Братская победа

Братская победа,
или удивительная история из жизни Иосифа Прекрасного, о которой он сам никогда не узнал

Историческая повесть для детей

Глава первая

Таинственное поручение

Повелитель назначил встречу на самый темный час ночи. Это само по себе уже было необычно.

Темилан шел мимо горящих костров, по привычке вглядываясь в лица людей и вслушиваясь в обрывки разговоров.

Сегодня ночью войско гиксосов праздновало победу. Солдаты пили вино, жарили на огне мясо и громко хвастались друг другу своей добычей. Возле костров, как на базаре, было разложено награбленное — оружие, посуда, украшения. Воины тут же обменивались своими нехитрыми сокровищами, кое-где даже завязалась драка. Темилан поневоле поморщился…

Нет, такие радости были не для него. Да и разве это настоящая добыча? Жалкие крохи, отнятые у плохо вооруженного племени кочевников. Вовсе не о таком богатстве мечтал Темилан, когда отправлялся вместе с повелителем гиксосов покорять соседние земли.

С первого дня он был не простым воином, а тем, кого назвали «ушами и глазами» войны: его тайные донесения помогли выиграть не одно сражение.

Интересно, зачем сегодня владыка вызывает его к себе?

Самый высокий и богатый в лагере шатер, как обычно, был окружен плотным кольцом стражников. Они стояли вокруг жилища повелителя живой изгородью. Так делалось всегда, когда владыка затевал тайные переговоры, чтобы их не услышала ни одна живая душа. Cтражники стеной выстраивались на расстоянии двадцати царских локтей от шатра, грозно выставив перед собой копья.

Темилан знал: начальнику стражи приказано без предупреждения убивать всякого, кто сделает хотя бы шаг за пределы круга, в который допускались лишь званые. Как раз сегодня он и был таким — избранным. Вот только для чего, с какой целью?

Нырнув в ощетинившийся копьями круг, Темилан на мгновение почувствовал холодную дрожь между лопаток. Но тут же распрямился и гордо вскинул голову: он слишком хорошо знал себе цену.

Темилан был один из немногих в войске, кого почти безоговорочно слушался сам повелитель. Без его советов, смекалки и острого ума, гиксосы не одержали бы и половины своих побед.

Наконец, Темилан задернул за собой полог шатра и по обычаю семь раз до земли поклонился повелителю, исподволь вглядываясь в его лицо.

Задумчив. Встревожен. Чем-то недоволен. Что замышляет на этот раз?

Нетерпеливым жестом владыка приказал Темилану присесть рядом на ковре — на свободное место среди разбросанных золотых чаш и пустых кувшинов из-под вина.

— Празднуем победу, мой господин? — осторожно спросил Темилан, стараясь придать своему лицу глуповатое, безмятежное выражение, какое только что наблюдал у солдат возле костра.

Но повелитель только еще сильнее нахмурился.

— Разве это победа? — воскликнул он сердито. — Ты смеешься надо мной? Для меня это все равно, что… прибить мошку или комара. Раз — и готово!

И владыка с размахом ударил ладонью по ковру, как будто на самом деле хотел кого-то прихлопнуть.

– Сколько можно гоняться по пустыням за мошкарой? Мое войско уже достаточно сильно, чтобы покорить большое царство. Вот что я решил: мы пойдем войной на Египет!

Сначала Темилан подумал, будто повелитель шутит. Замахнуться на одно из самых мощных и богатейших государств в мире, сразиться с войском самого фараона? Это значило или полное уничтожение всей армии гиксосов, или — великую победу.

И тут душа Темилана возликовала: наконец-то! Разве не об этом мечтал он всю свою жизнь: вернуться в Египет победителем, на белом верблюде, и всем, всем доказать…

— Почему ты молчишь? Сомневаешься в моих силах? — владыка подозрительно покосился на Темилана.

– Нет, мой господин, — не растерялся тот. — Просто я уже размышляю, с чего начать подготовку к этой войне.

— Как раз для этого я и позвал тебя сегодня, — сказал повелитель. — А вот мой упрямый гадатель и слышать не желает о войне с египтянами. О, как же мне надоели его жалкие причитания!

И владыка с презрением кивнул куда-то в темный угол. Только теперь Темилан заметил, что они в шатре не одни: за пологом сгорбилась жалкая фигурка фигурку придворного прорицателя. Старик прижимал к груди чашу для гаданий и обреченно вздыхал.

– А хочешь знать, почему он так боится египтян? — спросил повелитель, тыча в гадателя пальцем. — Он говорит, будто главным визирем у фараона служит некий Цафнаф-панеах. И поэтому теперь египтян никто не сможет победить.

– Непобедимых народов не бывает, — услужливо заметил Темилан. — Все зависит от численности войска, выносливости верблюдов, крепости оружия и… смекалки. А что касается визиря, то ведь даже в самом гладком орехе можно найти червоточину.

– Как раз этим ты и займешься. Прорицатель откуда-то прознал, что настоящее имя фараонова советника — Иосиф, которого все зовут еще и Прекрасным. Он родом из евреев, из семьи простых скотоводов, пастухов. Вот тебе и первая червоточина! Этот безумец утверждает, будто на грязном пастухе почивает какой-то Дух Божий, и поэтому нам с ним лучше не связываться. Вот я и хочу, чтобы ты тайно от всех отправился в Египет и разузнал всю правду об этом Иосифе. Что он за человек? Где его слабые места? Чем он для нас может быть опасен? Ты ведь говоришь на многих языках, и понимаешь речь даже пастухов-евреев…

— Тру-у-удное поручение, — помолчав, сказал Темилан.

– Хочешь знать, какая ожидает награда? — догадался владыка. — Сколько ты хочешь за свою работу серебра и золота?

«Сейчас — или никогда», — подумал тайный советник и произнес медленно, словно с неохотой:

— Меня интересует не только золото, мой господин.

— Что еще? Земля? Верблюды? Власть?

— Будущее, — мягко поправил его Темилан. — Когда мы победим египтян, и ты станешь фараоном, я желал бы, владыка, чтобы ты меня назначил главным визирем.

— Хочешь занять местечко … святого Иосифа? — усмехнулся повелитель. — Да будет так! Скоро мы с тобой будем править всей землей египетской, купаться в золоте. Но сначала тебе придется разнюхать как можно больше про этого Иосифа — Цафнаф-панеаха.

– Очень, очень трудное поручение, — повторил Темилан, собирая на лбу ранние морщины. — Нужно войти в доверие к знатным вельможам и простой черни, а для этого потребуется немало времени…

Неожиданно в своем углу зашевелился гадатель.

— Вовсе не обязательно искать друзей, — сказал он вкрадчиво. — У Иосифа есть одиннадцать братьев, и до сих пор жив его и отец. Только все они живут не в столице, а в где-то плодородных землях Гесема, в низовьях Нила. И по-прежнему занимаются разведением овец. Кто, кроме родственников, лучше знает наши слабые места?

Начинало светать, когда Темилан, зябко закутавшись в халат, выскользнул из шатра владыки.

«…Шныряет везде, что-то все высматривает, от всех прячется», — проворчал начальник стражи, провожая его сонным взглядом. — И какой нашему повелителю прок от этого тощего египтянина? Я бы такого худого ни за что не взял в охрану. Воин должен быть в теле».

Глава вторая

Первая встреча

Долго блуждал Темилан по землям Египта в поисках семьи Иосифа, побывав во многих селениях в низовьях Нила.

Поручение оказалось гораздо труднее, чем он думал. Египтяне неохотно разговаривали с незнакомцами, и уж тем более не желали никого пускать на ночлег. Большинство из них были хлеборобами, с утра до захода солнца занятые работой на полях. Но даже самые бедные из них до глубины души презирали скотоводов, и были уверены, что у всемогущего Цафнаф-панеаха не может быть братьев-пастухов.

Казалось, поиски зашли в тупик. В полном изнеможении однажды Темилан присел под деревом, чтобы укрыться от жаркого полуденного солнца, как вдруг услышал неподалеку чей-то голос:

— Эй, тащи, осел крепкий, тащи. Ты же у нас не Иосиф, чтобы сидеть в царских палатах…

Темилан быстро вскочил на ноги. По дороге шел загорелый мужчина с мешком на спине. Никакого осла рядом не было: так он в шутку понукал самого себя.

— Эй, дружище, остановись! — окликнул его Темилан. — Скажи, откуда ты знаешь Иосифа?

Человек послушно остановился и опустил мешок на землю.

— Да как же мне его не знать? Я ж его родной брат — Иссахар! — весело сказал он, вытирая ладонью пот с лица.

– Не может быть! — воскликнул Темилан. — Не верю своему счастью.

– Счастье, как же… Вон, у Иосифа — у того точно счастье, это да… Живет во дворце, как фараон. Катается на золотых колесницах. А мне, как видишь, самому приходится таскать камни, чтобы сделать запруду у ручья. У нас-то с братьями нет таких колесниц, как у фараоновых помощников…

– Наверное, вы с братьями за это ненавидите Иосифа? — подсказал Темилан.

– Ненавидим, да…

– Еще бы: он возвысился над вами и живет, как царь!

