Анне Каменьской*
Спешите любить людей — они так быстро уходят
после них остаются ботинки и глухой телефон
только то что неважно плетётся словно корова
важнейшее так быстротечно что происходит внезапно
затем тишина как обычно значит вовсе невыносима
как чистота рождённая попросту из отчаянья
когда о ком-то мы думаем без него оставаясь.
Александре Ивановской
Не жалуйся в письме
не пиши что судьба тебя лягнула
нет на земле безвыходного положения
если Бог закрывает дверь — то открывает окно
передохни смотри
падают из облаков
мелкие крупные несчастья необходимые для счастья
и у обыденных забот научись спокойствию
и забудь о себе когда говоришь что любишь
1988, 1989
Спасибо Тебе за то, что у Тебя были руки, и ноги, и тело
за то, что Ты был дружен с грешной Магдалиной
за то, что Ты взашей прогнал торговцев из храма
за то, что Ты не был числом равнодушным и совершенным
Он любил — никто не хотел его
спешил — но никто не ждал
он стучался — открывал другой
бежал распахнув своё сердце — дорога оборвалась
он всё тосковал о ком-то у калитки сада —
не любит плюнет пошлёт
гадали ему по ромашке
и было вокруг так пусто
будто только ради приличия
мир ему обронил
во веки веков аминь
Верю в радость ни с того ни с сего
в ангела падшего с неба чтоб
поиграть в снежки
в сердце которому нужно всё и еще
чуть-чуть
верю в улыбку
над тем кто придумал конец концов
а потом ещё спрашивает «зачем» и
«что дальше»
в мать исчезающую за калиткой сада
в истинного Бога
чьё бытие не требует доказательств
в Бога который терпеть не может
о себе теорий
Я был так занят собой ждал
чтоб никто не пришёл ко мне
всегда просил только один билет — для себя
мне даже сны не снились
ведь спят для себя а видят сны для других
я плакал непрофессионально
для плача нужны два сердца
Бога защищал так рьяно что дал по морде человеку
думал у женщины нет души а если есть то три четверти
в сердце устроил тайную радиостанцию
передававшую только мою программу
приглядел себе малометражку на кладбище
начисто забыв что в небо возносятся парами а не гуськом
даже скромняга ангел и тот не стоит отдельно
На фоне боли
на фоне крови стекающей в ров
на фоне ребёнка умершего от голода
Христа которого прикладом гонят в лагерь
как вульгарна красота
как аморальна церковь с изящным букетиком на алтаре
как беспардонны
рифмованные
гладко прилизанные
стихи
Не всё сразу
сначала ты должен казаться святым
но не быть им
потом ты не должен ни быть
ни казаться святым
а в самом конце — стань святым
но не подай и вида
только тогда
ты будешь похож на святого
Спасибо Тебе за то
что Ты не договаривал недосказанного
не заканчивал неоконченного
не доказывал недоказуемого
Спасибо Тебе за то
что Ты был уверен в том что ни в чём не уверен
верил в возможность невозможного
и не знал ответа на вопрос что дальше
спасибо за то что слезы Тебе подступали к горлу
за то что Ты был такой как есть
и не сказав ничего столько сказал мне о Боге
Эй любовь похожая только на любовь
правда похожая только на правду
счастье похожее на счастье
смерть похожая на смерть
сердце похожее на сердце
мальчишка у которого рот до ушей
похожий на меня каким я был когда-то
перестаньте вы наконец валять дурака
даже Бога который был бы похож только на Бога
не существует
Если бы у каждого было по четыре яблока
если бы каждый был силён как бык
если бы все были одинаково беззащитны в любви
если бы у каждого было то что есть у другого
никто никому не был бы нужен
Спасибо Тебе за то
что Твоя справедливость в неравенстве
то что есть у меня и то чего нет
даже то что мне некому дать
всегда кому-нибудь нужно
ночь существует чтобы наступил день
тьма чтобы светили звёзды
есть последняя встреча и первая разлука
«Может быть, один из примеров убедительного современного способа соединять религиозный, что называется, engagement с занятиями поэзией — лирика нашего современника Яна Твардовского, католического священника в Варшаве. Когда я был в столице Польши <…>(по случаю презентации моей книжки стихов в прекрасном переводе незабвенного В.Ворошильского), один мой православный варшавский друг предложил вместе навестить отца Твардовского; это произошло без предварительной телефонной договоренности — у отца Твардовского нет телефона. Мы подошли к одноэтажному домику возле костела, мой друг нажал звонок, очень долго в доме было тихо, и мой спутник шепнул: «Отец Твардовский борется с искушением не открывать!» Наконец послышались шаги, дверь приоткрылась — о, я никогда не забуду появившейся из полумрака сеней фигуры, являвшей собой словно олицетворение застенчивой внутренней уединенности, наиподлиннейшей стыдливости духа… Это было до того похоже на облик, уже возникший в моем воображении, когда я, не видав его, его читал!» (С. Аверинцев).
