Мы научились жить, почти не ссорясь,
И уступать друг другу в сотне мелочей.
И делим мы с тобою мед и горечь,
Дневные хлопоты, бессонницу ночей.
Мы пережили вместе все невзгоды,
И все обиды мы сумели позабыть.
Мы стали так близки за эти годы,
Что друг от друга ничего не можем скрыть!
В некотором царстве, в некотором государстве, в некоей святой обители, коей мы в глаза не видели (а токмо о ней от людей слыхали), жил-был мних, имел много книг, только не читал он их, и не знал, что в них, а ел на них да спал на них. И была у того мниха Книга, и держал он ее, как благочестивому иноку устав велит, в святом углу, рядом с иконами. Вот только редко он сию Книгу в руки брал, даже не то, чтобы ее почитать, а просто чтобы пыль с нее стереть. Лежала себе Книга в святом углу, лежала-пылилась…однако не зря говорится: свято место не бывает пусто…вот и поселился под корешком Книги рыжий и усатый таракан, из тех, которых у нас прусаками называют, в Пруссии же, как говорят, величают русскими тараканами. А так ли это на самом деле — не знаю, народ так бает. Побываете в тех краях — потом расскажете, вправду ли в Пруссии наши тараканы-прусаки русаками зовутся, али не стоит мне впредь людям на слово верить.
Моей души тревожная печаль
Взмывает в высь и падает на землю.
О, Господи, я так слаба, но внемлю
Твоим словам и вглядываюсь вдаль.
Незримый сонм янтарных херувимов
Ликуя, трепетно поёт Тебе хвалу.
Земная жизнь скорбящих пилигримов
Сомкнула слух, вонзая в сердце мглу.
Плывёт душа в житейском океане
Ладьёй разбитой, вопреки ветрам.
А там, в непостижимом светлом стане,
Кадят небесный дивный фимиам...
Волшебная ночь распустила прохладу,
Дремóтой окутала город ночной.
Жарой измождённые, улицы рады
Дождю, напоившему землю водой.
Спасительный миг – от жары передышка.
Вокруг тишина – город крепко уснул.
Грозы отголоски и молнии вспышки,
И ласковый ветер тихонько подул.
Ох, Господь мой, нелегко
У меня на сердце.
Знать бы только – далеко
Мне идти к спасенью?
Гули-гули, голубки,
Вы летите к Богу.
Накормлю зерном с руки –
Непроста дорога.
Молясь, к Твоей иконе припадаю,
Услышь меня, о Мати Пресвятая.
И отнеси мой плач к Престолу Сына,
Молюсь Тебе, Владычице Единой.
Скоропослушница, о Богомати!
Ты не лиши нас грешных благодати.
Дай нам, Твой светлый образ почитая,
Тропою тесною дойти до рая.
22.11.2011
О Пресвятая Царице Небесная!
Ты не остави раба Твоего,
Ты проведи меня тропкою тесною
К Свету Превечному мира всего.
Не попусти очутиться в унынии,
Ты перед Сыном молись обо мне,
Чтоб во грехах,в беззаконьи не сгинул я,
Чтоб не горел в негасимом огне.
Ты сохрани от набегов диавольских
Верою слабую душу мою,
Дай насладиться духовною радостью,
Жизнию вечной, Тебя я молю.
1995г.
Звёздочки, звёзды — далёкие, близкие,
Как же вас много — высокие, низкие,
Бледные, мелкие, крупные, яркие,
Вечной галактики солнышки жаркие!
Словно на бархате неба бескрайнего —
Чёрно-густого, стараньем дизайнера,
Россыпь алмазов представлена ценная —
Бога коллекция звёзд сокровенная.
16.05.12
Мармеладная улыбка,
Тени, пудра, карандаш.
Виртуальная открытка,
Сплетни, поиск распродаж.
Запах кофе, призрак лета,
Разговоры ни о чём.
Рядом — он, а счастье — где то,
Сердце плачет, боль — ручьём.
Зависть подло завывает —
Жертва поймана в капкан,
Жизнь по капле выпивает
И судьбу кладёт в карман.
Посиделки иль поминки,
Через час и не поймёшь.