– Как царь, это точно, возвысился… — кивнул Иссахар. — Фараон поставил Иосифа главным начальником над всей землей египетской. И его теперь слушается весь народ. Я своими глазами видел, как фараон подарил Иосифу дорогой перстень. Снял со своей руки — и подарил! А еще нарядил его в царские одежды, на шею повесил толстую золотую цепь — как только она выдерживает этакую тяжесть? Ну, а после посадил Иосифа на колесницу, провез по всем площадям и приказал народу: «Преклоняйтесь все перед этим человеком!» Эх, что и говорить: нашего брата теперь не узнать. Фараон даже имя ему придумал другое, египетское, что и не выговорить: Цафнаф-панеах…

– Можно представить, как возгордился Иосиф после таких почестей, — притворно вздохнул Темилан.

– Возгордился, да… Еще бы! Ему ведь еще дали в жены красавицу Асенефу — дочь жреца. Теперь у них двое сыновей. Но вот что я тебе скажу: имена своим детям Иосиф все равно дал наши, а не египетские. Первенца своего он назвал Манассией, второго сына — Ефремом. Зато у меня детей больше, чем у Иосифа. Считай сам: Фола, Фула, Иов, Шиврон, и они у меня…

– Погоди, погоди… — нетерпеливо перебил его Темилан. — Про своих детей ты мне после расскажешь. Лучше вот что скажи: как сильно ты ненавидишь Иосифа? Наверное, мог бы даже и убить его со злости?

– Убить, да… Ну, уж нет! Что такое говоришь, чужак? Да я своими руками или вот этим мешком с камнями пришибу всякого, кто хоть пальцем дотронется до моего брата. Если бы не наш Иосиф, то все мои дети, и мой отец, и жена, и братья, и я сам, и жены братьев, и их дети давно умерли бы от голода. А мы сегодня не только живы, но и живем лучше прежнего. Ведь это Иосиф упросил фараона, чтобы нас поселили в этих плодородных землях. Здесь много хороших пастбищ. Только вот большие камни для запруды приходится таскать с дальней горы, да мне это нипочем. Отец с детства называл меня выносливым осликом, так и говорил: тащи, ослик…

– Хватит, хватит про ослов! Выходит, ты любишь Иосифа? — не выдержал Темилан.

– Люблю, да… Как мне не любить своего брата?

– Но ты же сначала сказал, что — ненавидишь?

– Ненавижу? Ну, да. Разве сказал? Это, вроде, ты сказал…

– Да ты все время за мной повторяешь!

– И что с того? Ты говоришь, а я повторяю, да… К чему мне с тобой спорить? Я ведь тебя первый раз в жизни вижу, чужак. Откуда мне знать, что у тебя на уме?

– Да ты вовсе не так прост, Иссахар, каким кажешься на первый взгляд!

– Что ж, значит, не прост… На то я и брат Иосифа, который правит теперь целой страной. Как ни крути, но отец-то у нас один. И голова у моего отца до сих пор светлая. Ведь это он надоумил меня поставить запруду у ручья, пока не начались весенние дожди. Тогда уж поток точно будет слишком бурным. Ладно, ослик, пошли, хватит тебе отдыхать…

И с этими словами Иссахар взвалил на плечи мешок и потопал дальше.

– Погоди! Куда же ты? Ты даже не сказал: далеко ли отсюда ваше селение? — окликнул его Темилан.

– Далеко ли? Да нет, недалеко, вон за тем холмом, — оглянулся Иссахар. — Но сначала ты увидишь колодец. Напейся из него как следует, чужак, и полей себе воды на затылок. Похоже, от жары у тебя совсем помутилось в голове.

«По крайней мере, я добрался до места, — успокоил себя Темилан, провожая взглядом спину Иссахара. — А уж здесь что-нибудь придумаю…»

Глава третья

Преступление

Левий, один из сыновей старого Иакова, доставал воду из колодца, когда к нему, прихрамывая, подошел незнакомец.

Пришлось посторониться, чтобы путник тоже смог набрать воды в сосуд, сделанный из сушеной тыквы. Сделав несколько жадных глотков и вылив остатки воды себе на голову, незнакомец жалобно сказал:

– Не повезло мне сегодня, брат. Я спешил в столицу с важным поручением к визирю фараона. И что же? По дороге на меня напали разбойники, ограбили, отобрали и послание, и деньги, да еще отколотили, как следует. Как же все болит! И шагу не могу ступить дальше. Как ты думаешь: можно мне остановиться в этом селе?

— Ты здесь и так уже стоишь. Как видишь, я тебя не гоню, — не слишком любезно отозвался Левий, продолжая заниматься своей работой.

При помощи нехитрого приспособления из веревок и палок, он зачерпывал в колодце воду большими глиняными кувшинами, а потом относил их в тень под дерево. В его могучих руках наполненные водой сосуды казались легкими, словно пустые черепки.

Темилан (а это, кончено же, был именно он!) с жадным любопытством разглядывал этого широкоплечего силача. Что и говорить, настоящий богатырь! Красивое, открытое лицо, в каждом движении — сдержанная сила…

– Я слышал, в этом селении живут братья Иосифа — советника фараона, — сказал Темилан льстивым голосом. — Уж не одного ли из них я вижу сейчас перед собой? Очень, очень даже похож…

Левий удивленно оглянулся на путника и вдруг захохотал.

– Похож… Ха-ха, какая глупость! — проговорил он сквозь смех. — Сразу видно, что ты, бродяга, никогда в жизни не видел визиря фараона. Я также похож на Иосифа, как… крокодил на бабочку. Хотя мы с Иосифом и братья по отцу.

От смеха он даже расплескал воду из кувшина.

– Но… я слышал, твоего брата все называют Иосифом Прекрасным. Вот, глядя на тебя, я и подумал… — озадаченно пробормотал Темилан. — Ведь именно таким, как ты — могучим, широкоплечим, красивым — я представляю человека, который держит в своем кулаке весь народ.

– Ты ошибся, бродяга: я — обычный скотовод, — улыбнулся Левий, которому все же понравились льстивые речи путника. — Не буду скрывать: в округе многие знают, что я лучше всех стригу овец. А для этого нужна не только ловкость, но и сила. Посмотрел бы ты, как я одной рукой управляюсь даже самыми упрямыми баранами! Один раз я даже на спор выдернул из земли молодое дерево, а потом засунул его обратно. Никто не сравниться со мной силой!

– Даже Иосиф?

– А что — Иосиф? Он с детства был тихим и нежным, как девушка. Драться он не любил. Прежде мы с братьями над ним частенько посмеивались. Но отец его всегда защищал и говорил, будто красота и миролюбивый нрав нашего брата — дар от Бога. Отец всегда покупал Иосифу лучшие наряды. И не скрывал, что любит его и Вениамина больше других сыновей.

— В жизни много несправедливости, — притворно вздохнул Темилан. — Почему-то одним людям достается все, а другим — лишь жалкие крохи со стола…

– … Вот и тогда, в тот злополучный день, когда он пришел к нам на поле в новом, разноцветном платье, — задумчиво продолжал Левий. — Как только мы увидели его издали, я прямо-таки весь заполыхал от ярости. Он с улыбкой шел по полю, как молодой царь, и держал на вытянутой руке птицу. Мы с братьями уже который день, не зная отдыха, пасли овец: сначала в Сихеме, потом погнали стадо на равнины Дофана. Но отец не пустил Иосифа вместе с нами. Лишь спустя несколько дней прислал его на дальнее поле отнести нам еду.

— Наверное, Иосиф был слишком молод?

– Ну, не скажи! Не в том дел, бродяга. Отец всегда ограждал Иосифа от тяжелой работы, и твердил, будто у него какое-то другое предназначение. В то время Иосифу уже было семнадцать лет. На его красоту заглядывались даже рыбы в ручьях, не говоря уж о девушках земли Ханаанской, где мы тогда жили. Он шел по полю в нарядном платье, держа птицу на руке… Ух, как мы все на него разозлились!

– И что же случилось в тот день? — нетерпеливо спросил Темилан.

– Какой ты, однако, любопытный, бродяга… В прежние времена я бы тебя отколотил бы за это, как следует. Эх, раньше мы с братцем Симеоном и дня не могли прожить без хорошей драки. Знаешь, какому оружию мы отдавали предпочтение?

И Левий сунул незнакомцу под нос свой огромный, похожий на булыжник, кулак.

Но привычный к любым неожиданностям Темилан даже глазом не моргнул.

– Ладно, бродяга, не буду добавлять тебе синяков, — махнул рукой Левий. — Тебе уж и так досталось. Лучше узнай правду от меня, а то другие наврут тебе еще больше. В общем, в тот день мы с братьями решили убить Иосифа. И наверняка сделали бы это, если бы не вмешался старший наш брат, Рувим, которого мы все привыкли слушаться. Рувим сказал: «Не будем проливать крови брата. А если вы хотите проучить Иосифа, свяжите его, отнесите в пустыню и бросьте в пустой колодец, чтобы он сам не смог оттуда выбраться». Он нарочно так говорил, потому что хотел ночью вернуться за Иосифом к колодцу и привести обратно домой. В общем, как только Иосиф подошел, мы с братьями набросились, сорвали с него новую, красивую одежду, спутали по рукам и ногам, и засунули в пустой колодец.

– И он… даже не защищался?

