Дармоеды

Храм постепенно наполнялся: как при приливе, прибывали всё новые и новые паломники, заполняли собою всё пространство, сливались с общим молитвенным настроением. Вот уже и не видно той дивной монахини, вот и тесно стало, словно на Пасху или Крещение. Вот тут снова и душно и тяжело Татьяне стало, и голова кружится, а пение больше не трогает усталое сердце. Но заскучать девушка не успела. Ей просто не дали такой возможности. Рядом оказалась та женщина, что бурно ратовала за некую добрую бабушку. Кажется, баба Гая, про себя машинально отметила Таня — и снова на своей усталости сосредоточилась.

То, что произошло потом, ни в какие материалистические рамки не вписывалось. Стоявшая рядом с Таней молодая девушка, дочь всё той же тётечки, вдруг забилась, закатилась, стала заваливаться к матери, словно теряя над собой контроль, и задыхаться. Мать в панике прижимала её к себе, а на окружающих пахнуло каким-то ужасом. Сначала Татьянка решила, что незнакомке плохо стало: беременная или с эпилептическими припадками, бедная, — и Таня бросилась на поиски воды. А какая вода в храме может быть — только святая, конечно же. С огромным трудом продралась Танюша к выходу — и вот уже она пробирается обратно со своим обретённым сокровищем…Больная уже извивалась и хрипела на полу, но почему-то монах сказал, что вода уже не требуется. Однако Танечка всё же стояла, сжимая в руке заветный стакан, и надеялась, что всё же помощь её будет принята. Но тут картинка как-то очень быстро поменялась.

Варе неоднократно приходилось видеть героических бабушек, которые падали в обморок, уезжали на «скорой», а потом всё же приходили и достаивали Литургию. Бабушек этих всегда можно причащать на дому, но душа рвётся в храм — и стареть или сдаваться не собирается. Видела Варвара и эпилептиков: очнувшись, они о приступе не помнили и, будучи чаще всего людьми вполне мирными, такими же и оставались после припадка эпилепсии. Но этот припадок был явно другого свойства, видимо, ни с каким заболеванием он не был связан. Очнувшись, незнакомка попыталась выйти, но её подвели к окну, а Таня, наивная, всё же передала для больной воду — чтобы очухалась. Но девушка та очухалась быстренько, но повела себя агрессивно и напористо: она с остервенением отпихивала руку со святой водой и нервозно и резко от неё отказывалась, словно в стакане яд, а не водичка освящённая. Она вела себя так, как ведёт раненный зверь, окружённый ловчими. Ощущение чёрного древнего ужаса, абсолютно враждебного и иррационального, парализовало Варю, и она малодушно отодвинулась, потом всё же взяла себя в руки и пошла ободрить совершенно ничего не понимавшую Танечку. А у той картина мира поплыла так основательно, что пора было всё в жизни пересматривать. Но сейчас Варвара только шепнула ей: «Молись Господу!» — и вот тут плотину прорвало, и, в поисках защиты и спасения, бросилась Татьянка к Отцу своему Небесному. Вера пришла даже не от все чувства подавляющего ужаса, а от понимания, что у неё есть Защита и спасение. Слова молитв сразу стали необходимыми, родными и понятными. Жалость к несчастной непостижимым образом перемешивалась с радостью и благодарностью: « Ты есть, Ты есть, Господи! И Ты защищаешь нас». Она на минутку представила, что бы было с человеком без силы Божией, удерживающей и оберегающей, не дающей вылиться тысячелетним неугасимым злобе и ярости, к человеку ненависти. А потом было елеопомазание и необыкновенно вкусный литийный хлебушек всё — благодатное, так резко контрастировавшее с тем тёмным ужасом, о котором она уже старалась и не думать. А Варя, когда уставала, поднимала глаза к ликам Господа, Богородицы и святых, ласково смотревших на неё со стен храма. И усталость исчезала сразу же. Только вспомнишь святого или блаженного — а он, вот, смотрит на тебя и поддерживает, духовно подбадривает.

А потом была исповедь: сначала общая, потом частная. Вслушиваясь в слова общей исповеди, Таня поняла две три вещи: первое — она грешна практически во всём, второе — рассказать об этом она не сможет, а третье — что и не исповедоваться она тоже не может. И, хотя в голове царил сплошной сумбур, Татьяна придавила своим маленьким каблучком все сомнения и страхи — и всё же встала в длинную очередь исповедников. И, хотя исповеди, как и дети, редко бывают похожими, этот раз оставил неизгладимый след в душе девушки. Она почувствовала, что Христос действительно стоит посреди их и именно Он принимает её покаяние. Слёзы лились потоками, очищающими совесть, смывающими всю скверну, к которой человек привыкает и которую не замечает уже. После слёз этих — удивительное дело! — чувствуешь себя не разбитой и истерзанной, как после обычных человеческих рыданий и волнений всяческих, а освежённой, обновлённой и очищенной. Правду говорят: исповедь — как второе Крещение. Ни стыда, ни сомнений, ни малодушия — всё смыли потоки, возрождающие душу и освобождающие и от греховной коросты. Так, верно чувствует себя роженица, которой показали желанного малыша — и исчезла мысль о недавних мучениях. Разве можно было не родить, не обрести его, такого любимого? Так и Татьяна с ужасом вспоминала, что чуть было не струсила перед исповедью. Чуть было не лишилась главного — прощения своих грехов Господом.