Маскарадные картинки —
День за днём и в каждом — ложь.
Мармеладная улыбка,
Пирсинг, SPA и татуаж…
Ускользает день. Ошибка —
Женской жизни антураж.
Я вижу дом, я вижу сад.
У изгороди куст терновый
Предощущение жизни новой,
Обещанной сто лет назад.
И кажется, что я стара
Для этих стен беспечно юных,
Но облаков седые дюны
Мне говорят: «Смелей, сестра».
В ответ на сотни дней без сна
Росы трепещущие блики,
Благоуханье земляники
И колоколен белизна.
Последний шаг, последний взмах,
Чтоб приземлиться у порога,
Где мир в душе и милость Бога —
Лучом на детских головах.
Пред иконою с мольбой, Боже правый.
В давнем прошлом за спиной, лес и травы
Солнца — пряник, неба тишь, детский лепет.
А сейчас остались лишь — боль и трепет.
Пред иконою стою, мыслям тесно.
В грозовом чужом краю мое сердце
покатилось пятаком круглым медным.
Кто бы думал о таком, кто б поведал?
Пред иконою одна: «Вот я, Боже».
Горечь выпита до дна, мерзость тоже.
Страсти выжигают плоть, плавят — душу.
Не гони меня Господь, просто слушай.
Истоки счастья обретай в себе,
Согреть теплом желая… или тлея.
Хранящий веру Господу в добре
Не гаснет, о растраченном жалея.
Когда слова и помыслы чисты,
То силы зла страшатся бросить вызов;
Календарей поблекшие листы
Твердят о том, что к вечности ты близок.
Не за подачки, не за чудеса
Любовь к Отцу плодов приносит много.
Мы строим жертвой Дом на Небесах,
А скупостью – рождаем смрад пред Богом.
31.01.2011 г.
Старая свиноферма находилась неподалёку от леса, на окраине которого, в уютном гнёздышке, спрятанном в траве, жила весёлая семья жаворонков. Ферма располагалась достаточно далеко, чтобы лесные жители, в том числе и певчая семейка, не ощущали дурного запаха, без которого не обходится ни одна свинья.
Каждое утро Жаворонок-папа посылал в мир свою песню любви — всем-всем-всем, даже незнаемым свиньям. Его звонкая трель «тюю-люлю-люлюлю» летела в каждый дом, под неё просыпались все лесные жители. И сердца их переполняла любовь — хранительница доброго духа леса. Звери радовались жизни и друг другу, родные места казались им сказочным раем.
Но так было лишь до тех пор, пока не поселилась в этом лесу Свинья. И место она выбрала для себя злачное — на окраине, под старым раскидистым деревом, рядышком с гнездовьем жаворонков.
У истоков времени мы жили,
Но дорогой горьких перемен
Всё идём пока. На небе плыли
Стражи мира — и тоски рефрен
От племен бескрылых лился в небо,
Стражи мира мерили крылом
Все пути мгновений, ну, а мне бы
Обрести себя — себе, и в том
Приоткрыть тот Дух, что напитает
Боль мою грядущей тишиной,
Так листва порой простор листает,
Облетая с крон густой волной.
У истоков счастья мы стояли,
Сплавилась отрада до тоски,
А ведь мы когда-то вечность знали
Словно реку близкую. Легки —
Раскрывались высью капли-звезды,
Как давно мы ходим по земле!
Но земное вышьют небом слезы,
Если вес их — свет любви во мгле.
Если суть их — тайна покаянья,
У земли бескрылых нет племен,
Ты прости нам, Господи, метанья,
За живого сердца трепет-стон.
Диптих «Полюбили друг друга…». Картина первая
Полюбили друг друга Червяк и Ласточка. Свадьбу сыграли.
Поверить в такое трудно, а ведь было — в жизни и не такое случается.
Нравилась Ласточка Червяку возвышенностью: она так красиво парила в небе, что не залюбоваться было невозможно. У Червяка дух захватывало от головокружительных пируэтов, которые выделывала его любимая в полёте. Сам же он больше любил землю.