– Какое там! Иосиф сначала удивился. А когда понял, что мы не шутим, заплакал и начал просить нас о пощаде. Но мы с братьями были непреклонны. Сделали свое дело и сели есть хлеб, который он нам принес из дома. Рувим только махнул на нас рукой ушел к дальнему стаду, потому что заметил приближающийся караван. А долго не могли успокоиться и начали между собой спорить, кто из нас ночью вернется к колодцу и убьет Иосифа, забросает его сверху камнями…

Левий тяжело вздохнул и замолчал. Но незнакомец тут же беспокойно заерзал на траве и спросил:

– Но… ведь Иосиф остался в живых? Должно быть, ночью Рувим первым пришел за братом и выручил его из беды?

– Нет. Все вышло не так, бродяга, — мрачно отозвался Левий. — Когда мы набивали животы, мимо проходил караван купцов мадиамских из Галаада, который направлялся в Египет. Тогда наш брат, Иуда, предложил: «Какая польза, если мы убьем брата нашего и скроем его кровь? Давайте лучше продадим его в рабство, и разделим между собой полученные деньги. Тогда и руки наши не будут запачканы в крови, и всем нам будет польза». Иуда всегда был самым расчетливым из нас, понимал толк в деньгах… В общем, так мы и сделали: достали брата из ямы и продали купцам за двадцать серебряников. Кстати, неплохие денежки по тем временам! Так наш Иосиф оказался в Египте, далеко от Ханаана, где мы тогда жили с отцом…

– Иа-а-а! — вдруг раздался из-за кустов нетерпеливый крик осла.

– Что-то я чересчур заболтался с тобой, бродяга, даже ослу надоело слушать мое… вранье, — неожиданно закончил свой рассказ Левий.

– Вранье? Значит все, что ты мне рассказал — неправда? — удивился Темилан.

– Что было — то прошло, травой поросло. Кто из нас в молодые годы не делал глупостей?

Левий сноровисто привязал кувшины к спине осла, хлопнул навьюченное животное по боку, и они направились в сторону села.

— А как же я? Куда ты? Что было дальше? — встрепенулся Темилан. — Ты же обещал мне гостеприимство?

– Ступай в село, и постучись в первый дом от дороги. Там живет мой брат Завулон, — ответил Левий. — В отличие от меня, он любит гостей и принимает в своем доме всех проходимцев. А мне, бродяга, что-то не нравится твое любопытство. Боюсь, не сдержусь, да поколочу тебя ненароком. Но я пообещал Иосифу больше не распускать руки. Скажешь Завулону, что тебя прислал Левий…

Какое-то время Темилан в одиночестве сидел возле колодца, и на его губах блуждала самодовольная улыбка.

«Доверчив, робок, простодушен, — еще раз вспомнил он все, что только что услышал об Иосифе. — Как раз то, что нам нужно. Такого легко взять голыми руками».

Глава четвертая

Сладкие финики

– Эгей, можешь оставаться в моем доме, гость дорогой, сколько твоей душе угодно! Братья всегда присылают ко мне путников, — повторил Завулон, пододвигая гостю блюдо со сладкими финиками. — Отец говорил, когда-нибудь я буду жить на берегу моря, встречать и провожать караваны заморских купцов. Вот хорошо бы! Уж тогда бы я вдоволь наслушался всяких интересных историй.

Завулон уже и без того накормил Темилана обедом, познакомил со своей женой и сыновьями, которых у него было трое: Серед, Елон и Иахлеил. Но хозяин дома продолжал сидеть за столом напротив гостя, подперев кулаком щеку, и выспрашивая все новые подробности дорожных приключений.

Темилан украдкой вздохнул: сколько можно рассказывать о разбойниках, которых не было, и описывать несуществующие ушибы!

Внешне Завулон тоже был мало похож на других братьев Иосифа. Худощавый, веселый, с узким подвижным лицом и удивленно поднятыми бровями…

Темилан помимо воли проникся к нему симпатией и осторожно заметил:

— Но среди путников, перед которыми ты гостеприимно распахиваешь двери дома, могут встречаться проходимцы и …даже обманщики. Нельзя же быть таким простодушным и доверчивым!

– Это я-то простодушный и доверчивый? — рассмеялся в ответ Завулон. — Эгей, что бы ты тогда сказал, гость дорогой, про моего брата Иосифа? Вот уж кто самый бесхитростный человек на свете! Еще в детские годы он без утайки рассказывал отцу все, что слышал от братьев. «Разве я могу что-то скрывать от моего любимого отца?» — всякий раз удивлялся Иосиф, когда кто-нибудь из братьев грозил ему за это побоями.

– Но ведь потом Иосиф изменился? — поинтересовался Темилан. — Не мог же такой человек сделаться правой рукой фараона? Известно, что высокая власть требует хитрости, изворотливости и коварства.

— Ну, не знаю, — пожал плечами Завулон. — По-моему, в глубине души наш Иосиф до сих пор остался таким же простодушным и наивным, как и в детские годы. Вот это-то как раз самое удивительное! Взять хотя бы случай с той злой женщиной — женой Потифара, что оклеветала его…

– Что за случай? — быстро переспросил Темилан и чуть не поперхнулся косточкой от финика.

– Неужели не знаешь? Тогда слушай: по прибытии в Египет купцы продали Иосифа в рабы царедворецу Потифару — главному начальнику над телохранителями фараона. И Потифар вскоре так полюбил нового слугу, что доверил ему весь свой дом, сделал своим главным распорядителем. И все бы ничего, если бы в Иосифа без памяти не влюбилась жена Потифара. Сначала она лишь издали любовалась Иосифом — он всегда у нас был красив лицом и станом! — а потом стала требовать взаимности. Мой брат не желал обманывать хозяина, и тогда коварная женщина придумала, как оклеветать его. Однажды, когда Иосиф в очередной раз вырвался из цепких рук жены Потифара, у нее остался его плащ. И она сказала мужу: гляди, твой любимый раб, еврей, приставал ко мне, а когда я позвала на помощь слуг, он убежал и оставил у меня в руках свою одежду.

– И Потифар ей поверил?

– Я так думаю, что — наполовину. По закону за подобное преступление рабу в Египте без суда полагается смертная казнь, а Потифар велел бросить Иосифа в тюрьму… И, скорее всего, даже замолвил словечко начальнику царской стражи, чтобы тот обратил на него внимание. Ну, и много ты видишь, гость дорогой, хитрости у нашего Иосифа? Как бы ты сам поступил на его месте? — обратился вдруг Завулон к гостю с неожиданным вопросом.

Темилан решил, что сейчас откровенность пойдет ему только на пользу.

– Любой слуга на месте Иосифа нашел бы способ угодить госпоже, чтобы об этом никогда не догадался муж, — сказал он, помолчав. — Между нами говоря, твой брат до сих пор мог бы припеваючи жить в доме Потифара.

– Да ты, как я погляжу, изрядный хитрец! — удивленно воскликнул Завулон. — Наш Иосиф был слишком честным, чтобы согласиться на такой обман. Почти десять лет провел он в тюрьме, хотя не был ни в чем виноват, и ни разу не пожалел о своем выборе. Нет, все-таки Иосиф и потом мало изменился. Видел бы ты, как он плакал от радости, когда, спустя много лет, встретил в Египте всех нас, своих братьев…

– Плакал от радости? После того, что вы с ним сделали? — изумился Темилан. — Должно быть, ты что-то путаешь, Завулон.

– Именно так все и было. Мне ли не помнить? Он привел нас в свой роскошный дом, похожий на дворец, приказал специально для нас накрыть богатый стол. Всех своих друзей — знатных египтян — он посадил за отдельным столом, они не хотели сидеть рядом с пастухами. Ну, и что с того! Он велел нам подать такие вкусные кушанья, каких я отродясь не попробовал. Наверное, с тех пор самых и я полюбил встречать и угощать гостей. Потому что сразу же вспоминаю и о том пире, и о нашем добром Иосифе…

– Погоди, погоди… Я ничего не понял! Мне все время кажется, что я пропускаю в твоем рассказе что-то самое главное, — взволнованно перебил его Темилан. — Как же такой бесхитростный, простодушный человек сумел достичь царского величия? Нет, это невозможно!

– Эгей, должно быть, я просто плохой рассказчик, — улыбнулся Завулон. — Я не умею рассказывать все порядку, а сразу выкладываю самое интересное и вкусное. Тебе лучше обо всем расспросить моих братьев — Дана и Неффалима. Вот уж кто мастера красиво плести слова! Даже мой сынок Елон, который ни минуты не может усидеть на месте, готов, раскрыв рот, слушать их с утра до вечера. Я попрошу Дана и Нефаллима зайти к нам после захода солнца, когда они вернуться с пастбищ.

«Похоже, Иосифа и всех его братьев легко обвести вокруг пальца, — кивнул Темилан, продолжая с удовольствием уписывать сладкие финики. — А уж это мы хорошо умеем!»

Глава пятая

Вещие сны

Ночью Темилан долго не мог заснуть, обдумывая все, что услышал за день. У него голова шла кругом от всех впечатлений и собственных противоречивых мыслей.