Когда Татьяна, радостная и окрылённая, выходила из церкви и увидела, что храм всё ещё полон, то сразу вспомнила: исповедь здесь, в Оптиной, идёт до последнего прихожанина. Поражённая, она не могла понять, какими силами, духовными и физическими, должны обладать монахи, чтобы у всей этой массы народа принимать исповедь, пропускать через себя всё: и горе, и грязь душ человеческих — утешать, вразумлять, помогать, приводить ко Господу. Сколько стоит консультация психолога, Татьяна знала, конечно же. Это Варваре повезло («Бог послал», — тут же поправила себя девушка, и на душе сразу потеплело): нашла потрясающего православного психолога для своей дочери, а остальным — либо эффекта никакого нет, либо цены такие, что сами «оздоравливают». А тут бесплатно помогают людям — а среди них велик процент незнакомых, попадаются люди и больные, и случайные для православия — и ничего взамен не требуют: ни благодарности, ни денег, конечно же. Одну подругу выслушаешь, бывает, семь потов сойдёт, а здесь же исповедников — целая очередь. А потом — вспомнила она Варины пояснения — ещё и келейное правило, продолжительное, монашеское.

В гостинице Татьяна, помолившись под чутким Вариным руководством, на кровать буквально рухнула (Правило к причастию для них ещё в автобусе вычитывали), не замечая спартанских условий, а всему радуясь. И дивными нотками в общей благодатной симфонии звучали большие и маленькие поступки человеческие. Жили они эти два дня одной семьёй — ощущения потрясающие. Угощали друг друга, делились всем тут же и с радостью. Просто райские от Оптиной пустыни впечатления.

Ну а утром — новые радости: Литургия, причастие — с Господом соединение, молебен у мощей преподобного Амвросия Оптинского. Горячая радость, разлившаяся по телу во время причащения, не оставляла Татьяну ещё долго. Этот дар, неземное сокровище, так хотелось не потерять, сохранить подольше и никогда не расставаться с ним. На молебне, когда пели акафист преподобному, казалось Тане, что сама душа её поёт хвалу Господу, Богородице и святому Амвросию. А приложиться к открытым мощам — Варя с Татьяной и не надеялись, а вот и получилось порадоваться.

Когда уезжали из обители, Таня поняла, что изменилась, резко, необратимо, и в лучшую сторону. О своём давнем отношении к монахам она даже и не вспомнила, словно не было его, этого заблуждения.

Единственная мысль, которая навевала грусть, была окрашена совсем в иные тона: монахи, умные и трудолюбивые, чуткие и возвышенные, никогда не станут отцами, не передадут все свои замечательные качества. Мир теряет не только мужчину, но и его неродившихся деток. А за окном мелькали деревеньки, с заброшенными домами и полупьяненькими мужичками. Конечно, есть множество других мужчин, сильных и талантливых, но как здесь не хватает умелых рук и мудрости монашества…

На остановке разговорилась с молодой женщиной, приехавшей в Оптину уже не в первый раз.

— У нас с мужем тогда ещё детей не было, — рассказывала Саша, — я тебе даже не буду описывать все те сложности и беды, что пришлось вынести. В общем, медицина реальных причин не нашла, а значит, на подобные мытарства мы и дальше обречены были. О воцерковлении тогда и не думали, а вот в Оптину съездили. Муж мой тогда подошёл к старцу и, недолго думая, попросил: «Батюшка, помогите моей жене родить ребёночка». Старец посмотрел на меня пристально — глаза у него необыкновенные: мудрые и чистые — и сказал: «Бог благословит, всё хорошо будет». Я точнее от волнения и не запомнила. Но сейчас, спустя восемь лет, у меня двое чудных деток: мальчик и девочка.

И внезапно поняла Татьяна простую истину: сколько вымоленных деток, сколько отцов, излеченных от пьянства, сколько духовных чад — всё это дарит Господь по молитвам не только старцев, но и всего монашества. А детские дома, которые опекают монахи и священники, вспомнить, например, игумена Амвросия с его приютом — со ставшими родными детками, о которых он печётся и заботится.

И монахи-то как раз могут нашему народу исцеление от всех недугов вымолить. Воины Христовы всегда на посту, всегда защищают мир, и её, Татьянку, тоже, конечно же. От мысли этой потеплело на душе у девушки. Хорошо, когда мир в душе и чувство защищённости.

Примечание: все чудеса и случаи благодатной помощи Божией реальны, почти все имена — вымышлены.

КОНЕЦ И БОГУ СЛАВА!