Ивана Федорова почитают на Руси как первопечатника. Но Франциск Скорина «из славного города Полоцка» издал свою «Библию Русскую» еще за пятьдесят лет до Ивана Федорова. И в ней чётко указал, что книга сия «для всех русских людей писана». Франциск Скорина — белорусский и восточнославянский первопечатник, переводчик, издатель и художник. Сын народа, живущего на европейском пограничье, он гениально соединил в своем творчестве традиции византийского Востока и латинского Запада. Благодаря Скорине белорусы получили печатную Библию на родном языке раньше русских и украинцев, поляков и литовцев, сербов и болгар, французов и англичан…
1. Христианская антропология: предмет исследования — новый человек;
2. Состав человека. Терминологическое и контекстное понимание священных текстов;
3. Тело: материя и форма;
4. Душа: бессмертное «чувствилище»;
5. Дух: «чувство словества».
Среди многочисленных теорий личности, претендующих на целостное понимание и чувствование человека, христианская антропология занимает особое место. Для России ее понимание человека не только традиционно, но и органично, оно соответствует нашему культурному архетипу, особенностям русского менталитета и всему строю нашего общественного бытия.
Понятие «личность» ныне четко ассоциируется с либеральной демократической идеологией. Постоянно говорится о правах личности, ее достоинстве, возможностях. Личность воспринимается как «Я», как «эго» — нулевая координата социального космоса. Все через нее, и ничего без нее. Но нулевая координата не зря имеет такое название: как у бублика, здесь все самое интересное — на поверхности, внутри — дырка. Внутренний мир — сугубо интимная сфера, и, как часто бывает, чем беднее, тем интимнее. Важен только статус. Между тем подобная смысловая стерилизация отнюдь не изначальна. Появление слова «личность» в применении к отдельному человеку имело для России значение поистине эпохальное.
Еще в XVIII и в начале XIX столетий словом «личность» называли оскорбление, пристрастность, самолюбие. Так,
Когда-то очень давно в избушке на краю деревни жила бедная вдова. Однажды перед большим праздником – праздником Розы – отправилась она к реке, чтобы прополоскать в ней свою единственную праздничную скатерть, расшитую красным узором. Но не успела приступить к делу, как увидала в воде большую корзину, несомую неспешным течением. Взяла бедная вдова ивовый прутик, подцепила им корзину, опутанную кувшинками и лилиями, и притянула к себе. А в корзине-то, завёрнутые в шёлковое одеяло с золотым вензелем на уголке, лежат двое детей, двое прелестных малюток-близнецов. «Вот так подарок мне к празднику!», – подумала вдова, достала детей из корзины и понесла домой.
Своих детей у вдовы не было, и она стала воспитывать найдёнышей – мальчика и девочку – как родных сына и дочь. На радость бедной вдове росли брат и сестра. Краше и ласковее их никогда не бывало в деревне детей. Всегда приветливы и веселы, всем готовы помочь, худого слова никто не слыхал от них. И до того непохожи были они на людей той деревни, что невзлюбили их люди и со злости стали называть промеж собой «лягушечье отродье».
Кругом обители Пресвятыя и Живоначальныя Троицы не то, чтобы раскинулся, а как-то уж скорее расползся одноименный монастырю городишко. Сущее недоразумение! Славная обитель куда как более походила на город: из храмов с раннего утра доносится молитвенное пение, из пекарен – дух свежего хлеба, а найдётся ли такой человек, кто оставался бы равнодушным к запаху свежего хлеба?.. Паломники, пёстрой, разноязыкой толпой притекающие каждое утро к монастырским вратам, числом, если не превосходят, то уж, во всяком случае, не уступают городскому населению.
Точно круги по воде, разошлись слободы мастерового и торгового люда от стен Троицкой обители. По оврагам и косогорам, шибелистыми улицами и похожими на извивающихся змей переулками, разлезся городишко, окружив обитель одноэтажными деревянными домишками, сараями, до недавнего времени крывшимися соломой, и лавками, торговавшими резными игрушками, иконами и харчевым товаром.
Справедливости ради надо сказать, что пришлый люд стекался не только к монастырю, но трижды в году – на ярмарку, устраиваемую обыкновенно после Пасхи, к Троицыну дню и на Успение.