Еще утром ему казалось, что Иосиф — на редкость наивный и беззащитный человек, и справиться с ним будет проще простого. Но теперь визирь, наоборот, представлялся Темилану фигурой сильной и таинственной, даже обладающей каким-то секретом всемогущества.

После встречи с Даном и Неффалимом ему хотя бы стало понятно, почему братья Иосифа оказались так непохожи: они были от разных жен старого Иакова. Родней друг другу они приходились только по отцу.

Из двенадцати сыновей Иакова лишь двое — Иосиф и Вениамин — были детьми Рахили. Эту женщину Иаков любил больше всех на свете. Когда-то он долгих четырнадцать лет прослужил у ее отца — Лавана, чтобы получить Рахиль в жены. Но счастливы они были недолго: Рахиль умерла во время родов второго сына — Вениамина. Уже много лет прах ее покоился в Вифлееме.

С тех пор Иаков всю свою любовь перенес на Иосифа и Вениамина, которые и лицом, и нежной душой были похожи на мать.

– …Пора спать, — зевнул Дан, поглядев в окно. — Судя по звездам, завтра будет ясный день, нас всех ждет много работы.

Он так вдохновенно, с мельчайшими подробностями пересказал чужестранцу историю своей семьи, что и сам порядком утомился.

– Мне в жизни не приходилось встречать столь прекрасных рассказчиков, как ты и твой брат, — похвалил его Темилан. — Не удивительно, что таким мудрецам, как вы, открыты и тайны звездного неба.

– Это мы-то мудрецы? — пожал плечами Дан. — Для того, чтобы узнать погоду по звездам или по утреней росе, много ума не надо. Вот если бы мне хоть раз в жизни приснился вещий сон! Такой, чтобы по нему можно было предсказывать будущее… Но такие сны у нас снятся только Иосифу.

– Поэтому он может правильно растолковать и чужие сновидения, — добавил Неффалим. — Нет, нам с братом это не по плечу.

– Какие вещие сны? — мгновенно встрепенулся Темилан, который от усталости начал было клевать носом.

И теперь, ворочаясь без сна на «гостевом» ложе за узорчатым пологом в доме Завулона, он снова и снова вспоминал этот рассказ.

Однажды в юности Иосиф увидел необычный сон, который он рассказал своим братьям. Ему приснилось, будто они все вместе на поле вяжут снопы. И вдруг сноп Иосифа встал посреди поля прямо, а все остальные поклонились ему.

«Не хочешь ли ты сказать, что когда-нибудь будешь царствовать над нами? А мы все будем тебе кланяться?» — возмутились братья.

Вскоре Иосиф увидел похожий сон, который снова без утайки поведал родным.

«Я видел на небе солнце, луну и двенадцать звезд. А потом и солнце, и луна, и одиннадцать звезд поклонились мне», — рассказал он всем наутро.

Теперь даже отец стал укорять любимого сына: «Что за странный сон тебе привиделся? Неужели ты думаешь, что я и твои братья когда-нибудь будем кланяться тебе?»

Но они запомнили слова Иосифа. Ведь если человеку что-то снится два раза подряд, такой сон считается вещим. Он заранее предупреждает о том, что может случиться в будущем.

Потому-то, увидев Иосиф на поле в разноцветных одеждах, братья так сильно разозлились. И сказали друг другу: «Вот, смотрите, идет наш сновидец, как царь. Может быть, ждет, что мы все бросимся ему в ноги? Давайте лучше убьем его, а отцу скажем, будто его растерзали хищные звери. Посмотрим тогда, как сбудутся его вещие сны…»

…Темилан снова перевернулся на другой бок и даже тихо застонал от нетерпения. Он еще не знал до конца всей истории, но, получалось, что вещие сны — сбылись? Как же вышло, что этот тихий, доверчивый юноша вознесся выше всех своих братьев? И теперь ему поклонялись не только они, но и весь египетский народ?

Может быть, он — волшебник, гадатель, чародей? Темилан встречал в своей жизни немало прорицателей, которые умели гадать по воде, по звездам, по внутренностям животных, и уж, конечно, толковать сны. Но разве у кого-нибудь из них хватило бы мудрости управлять целой страной, и на долгие годы оставаться в милости у фараона?

Темилан поневоле вспомнил жалкую фигурку гадателя в шатре повелителя…

Цела ли еще его голова? Нет, для того, чтобы управлять народом, нужно обладать особыми талантами или даже секретами. Но как же их узнать?

Пока Темилан знал одно: именно дар толкователя снов сослужил Иосифу хорошую службу.

И случилось это так. Уже в Египте, когда Иосиф по навету злой жены Потифара был брошен в темницу, начальник тюремной стражи тоже взял его в прислужники. Однажды за какую-то провинность в темницу посадили двух слуг из царского дворца — виночерпия и главного хлебодара, служивших за трапезой самому фараону.

И вот как-то в одну ночь и виночерпию, и хлебодару приснились сны, которые они никак не могли растолковать. Когда Иосиф наутро принес еду узникам, то нашел их непривычно задумчивыми и печальными.

«Мы видели странные сны, — сказали они ему. — А объяснить их не можем».

«Не от Бога ли все толкования? — ответил Иосиф. — Расскажите их мне. И если будет на то Божья воля, я растолкую ваши сны».

«Мне приснилась виноградная лоза, и на ней — три ветви, — первым заговорил виночерпий. — На моих глазах лоза выросла, зацвела, затем на ней показались спелые ягоды. И вдруг в руке у меня оказалась чаша, из которой обычно пьет фараон. Я выжал в нее виноградный сок, протянул чашу фараону и… проснулся. Что бы это могло значить?»

«Три ветви — это три дня, — ответил Иосиф. — Ровно через три дня фараон простит твою вину, и возвратит на прежнее место. Ты снова будешь подавать ему за столом чашу с вином, как делал это прежде. Но вот о чем я тебя прошу: вспомни обо мне, когда фараон снова возьмет тебя во дворец. Помоги мне выйти из темницы! Видит Бог, что меня напрасно оклеветали злые люди. А еще раньше я был силой уведен из земли евреев, где тоже никому не сделал ничего плохого…»

Обрадовался хлебодар, что нашелся толкователь снов, и тоже заговорил: « А мне вот что сегодня приснилось: будто на голове у меня стоят три корзины из прутьев, а в верхней корзине лежат всякие печеные изделия, которыми так любит лакомиться фараон. Но вдруг налетели птицы и начали клевать из верхней корзины печенье. Скажи, что это означает?»

Печальным сделалось лицо Иосифа. Он не сразу осмелился заговорить с хлебодаром. Но так как тот сильно настаивал и умолял, все же ответил: «Мужайся, несчастный! Три корзины — это три дня. Через три дня фараон вспомнит о тебе, но разгневается больше прежнего и велит повесить тебя на дереве, так что птицы будут клевать твою плоть».

Через три дня фараон устроил большой пир по случаю дня рождения, и за столом вспомнил о бывших слугах — виночерпии и хлебодаре. И все случилось точно так, как предсказал Иосиф: виночерпия фараон вернул во дворец, а хлебодара приказал казнить.

Но только виночерпий, оказавшись во дворце, сразу же забыл о просьбе Иосифа, которому пришлось еще несколько лет безвинно томиться в темнице.

Глава шестая

Любимец фараона

Темилан проснулся, когда солнце стояло уже высоко. Завулон куда-то отлучился из дома, пожалев будить усталого путника. Его молчаливая жена принесла гостю еду, и также, не сказав ни слова, ушла к очагу.

Но Темилану не хотелось терять напрасно время и ждать хозяина до вечера. Повелитель ждал срочных донесений, а он еще так мало узнал!

Наевшись вкусных лепешек, Темилан вышел за ворота и побрел по полям в сторону ручья в надежде встретить хотя бы у запруды Иссахара. Он делал вид, будто ищет под ногами лекарственные травы, помогающие от ушибов, но сам неотступно размышлял над своими загадками. Где же слабое место могущественного визиря? Стоит ли развязывать против него войну и каковы шансы на победу?

На прогулку с ним зачем-то увязался Елон — средний и самый неугомонный сынишка Завулона. Он бежал впереди, подпрыгивая то на одной, то на другой ноге, и гонял по земле камушки. Но вдруг остановился и пронзительно завизжал…

– Помогите! Змея! — кричал Елон. — Она меня укусит!

Мальчишка застыл от ужаса, нелепо растопырив руки, и боялся даже пошевелиться.

Издалека змея была похожа на черную палку, которая сначала преградила дорогу, а потом изогнулась и медленно ползла в сторону Елона.

Неизвестно, что было бы дальше: Темилан еще не успел ничего придумать…

Но вдруг из-за кустов терновника одним прыжком выскочил какой-то человек. Заслонив собой ребенка, он принялся изо всех сил лупить гадюку длинным, гибким прутом, выкрикивая при этом какие-то незнакомые ругательства.

От страха Темилан зажмурился, а когда открыл глаза, увидел валяющуюся в пыли мертвую гадюку. Высокий мужчина с черной, растрепанной бородой, держал на руках мальчика и укоризненно качал головой.

– Это мой дядя — Симеон! — похвастался Елон. — Он спас меня от змеи! Это самый храбрый человек на свете.

