновна. Времена, говорят, были не из лучших. Но, к счастью, я не живу так долго на земле. А вот время «моей» Анны Ванны прошло сквозь меня, как железо сквозь душу. Она встретила нас, трепетных разноцветных детсадовских пестунов, в первом классе и сразу ввела в черно-белый формат советских реалий. Впрочем, о цвете.
Губы она красила какой-то фиолетовой помадой. Хотя помада все равно казалась нам черной. И когда, чуть ли не на первом уроке, кто-то из нас осмелился о чем-то ее переспросить, она долбанула свой длиннющей, как бильярдный кий, указкой об парту вопросившего так, что указка взорвалась гранатой и разлетелась по классу тысячью осколков.
Екатерина Ефимовна, измученная сильной головной болью, приняв спасительную таблетку, провалилась в недолгий сон...
...Снова и снова она шла по лесной тропинке. Справа тянулся берег небольшой речушки, поросший преданными подругами водоёмов — плакучими ивами. Её внимание привлекли детские голоса. Двое мальчишек вели оживлённый разговор о рыбалке. Екатерина подошла ближе. В мальчонке лет семи она узнала своего Серёженьку, а второй, поменьше, был очень похож на младшенького, Гришу...
Живёт человек в ожидании чуда
В преддверии жизни иной,
Мечтает о том, что вот так – ниоткуда
Вдруг счастье польётся рекой.
Растёт год за годом гора ожиданий
И свет заслоняет собой.
И прячется ждущий в тени обещаний,
Всегда недоволен судьбой.
Чтоб счастье добыть поклоняется змею -
вползает хозяином в дом.
А Бог... «где-то там, к Нему я успею,
оставлю Его на потом...»
Марина Сергеевна стояла у окна класса, задумчиво глядя на дождевые струйки, стекающие по стеклу. Листву, сорванную ноябрьским ветром с деревьев, дождь прибил к асфальтовой дорожке. Эта картинка напоминала лист школьного гербария. Шла вторая учебная четверть. На душе было скверно. Из головы не выходила странная история, неожиданно случившаяся несколько дней назад.
Ти зігріваєш мої сни,
Моя лебідонько кохана,
Тихеньким дотиком весни...
Та моя доля невблаганна.
То лише сон. А що буття?
В очах твоїх лише байдужість.
Ченцем стрибаю в каяття...
Та від кохання не одужать.
1.01.2013
***
Воздух свежестью морозной
Наполняется в ночи.
Мама к празднику готовит
Каравай и калачи.
Потихоньку ночью встану,
Посмотрю в своё окно:
Спрятал снег тропинку к храму,
Всё вокруг – белым-бело.
Долго тянутся минуты,
В доме пахнет Рождеством.
Над лампадкою как будто
Ангел вдруг взмахнёт крылом.
Всё чудесно озарится:
Купол неба, лес, утёс...
И тихонько постучится
В двери маленький Христос.
Непостижимо вскрылась тайна,
Так, словно в ней – иная явь,
Так, словно здесь и там – случайно
Сплелись в тугой и звонкий сплав
Надежда с верою нетленной,
И шепот листьев говорил,
Шептал о радости мгновенной,
Склоняясь к людям – как без сил.
Дорогие Омилийцы,
поздравляю всех с наступающими праздниками – Новым годом и Рождеством Христовым!
Хочу пожелать вам мира, доброго здравия, благополучия и неоскудевающей Божественной помощи.
Желаю провести праздники в мире, во взаимном уважении и любви!
Спасибо этому Клубу и всем вам за возможность услышать и быть услышанной, радоваться за других и сопереживать. Время и опыт превратили меня в однолюба, поэтому «Омилия» - теперь единственный форум, в жизни которого я принимаю участие. И очень рада, что этот Дом оказался таким гостеприимным, умным, духовным и душевным…
Непростые события двух последних месяцев отразились на моем образе и ритме жизни, но даже если у меня нет возможности писать, я обязательно читаю… И благодарна всем за поддержку, за нужные слова, за согревающее душу творчество.
Нет, я еще не научился распознавать и нести свою вину. Мне надо для этого больше мужества и смирения. Но, может быть, я однажды еще достигну этого.
Как тягостно, подчас мучительно трудно бывает установить и признать свою вину. Душа начинает беспокойно метаться, а потом просто ожесточается и не желает видеть правду. Хочется непременно оправдать себя, отвергнуть свою виновность, свалить вину на другого или на других, а главное, — доказать не только другим людям, но и себе самому, да, именно самому себе, что «я тут ни при чем» и что я нисколько не виноват в этом. Виноваты все окружающие, в конечном счете — весь мир, но только не я: враги и друзья, природа и человек, родители и воспитатели, несчастное стечение обстоятельств и тяжелые условия, «среда» и «влияние», небо и ад, но не я! И это можно доказать, и это необходимо удостоверить, потому что в этом «не может быть никакого сомнения»...
Как тягостно, почти невыносимо бывает это ощущение, что «он меня ненавидит»... Какое чувство собственного бессилия овладевает душою... Хочется не думать об этом; и это иногда удается. Но, и не думая, чувствуешь через духовный эфир эту струю, этот ток чужого отвращения, презрения и зложелательства. И не знаешь, что начать; и не можешь совсем забыть; и несешь на себе через жизнь это проклятие.
Каждый человек — знает он об этом или не знает — есть живой излучающий личный центр. Каждый взгляд, каждое слово, каждая улыбка, каждый поступок излучают в общий духовный эфир бытия особую энергию тепла и света, которая хочет действовать в нем, хочет быть воспринятой, допущенной в чужие души и признанной ими, хочет вызвать их на ответ и завязать с ними живой поток положительного, созидающего общения. И даже тогда, когда человек, по-видимому, ни в чем не проявляет себя или просто отсутствует, мы осязаем посылаемые им лучи, и притом тем сильнее, тем определеннее и напряженнее, чем значительнее и своеобразнее его духовная личность.
Истинный духовный опыт открывает божественность человека, а ложный духовный опыт не дает благодати Божией действовать в человеческой жизни. Поэтому истинность опыта является необходимым условием духовной жизни.
Как же нам распознать это? Разумеется, речь идет не об интеллектуальной аргументации. Абсолютный характер для нас имеют слова Господа: «Кто не со Мною, тот против Меня» (Мф. 12:30), «никто не может служить двум господам» (Мф. 6:24), «кто хочет идти за Мною, отвергнись себя, и возьми крест свой, и следуй за Мною» (Мк. 8:34) и «если праведность ваша не превзойдет праведности книжников и фарисеев, не войдете в Царство Небесное» (Мф. 5:20).
В Христа нельзя «просто верить». Во-первых, «просто веры» нет. Есть исповедание, прошедшее через испытания и соблазны, имеющее крепнуть с годами и в конце сильно отличающееся от первого опыта веры - наивного и радостного. Путь веры, есть путь, похожий на «американские горки», которые в самой Америке называют «русскими». Это путь с крутыми подъемами и головокружительными спусками. И по этому пути нельзя идти налегке. Нужно идти, взяв крест. Одной из разновидностей крестной тяжести есть крест служения.
Белый снег прячет серые камни дорог,
Небо тонет в серебряной дымке.
Одиноко мерцает в ночи огонёк
И роняет свет призрачно-зыбкий.
В старину зажигали свечу у окна,
Чтобы путник уставший увидел:
В этом доме - приют, чай, ночлег, тишина.
Для сердец одиноких – обитель.
Оскудела любовь, опустели дома
В мире мёртвых неоновых свечек...
Белый снег на дороге, а в сердце – зима.
Путник здесь не мечтает о встрече.
