За брошенный гривенный в шляпу скитальца,
За корочку заплесневевшей буханки,
Слепой музыкант шарит чуткими пальцами
По талии тонкой, усталой тальянки.
Слеза по щетине. Он рвёт наизнанку,
Лаская медь клавиш, как девичий локон,
Измятое сердце и душу тальянки
Рыдая о доле своей одинокой.
Поёт в тошноте продуктового рынка
Среди матерщины лабазников ловких...
Согнувшись в погибель, слезливо и пылко,
Ему подвывают две старых воровки.
Вечерело... Предчувствием сказки:
Звёзд блуждания в поисках места
И под знак дирижёрской указки
Звуки тонкой настройки оркестра.
Наверху, на космическом пире,
Закружились планеты аndante*.
Престарелые чёрные дыры
Вальсом падали в трубы органа.
Облака Магеллана, дуэтом,
Поминутно кряхтели: «Не дурно»,
Позаимствовав линзы лорнета
У старинного друга — Сатурна.
Щебеча и смеясь беззаботно,
Вкруг неслась Андромеды туманность.
В такт мерцали галактики-ноты
Вдоль по линии млечного стана.
Не заметив соседа Персея,
Громко требуя ритма аллегро,
W-образная Кассиопея
Поджидала в углу кавалера.
Видя барышню в облак крахмале
Изумлённые метеориты
Из симпатий к Земле покидали
Эллипсоиду прежней орбиты.
Молодая луна «a capella»*,
Водрузив на изрожье либретто,
Свою сольную партию пела
Предварив увертюру рассвета.
И кометы под гаммы качались,
Устремляясь в родные пенаты,
В первозванных лучах растворяясь
Под мелодию лунной сонаты.
Опала ночь на гладь Геннисарета.
Луны опал златит хребет Нахума.
За тысячу мгновений до рассвета,
Застыну я, склонясь над миром шума.
В тоске земной застыну изваяньем,
Подставив ветру сразу обе щёки.
Я жду Его, как Каин покаянья.
Он нужен мне, как воздух слабым лёгким.
Свирель ночная в небо плачет гаммы
И звук её чуть глушит грусть-сурдинка.
Грущу и я , что не Его ногами
Протоптана ближайшая тропинка.
Что временишь? Гряди, мой Друг давнишний.
Я жду Тебя десятым прокаженным,
Желая всем собой в тиши расслышать:
«Аминь, аминь, гонимые блаженны»...
Нас истин Дух исполнит неземных.
Не смерив порцион. Вне шума буден.
И вот — во мне Распявшийся за ны...
Звенит душа священною посудой,
Налитою в края водой живой.
Послужит прочным заступом от яда
Вселенский чин, маршрут пути домой -
Дорога литургийного обряда.
Сомкнёт Собой разбитые миры
Небесный Агнец общей группой крови,
Излечит души хлебом просфоры
Больного злом, но Божьего народа.
Какой в причастья чуде зримый прок?
Теперь во мне питает, знаю точно,
Любви не убиваемый росток
Надежд не упиваемый источник.
Среди своих буден серых
Витрин расплодили — страсть.
От прежней остался веры
Лишь слоган «In God we trast».
«Созда Бог человека, персть взем от земли» (Быт. II. 7)
Понапрасну твоя хула,
Ты впустую растратил желчь.
Вот, возьми эту персть в кулак,
Если сможешь — очеловечь.
Если сможешь — убереги
От врагов, от себя самой.
За измену её, долги —
Златом жги, одари сумой.
Разжимая тепло горсти
Ты свободу ей даруй. Так,
Чтоб могла, по любви, спастись.
Или кануть, как тать, во мрак.
Для жилья избери вертеп.
Даже этот покинув кров,
Преломи для неё твой хлеб
И пролей за блудницу кровь.
Стань таким же, как эта персть.
За плевков благодарных слизь
Ради грешной взойди на крест,
Тяжких мук не страшась, распнись.
Но, от крови омыв перста,
Позабыв о твоём добре,
Она скажет тебе: «Отстань!
Ты простил меня? Что за бред?»