Темилан неловко поклонился и сказал:

– Если бы не моя больная нога… я бы… тоже…

Но, взглянув в черные, как угли, глаза Симеона, почему-то смутился и не стал продолжать свое вранье.

– Что там говорить? На хромой ноге далеко не убежишь, — кивнул Симеон, опуская мальчика на землю. — Но я бы не советовал безоружными ходить к ручью: в это время здесь полным-полно змей. И тебе, Елон, это отлично известно. Пойдем-ка, я отведу тебя к матери.

Они свернули с тропинки и втроем направились в сторону села. Елон, как ни в чем не бывало, снова бежал впереди взрослых, правда, на этот раз вооружившись большой палкой.

«Опять мне повезло! — радовался про себя Темилан, с трудом успевая за широкими шагами спутника. — Это же тот самый Симеон, с которым Левий в детстве все время мерился силой. Они и дня не могли прожить без хорошей потасовки. Интересно, кто из них побеждал чаще?»

– Он говорит, что ты — самый смелый человек на свете, — кивнул Темилан на мальчика, желая поскорее завязать разговор. — Приятно познакомиться с таким храбрецом. Я пришел сюда издалека и никогда в жизни…

— Это я-то — самый смелый человек? — перебил его Симеон. — Не слушай несмышленого ребенка. Хотя, между нами говоря, я и сам когда-то так думал. Нет, брат: убить змею или даже тигра — это еще не самая большая храбрость. А вот победить самого себя… Хочешь, я скажу тебе, кто самый смелый человек на свете? Мой брат Иосиф.

– Иосиф… Прекрасный? — пробормотал Темилан, и его лицо даже вытянулось от удивления. — Но… я слышал о нем многое, но только не о его храбрости.

Симеон остановился, и сверху вниз, с высоты своего роста, удивленно посмотрел на Темилана.

— Не верь глупой болтовне, а лучше послушай, что я тебе скажу, брат. Разве смогли бы мы с тобой держаться перед фараоном с такой же смелостью, как Иосиф? В каждом из нас, в глубине души, прячется жалкий раб. Может быть, мы и умеем махать кулаками, но как только увидим перед собой знатного вельможу и уж, тем более, царя, сразу начинаем трепетать, как листья на ветру. А вот Иосиф — он другой. С одинаковым достоинством он держится и с фараоном, и с рабами в своем доме. « Я никого на свете не боюсь, кроме Бога», — вот что он сказал мне однажды. Нет, брат, до такой храбрости нам всем далеко…

– Должно быть, ты прав, Симеон, — согласился Темилан. — Но как все же Иосифу удалось встретиться с фараоном? Ведь он десять лет просидел в тюрьме, и про него все давно позабыли…

И услышал в ответ продолжение вчерашней истории.

Случилось это примерно два года спустя после того, как Иосиф растолковал сны виночерпию и хлебодару. Однажды фараону тоже приснился необычный сон: он увидел большую реку, из которой вышли семь тучных коров и начали мирно пастись на лугу. Но вслед за ними на берег из реки вышли семь худых коров. Они с жадностью стали жевать траву и все, что попадалось им на пути. Под конец они съели даже тучных коров, но остались такими же худыми и голодными. Фараон проснулся. Он никак не мог понять значение этого сна.

На следующую ночь ему приснился похожий сон: на одном стебле поднялось семь прекрасных тугих колосьев, но вот следом выросло семь колосьев тощих, иссушенных зноем. И от первого урожая не осталось и следа… Снова смутился фараон. Он догадался, что сновидения эти — не простые, а вещие. Фараон созвал во дворец лучших египетских мудрецов, гадателей и прорицателей, но все они говорили разное. Из их слов ничего нельзя было понять.

Тогда-то главный виночерпий и вспомнил про Иосифа. Он рассказал фараону, как в темнице один слуга, родом из евреев, растолковал два сна, и все его слова в точности сбылись. Фараон велел немедленно привести к нему этого раба. Иосиф подстригся, сменил одежду, и предстал во дворце перед лицом всемогущего правителя египтян.

— И… он сумел растолковать фараону его сны? — спросил Темилан.

— А как же! Иосиф говорит, что все его толкования — не от него самого, а от Бога, — с гордостью ответил Симеон. — И потому в его словах, брат, не могло быть никакой ошибки. Он так сказал фараону: семь тучных коров и семь добрых колосьев — это семь лет изобилия земли Египетской, а семь тощих коров и семь иссушенных колосьев означают, что на смену им придут семь лет голода и великой нужды в твоей стране, когда никто даже не вспомнит о прежних временах. Эти сны — предупреждения от Бога.

Симеон замолчал, а потом добавил с неожиданной горячностью, словно в чем-то упрекал самого себя:

– Но это еще не все, брат! В тот день Иосиф не только растолковал сны фараону, но и осмелился дать ему совет. Он сказал царю: «Найди разумного и мудрого мужа. Пусть он распорядится, чтобы в течение семи изобильных лет в земле египетской люди отдавали ему на хранение пятую часть урожая. Это будет запас на семь лет голода, и тогда не погибнет ни твоя земля, ни живущие на ней люди». И фараон ответил: « Я уже нашел мудрого человека, на котором явно почивает Дух Божий. Ты и будешь моим управляющим. Если Бог через тебя открыл мне все это, то тебе и быть моим распорядителем». За семь лет изобилия Иосиф собрал в амбарах фараона зерна, как песка морского. И когда на всей земле наступил великий голод, одни египтяне ни в чем не знали нужды, и продавали пшеницу по цене золота. И все потому, что Иосиф тогда не испугался и не отказался от высокой должности…

– Что же тут удивительного? — пожал плечами Темилан. — Кто ж откажется от почестей и власти?

– Да ты, как я вижу, ничего не понял, брат, — недовольно заметил Симеон. — Ведь прежде наш Иосиф умел только пасти овец в стаде, да прислуживать узникам в темнице. Но он не испугался взять в свои руки судьбу целого народа. Хотя, в случае неудачи, мог бы поплатиться за это головой. Вот это, я понимаю, настоящая смелость! А не те глупые, необдуманные поступки, о которых потом стыдно думать…

– Какие поступки? Что ты хочешь этим сказать? — притворился Темилан.

Он давно догадался, что драчуны Симеон и Левий были главными зачинщиками расправы с Иосифом в поле.

– Только то, что уже сказал, — хмуро пробормотал Симеон. — Даже вспоминать об этом не хватает… храбрости. А ты, как я погляжу, не сильно и хромаешь, брат? Уж не притворяешься ли ты больным? Ладно, не обижайся. Отведи-ка Елона к матери, а мне в другую сторону.

Темилан хотел еще что-то спросить, но Симеон уже поспешно скрылся за поворотом.

Старательно хромая, Темилан свернул к дому Завулона, думая о том, что только что услышал.

«Значит, смелый и бесстрашный. При этом — правдивый, умный, рассудительный, — размышлял он про себя. — Но даже такой человек может однажды споткнуться, если ненароком наступит на змею».

Глава седьмая

Золотое поле

… Бесчисленное войско гиксосов заполнило всю долину. Пешие солдаты двигались ровными рядами, держа в руках копья, луки со стрелами и бумеранги.

Позади них чуть вогнутым полукругом ехали воины на боевых одногорбых верблюдах. Свита повелителя следовала на безопасном расстоянии от главного войска. С тыла ее прикрывал отряд лучников и личных телохранителей владыки, состоявший из самых храбрых и отчаянных солдат.

Темилан сидел верхом на белом верблюде, и старался держаться по правую руку Повелителя, как и положено главному советнику фараона. Пусть все видят его возвышение и заранее привыкают…

Неожиданно владыка махнул рукой, и войско в долине тихо заколыхалось. Оно было таким огромным, что не могло по приказу тут же остановиться, и сначала забурлило, как штормовое море, а потом стало медленно успокаиваться.

Словно морские барашки, на гребнях человеческих волн в сумерках заблестели

острия пик и копий, медные щиты, шлемы, покрытые разноцветными узорами.

Темилан невольно залюбовался это величественной картиной. Но тут же опомнился: ему ли не знать коварную красоту войны?

Гиксосы повсюду оставляли за собой реки крови, пожары и бесчисленные разрушения. Эти люди знали только закон войны: если не убьешь сам, кто-то прикончит тебя, и в битвах они не знали пощады. Точно также они уничтожали мирные дома, убивали женщин, стариков и детей… Словно саранча, гикососы истребляли на своем пути все живое.

Наконец, стемнело, и солдаты стали устраиваться в долине на ночлег. Нужно было собраться с силами: на рассвете повелитель назначил наступление.

Темилан не любил оставаться ночью в лагере, где возле каждого костра слышались ругань и грубые солдатские шутки. Всякий раз он незаметно покидал стоянку, чтобы лишний раз изучить окрестности. Эта полезная привычка уже не раз уберегала армию от неожиданных опасностей.

Вот и теперь Темилан оставил своего белого верблюда на попечение слуг, и тихо, осторожными шагами, стал взбираться на ближайший холм. С его вершины ему открылись далекие костры какого-то селения, где никто еще не догадывался о своей страшной участи.

Немного поколебавшись, Темилан направился к дому, стоящему отдельно от всех, на краю большого поля. Что поделать? Любопытство его неистребимо. Да он и сам не мог понять, почему его так туда вдруг потянуло…

Но, подойдя к дому, Темилан остановился в изумлении. На пороге сидел его младший брат — Шират, который радостно вскочил с места и бросился навстречу. — Какое счастье! Я знал, что ты вернешься, — воскликнул Шират. — Какая радость, что наш отец тоже дожил до этого часа.

– Но… погоди. Что ты здесь делаешь? — оторопел от неожиданности Темилан. — Мы ведь жили в другой стороне, на юге…

– А теперь живем здесь, — просто ответил Шират. — Египетские земли большие. Помнишь, когда-то ты тогда обиделся на отца за то, что он дал тебе самое плохое поле? Пока тебя не было, Темилан, я ухаживал за твоей землей. Посмотри на свое поле! На нем выросла пшеница из чистого золота!

Темилан вгляделся туда, куда показывал брат, и изумленно ахнул. При свете луны он увидел огромное поле, на котором колосилась тяжелая золотая пшеница.

– Я чувствовал, что ты вернешься, и нарочно не стал собирать твою пшеницу в снопы и обмолачивать, — по-детски похвастался Шират. — Сделай это сам, брат: ведь это твое поле!

Чуткий слух Темилана уловил вдруг за холмом звуки военной трубы. Неужели Повелитель решил не дожидаться утра и выступит среди ночи? Или незаметно наступил рассвет?

— Вам нужно уходить отсюда, — сказал Темилан брату. — Скоро сюда придет войско гиксосов, и они все сметут на своем пути…

— А как же твое поле? Я столько лет работал, старался, ждал. Посмотри, сколько у тебя теперь золота!

— Забудь, Шират. Пойдем, я спрячу тебя. Ты же ничего не знаешь: я тоже все это время не терял времени даром и стал главным советником фараона.

– Уйти? — покачал головой Шират. — Но как же я брошу отца? Он стар, и не сможет пойти вместе с нами. Послушай, Темилан: если ты на самом деле стал таким всемогущим, замолви словечко, чтобы они нас не трогали и обошли стороной.

— Поздно, — сказал Темилан, прислушиваясь к нарастающему гулу за холмом. — Как только воины увидят золотое поле, они обезумеют от жадности, и уже никого не пощадят. Даже сам владыка не сможет их остановить.

– Ну, вот. А говорил, что стал великим, — через силу улыбнулся Шират. — Где же твое могущество, если ты не можешь защитить даже нас? Ничего не поделаешь, Темилан, мне придется остаться с отцом. Он ведь даже не сможет поднять руку, чтобы защититься. А ты — уходи, тебе нельзя здесь оставаться. Только вот что: возьми с собой хотя бы несколько золотых колосков. Не зря же я столько лет старался…

Темилан протянул руку и… проснулся. Какое счастье! Это был всего лишь сон.

После бессонной ночи Темилан ненароком задремал на своем «гостевом» ложе. Но как странно! Много лет он уже не вспоминал об отце и младшем брате Ширате. И вдруг увидел их перед собой так ясно, будто никогда и не расставался. А вдруг его отец на самом деле жив? И они с Ширатом нуждаются в защите? А что теперь растет на том каменистом поле?

И тут Темилан почувствовал, что на него кто-то пристально смотрит.

Он осторожно приоткрыл один глаз, и увидел перед собой незнакомого человека. Строгое, словно высеченное из камня, лицо, печальные глаза…

«Может быть, я все еще сплю? И мне снится тот самый несчастный хлебодар, которому не удалось избежать гнева фараона?», — подумал Темилан, на всякий случай разлепляя и второй глаз.

– Хорошо, что ты проснулся сам. Мне не хотелось тебя будить, странник — у тебя был такой несчастный, измученный вид. Мне даже показалось, ты плакал во сне, — сказал незнакомец.

– Кто ты? — спросил Темилан, вытирая ладонью щеку, которая и на самом деле оказалась мокрой.

И услышал ответ, который заставил его окончательно проснуться:

– Мое имя — Иуда, брат Иосифа. Слышал о таком?

Глава восьмая

Богатство

«Ну, конечно! Это тот самый Иуда, который предложил братьям продать Иосифа за двадцать серебряников, — вспомнил Темилан. — Никогда бы не подумал, глядя на его благородное лицо. В крайнем случае, можно попытаться купить у него нужные сведения за деньги».

Но Иуда опередил его с вопросом.

– Я слышал, странник, на тебя в пути напали злые люди? — спросил он. — Это странно. В наших краях давно не слышно о разбойниках. Я принес тебе новую одежду и немного денег, чтобы ты смог добраться до столицы.

— Но как… как мне благодарить тебя за твою щедрость? — удивленно спросил Темилан.

Иуда в ответ лишь покачал головой.

— Должно быть, ты смеешься надо мной, чужестранец, — сказал он. — О какой щедрости ты говоришь? «Вот идет человек, который за двадцать серебряников продал в рабство родного брата», — так шушукаются люди у меня за спиной. Хотя на самом деле, клянусь, я предложил это, испугавшись, что братья в гневе все-таки убьют Иосифа.

— Я… ничего не знаю об этом, — на всякий случай соврал Темилан.

— Значит, ты, действительно, пришел в наши края издалека, — печально заметил Иуда. — Но я не обижаюсь на тех, кто показывает на меня пальцем. Когда-то я на самом деле слишком любил деньги, мечтал о великом богатстве. Все бедняки на свете мне казались жалкими и никчемными людьми. Как же я их всех презирал! А потом наступили времена, когда Ханаанскую землю охватил лютый голод. Тогда-то я узнал, каково это — быть бедным и голодным.

– Ты говоришь о семилетней засухе, предсказанной Иосифом? — догадался Темилан.

– Ты не ошибся, странник. Должно быть, ты и сам тогда завидовал верблюдам, которые умеют жевать сухую траву и колючки. После первого неурожайного года у нашего отца еще оставались какие-то запасы. Но засуха не отступала. Вскоре у нас не осталось никакой еды и надежды на спасение… Тогда отец собрал нас и сказал: «Люди говорят, только в Египте есть хлеб. Пойдите туда, и обменяйте для нашей семьи хлеб на запасы серебра, иначе все мы умрем от голода». Мы с братьями взяли на обмен серебряные слитки и небольшим караваном, все десять человек отправились в Египет…

– Почему же десять? Ведь вас должно быть одиннадцать братьев, если не считать Иосифа? — перебил его Темилан.

– Все верно. Но самого младшего, Вениамина, отец не отпустил с нами, побоявшись, как бы в дороге с ним не случилось беды. Все эти годы отец думал, будто Иосифа растерзали в поле дикие звери. Много лет он оставался безутешен. Единственной отрадой его сердца был Вениамин, и я не раз слышал, как он обнимал его и шептал: «О, бедная моя Рахиль! Я не смог уберечь Иосифа. Теперь у меня остался лишь один твой сын. Только он глядит на меня твоими глазами…»

– Я все понял! — воскликнул Темилан и от нетерпения даже привскочил на своей лежанке. — Вы пришли за хлебом в Египет, и там, в помощнике фараона, узнали Иосифа… Могу представить, как вы сильно удивились!

– Все было совсем не так, чужестранец, совсем не так, — спокойно возразил Иуда. — Мы не узнали Иосифа: за эти годы он сильно изменился. Когда мы видели брата в последний раз, это был юноша с гладкими щеками. Когда же нас отвели к начальнику, который распоряжался всем хлебом в земле Египетской, мы увидели перед собой мужа в богатой одежде. Каждое движение его было преисполнено царственной важности. Да и подстрижен он был на египетский манер. Нет, мы не узнали нашего брата. Зато Иосиф узнал нас! Но не подал вида, и разговаривал с нами строго, даже чересчур сурово. Да и как могло быть иначе? Трудно забыть такую обиду, когда родные братья тебя едва не убили, а потом продали в рабство.

Иуда сделал над собой усилие, но все же продолжил рассказ:

– … Мы поклонились ему и сказали, что пришли из земли Ханаанской купить хлеба, иначе вся наша семья умрет от голода. Тогда-то Иосиф, наверное, и вспомнил свой сон, как на поле ему кланялись снопы, а на небе — звезды… Он еще больше нахмурился. «Вы все лжете! — сказал он. — Вижу по вашим лицам, что вы — лазутчики. Вы пришли в египетскую землю, чтобы высмотреть наши слабые места и донести врагам…»

Темилан вздрогнул и покосился на рассказчика. На лбу его даже выступил холодный пот. Уж не догадался ли Иуда, кто он на самом деле? Может, он не случайно завел сейчас эту историю?

Но Иуда сидел, отвернувшись от собеседника, и смотрел куда-то в даль. Похоже, он теперь снова видел перед собой богатый, похожий на дворец, дом фараонова советника, а во дворе — кучку испуганных, изможденных голодом людей, среди которых был и он сам.

– … Мы все заговорили наперебой: нет, мы не лазутчики, господин наш. Мы — твои рабы! Мы пришли купить себе еды! Мы честные люди! Нас двенадцать братьев, и все мы — дети одного достойного человека, еврея Иакова… Услышав эти слова, визирь еще больше рассердился и закричал: «Вы — обманщики и пришли сюда, чтобы снова причинить мне зло. Вас здесь десять человек, а вы говорите — двенадцать братьев! Куда же подевались еще двое?» Тогда Симеон, самый смелый из нас, выступил вперед и сказал: «Младший из братьев остался дома с отцом в земле Ханаанской, а еще одного брата нет в живых: его растерзали в поле дикие звери…» Фараонов начальник после этого даже в лице переменился и воскликнул: «Лжецы! Я не верю ни одному вашему слову! Но я знаю, как вас проверить: идите к своему отцу и приведите сюда оставшегося дома младшего брата. Клянусь, иначе вы все всю оставшуюся жизнь проведете в темнице!»

Иуда настолько увлекся воспоминаниями, что незаметно даже начал говорить на разные голоса:

– «Нет, господин, отец ни за что не отпустит с нами Вениамина, он больше всего на свете дорожит его жизнью, — ответил за всех Рувим, самый старший из нас. «Вот вы и признались в своем обмане. Значит, вы все выдумали и об отце, и о своем младшем брате», — сказал визирь, кликнул стражу и велел всех нас отвести в темницу. Вот тогда-то я и понял, странник, что серебряные слитки, которыми я так дорожил, на самом деле ничего не стоят. На них нельзя было выменять ни хлеба, ни свободу.

– Надо признаться, Иосиф поступил с вами по справедливости. Как говорится, око за око, зуб за зуб, — пробормотал Темилан, чтобы нарушить наступившее тягостное молчание.

— Нет, чужестранец, ты так ничего и не понял. Иосиф поступил с нами … милосердно, как любящий брат, — покачал головой Иуда. — По справедливости, то за свой злодейский поступок мы должны были многие годы томиться в темнице. Но Иосиф пожалел нас, и уже на третий день сам явился в тюрьму. « Я боюсь Бога, и хочу, чтобы вы имели возможность доказать правдивость своих слов, — сказал он. — Пусть в темнице останется только один из вас, а все остальные отвезут домой хлеб, чтобы ваши домашние не умерли от голода. А затем вернутся и приведут ко мне младшего брата. Тогда я поверю, что вы сказали правду». Он оставил в темнице только Симеона, а мы с братьями, нагруженные хлебом, отправились домой к отцу. Но ведь ты еще не знаешь самого главного!

– Самого главного?

– … Когда по дороге я открыл свой мешок, то нашел там слиток серебра. И все братья тоже нашли в своих узлах нетронутые слитки. Иосиф не захотел брать денег за хлеб, который будет есть его семья. Хочешь, я скажу тебе правду? Всякий раз, когда я вспоминаю про те двадцать серебряников, душа моя изнывает от тоски и не находит покоя. С тех пор я стараюсь всегда помогать нищим или несчастным, попавшим в беду. И жду не дождусь, когда моей милостыни наберется на двадцать серебряников. Прими же и ты от меня, чужестранец, немного денег. Я видел сегодня твои слезы…

Пока ошарашенный Темилан думал, какими словами благодарить Иуду, тот уже вышел из комнаты, оставив на столе узелок.

В нем оказалось несколько блестящих монет, похожих на крупные пшеничные зерна.

И Темилану снова вспомнился сон про поле с золотыми колосьями.

Глава девятая

Разоблачение

— Тебя зачем-то хочет видеть мой дядя, Гад, — вывел из задумчивости Темилана голос маленького Елона. — Он просит, чтобы ты вышел во двор.

«Вот и отлично! На ловца и зверь бежит, — обрадовался Темилан. — Его-то я еще не видел…»

За воротами его поджидал коренастый человек с грубыми, неправильными чертами лица. Если бы Темилана не предупредили заранее, он никогда бы не подумал, что видит перед собой брата Иосифа Прекрасного.

Коротышка смотрел на него с явной неприязнью, исподлобья, кусая губы.

– Эй, ты, пошли за мной, — приказал он без лишних церемоний.

Он привел Темилана в какой-то пустой хлев, и вдруг грубо толкнул его кулаком в грудь.

– А теперь признавайся, кто ты такой? — процедил сквозь зубы Гад. — Зачем к нам явился? Почему у всех вынюхиваешь и выспрашиваешь про Иосифа?

Темилан в который раз начал пересказывать легенду о разбойниках, но Гад только недоверчиво усмехнулся:

– Рассказывай небылицы кому-нибудь другому. Я не верю ни одному твоему слову, — сказал он. — У тебя по глазам видно, что ты — вражеский лазутчик. Кто тебя к нам подослал? Что ты замышляешь против Иосифа? Лучше сам признайся, что ты служишь нашим врагам!

Темилан собрал все свои силы, чтобы изобразить на лице недоумение. Но при этом он готов был рычать от злости: откуда так некстати взялся этот пронырливый коротышка? Впрочем, из него в будущем мог бы выйти неплохой разведчик…

– Все старо, как мир… Точно также говорил когда-то и Иосиф, когда вы пришли к нему в Египет за хлебом, — усмехнулся Темилан, собрав волю в кулак. — Но все же у него хватило великодушия вам поверить. Почему бы тебе не сделать тоже самое?

– Хитрец и обманщик! — в бешенстве закричал Гад. — Эй, ты! Меня ты не проведешь! Я сам, кого хочешь, могу обвести вокруг пальца.

— В этом я нисколько не сомневаюсь, — заметил Темилан.

Он всегда знал, что лучшая защита — это нападение, и решил срочно применить не раз испытанный прием.

– Что…ты хочешь этим сказать? — уже менее уверенно спросил Гад.

– Твоя хитрость хорошо всем известна. Люди говорят, это ты надоумил братьев заколоть козла и испачкать одежду Иосифа кровью. После того, как вы продали его в рабство и поделили между собой деньги. А отцу сказал, будто Иосифа растерзали на поле дикие звери. Ловко же ты придумал, как обвести вокруг пальца бедного старика, чтобы он никогда больше не искал сына.

– А твое какое дело? Не я один обманывал, мы все, все… я только предложил испачкать одежду, — растерянно забормотал Гад.

Он со страхом и ненавистью озирался по сторонам, как затравленный зверь,

готовый кинуться на Темилана.

– Все люди, когда нужно, прибегают к хитростям, все, даже Иосиф…

– Иосиф? — переспросил Темилан, который почувствовал себя хозяином положения. — Ни за что не поверю! Все только и твердят о его простодушии, чистом сердце и доверчивости…

– Одно другому не мешает. Когда мы пришли в Египет, Иосиф ведь тоже поначалу прикинулся, будто нас не узнал. Он нарочно сделал так, чтобы мы вернулись домой, и привели к нему Вениамина. Когда же в земле Ханаанской голод стал еще сильнее, и запасы наши кончились, нам все же пришлось отвести младшего брата в Египет… Или знаешь, что тогда придумал Иосиф? Он приказал слугам нарочно подложить в мешок Вениамина серебряную чашу, чтобы обвинить его в воровстве, и вернуть во дворец. Иосифу не хотелось больше расставаться с любимым братом. Скажешь, не хитрая уловка?

– А вы? — не удержался от вопроса Темилан.

– А что мы? Не могли же мы вернуться домой без Вениамина! Нам всем тоже пришлось вернуться в город и умолять советника фараона…

– А он? Я никогда прежде не слышал эту историю о серебряной чаше! — забывшись, радостно воскликнул Темилан. — Теперь и я и сам вижу, что ваш Иосиф на редкость умен и находчив. Но что же было дальше?

– Так я тебе и сказал! Ух, как от любопытства заблестели твои хитрые глазки, — недобро сощурился Гад. — Может, все-таки скажешь, зачем ты к нам явился? Учти, моей смекалки хватит, чтобы сейчас оглушить тебя и ночью отволочь в пустыню. Но я обещал Иосифу никогда больше не тратить свой ум на злые дела. Позову-ка я лучше нашего старшего брата, Рувима, пусть он сам с тобой разбирается. Только не вздумай стучаться и кого-нибудь звать на помощь, а то хуже будет… А чтобы ты не сбежал, запру тебя.

И затолкнув Темилана вглубь сарая, Гад заложил засовом дверь.

«Что же делать? Похоже, он меня раскусил, — подумал Темилан. — Но мы и таких перехитрим. Разве не мне скоро быть главным советником фараона?»

 Глава десятая

Старший брат

«Мой повелитель! Спешу тебе сообщить…»

И что же дальше?

«Мой господин, пришло время открыть тебе глаза на положение в Египте…

Ну, и что же он может сказать на сегодняшний день?

Темилан лежал на стожке сухого сена и размышлял, с чего начать письмо повелителю. Но дальше первой фразы дело у него не шло.

Почему-то он не переставал думать о своем отце и младшем брате. А вдруг Шират на самом деле все эти годы ждал его? Сумел ли он приумножить земли их семьи? Есть ли у него жена, дети? Жив ли еще отец?

И никто из них не знает, что их жизнь теперь находится в руках Темилана. Если повелитель двинет войско гиксосов на Египет, неизвестно, кто уцелеет после такого нашествия… А если не допустить этой войны? Повелитель, конечно, на такое донесение рассердится, но на Египет точно не пойдет. Побоится. За многие годы Темилан хорошо изучил вспыльчивый, но трусливый нрав владыки.

Темилан поднес к лицу пучок сухой, ароматной травы, и снова вспомнил про золотое поле. Нет, он никогда не любил войну: бессмысленные убийства, кровь, пожары. Но как иначе восстановить справедливость?

«А ведь я тоже сейчас сижу в заточении, как… Иосиф, — подумал вдруг Темилан.

И снова поймал себя на мысли, что ему нравится думать об этом человеке, и даже хочется хоть немного быть на него похожим. Невероятно! Никогда в жизни он не видел Иосифа, но теперь сравнивал его обиду с унижениями, которые когда-то пережил сам. Но ведь визирь фараона простил братьев! И не одного, а все сразу.

«А что, если этот Иосиф на самом деле — святой? — вдруг подумал Темилан. — И как сильно он любит младшего брата…»

И вдруг Темилана словно огнем обожгло: Вениамин! Вот оно, слабое место царского визиря. Ради младшего брата Иосиф сможет пойти на что угодно.

А что, если выкрасть Вениамина? Или посоветовать повелителю взять в плен все семейство Иосифа? За братьев можно будет получить хороший выкуп, а уж за голову Вениамина визирь отдаст и половину фараоновой казны.

Темилан снова некстати вспомнил улыбающееся лицо Ширата из недавнего сна. А что бы он не пожалел ради младшего брата? Ведь он не сумел защитить его даже во сне…

Впрочем, Темилан не успел об этом как следует подумать. Неожиданно загремели запоры и дверь отворились.

На пороге стоял старик с посохом в руке, и, щурясь, вглядывался в полумрак.

– Вон он, там, в углу, — подсказал Гад, выглядывая из-за спины старца. — Ишь, развалился на моем сене, как у себя дома. Ты только погляди, Рурим, на его хитрющие глаза. Попомни мое слово: этот человек задумал против нас недоброе.

– Хорошо, Гад, а теперь иди, — сказал старик. — Я сам с ним поговорю.

Гад сразу послушно куда-то исчез, как будто его никогда здесь и не было.

«Неужели этот старик — Рувим?» — удивился Темилан.

Но потом сосчитал в уме, что если Иосифу сейчас за сорок, то самый старший из сыновей Иакова должен быть гораздо старше.

Впрочем, как только Рувим вышел из полосы света, его борода перестала казаться такой уж величавой и серебристой. Да что там! На старика он был похож разве что своим посохом.

Слегка склонив голову, Рувим прислушался к удаляющимся шагам брата, а потом сказал:

— А теперь, добрый человек, можешь уходить. Ты свободен.

— Куда? — удивился Темилан.

— Туда, откуда пришел. И прости моего брата за излишнюю горячность: он всегда был слишком скорым на гнев.

Стало слышно, как под крышей жужжат оводы — такое вдруг в хлеву воцарилось молчание.

«Уходить? Когда я наконец-то догадался, как победить Иосифа? Но я должен хоть раз увидеть Вениамина, — пронеслось у Темилана в уме. — Нет, мне пока уходить отсюда рано…»

– А… как же мои хитрые глаза? — спросил он, притворяясь удивленным, чтобы потянуть время и что-нибудь придумать. — Вдруг ты напрасно называешь меня добрым человеком?

– Я все равно плохо вижу твое лицо. Моя мать Лия — старшая сестра Рахили — с юности была слаба глазами, — спокойно ответил Рувим. — Должно быть, мне передалось это по наследству… Но твоя речь говорит о том, что ты — не худший из людей. Иди с миром, египтянин.

«Теперь понятно, почему он ходит с посохом, — догадался Темилан. — Он же почти слепой! Но так даже интереснее играть в кошки-мышки».

– Чем же тебе так понравилась моя речь? — поинтересовался Темилан. — Если учесть, что я почти ничего не успел тебе сказать? И почему ты назвал меня египтянином?

– Кто бы ты ни был, ты неплохо выучил язык нашего народа — и это мне нравится. А про египтянина сказал отец: он видел тебя издали, когда ты проходил мимо нашего дома.

– Как интересно! — удивленно воскликнул Темилан, — А что еще говорил про меня твой отец?

– Отец сказал, что Гад лишь наполовину прав в своих подозрениях. И велел как можно скорее отпустить тебя. Он сказал, что ты сможешь всех нас спасти. Но только если у тебя хватит на это духа. Хотя я не понял, что он имел в виду.

– Но… что скажет Гад, когда узнает, что ты отпустил меня? — уклонился от ответа Темилан.

– Это тебя не касается, египтянин, — с достоинством ответил Рувим. — Я родился старшим, и братья слушаются меня.

— Всегда ли? Когда вы на поле бросали Иосифа в яму, твои братья не очень-то тебя послушались…

Рувим вздрогнул, как будто его с размаха ударили по лицу.

— О, Боже! Сколько еще эта злополучная история будет преследовать меня? Запомни, египтянин: бывает день, который длится до конца жизни, — воскликнул он горестно. — Ты ведь не знаешь, а говоришь… В тот день я лишь ненадолго отошел к стаду. А когда вернулся и узнал, что братья без меня сговорились и продали Иосифа в рабство, то от отчаяния разорвал на себе одежды. И с тех пор ни минуты не знал покоя.

— Но ведь ты тоже не сказал отцу всей правды, — напомнил Темилан.

— Кто ты такой, чтобы судить меня? — рассердился Рувим. — Меня уже и так осудил Бог! Может быть, я и стал плохо видеть, потому что все эти годы не мог прямо смотреть отцу в глаза? Или ты сейчас смеешься надо мной? Жаль, что я тебя плохо вижу…

— Нет, нет… я не смеялся, — пробормотал Темилан.

Он не ожидал, что его слова вызовут такую бурю в душе Рувима, и поспешил загладить свою оплошность:

— Да и к чему так горевать? Многие люди совершают в жизни ошибки. А есть и такие, кто нарочно замышляют против других зло, и нисколько по этому поводу не мучаются. Им сходят с рук и воровство, и насилие, и даже убийства. Они не несут никакого наказания и за более тяжкие преступления, чем твое…

— Всегда! — перебил его Рувим и для убедительности даже ударил посохом о земляной пол. — Расплата наступает всегда. Ты еще слишком молод, и многого не понимаешь. Жизнь человеческая слишком коротка, чтобы постичь промысел Божий. Но разве лучше, если за твои грехи будут расплачиваться дети? Нет, я всегда знал: Бог не забыл того, что мы сделали с Иосифом. Я понял это, когда мы впервые пришли за хлебом в Египет и были брошены в темницу. «Не говорил ли я вам — не грешите против невинного отрока? — сказал я тогда братьям. — Сами видите: кровь его теперь к нам взывает»… А человек, который велел бросить нас в тюрьму, вдруг отвернулся от переводчика, закрыл лицо руками, и отошел в сторону. Мы ведь тогда не знали, что и был сам Иосиф. Но он тоже услышал мои слова.

– Но ведь был и… второй раз? — осторожно подсказал Темилан, радуясь, что ему удалось все-таки разговорить собеседника. — Ваш второй поход в Египет был более удачным и обошелся без тюрьмы? Я много наслышан о великолепном пире, который Иосиф устроил в вашу честь.

— … Когда мы с братьями второй раз, теперь уже вместе с Вениамином, пришли в Египет за хлебом, визирь фараона, действительно, встретил нас, как почетных гостей, — нехотя согласился Рувим. — «В полдень эти люди будут есть со мной», — сказал он слугам, указывая на нас. А когда мы пришли во дворец, фараонов советник спросил, показывая на Вениамина: «Это ли ваш меньший брат, о котором вы мне говорили?» «Да, это он и есть — сын Иакова и Рахили», — ответил я на правах старшего. «Да будет милость Божья с тобой, сын мой!» — сказал визирь, обращаясь к оробевшему Вениамину, и вдруг… выбежал прочь из комнаты. Но вскоре вернулся и велел рассадить нас с братьями за столом по старшинству, как мы обычно сидели в доме нашего отца. И в тот момент мне снова стало страшно: откуда этот человек мог знать, кто из нас за кем родился? И я снова вспомнил о нашем преступлении…

Но Темилана интересовали совсем другие подробности.

— Но почему Иосиф выбежал прочь из комнаты? — спросил он. — Вызвал усиленную охрану?

— Я тоже спрашивал его об этом, — сказал Рувим. — Иосиф ответил так: «Я так поспешно удалился, потому что во мне вскипела любовь к брату. Я боялся при всех зарыдать. Тогда я вошел во внутреннюю комнату, и выплакал там мою радость. А потом умыл лицо и снова вышел к вам»… Таков наш Иосиф — он с детства не умел скрывать чувств. Во время пира он накладывал в тарелку Вениамина в пять раз больше, чем остальным и не спускал с него глаз. Наверное, тогда-то ему и пришла в голову мысль подложить в мешок Вениамина золотую чашу, и послать вдогонку слуг, едва наш караван вышел из города…

«Значит, я верно рассчитал: Вениамин, — подумал Темилан. — Эти два брата — дети Рахили — связаны друг с другом незримыми нитями. Но если Иосифа во дворце охраняют стражники и телохранители, то Вениаман свободно пасет овец на полях… А ведь наша бедная мать тоже когда-сильно любила нас с Ширатом. Мы подолгу сидели у нее вместе на руках, соприкасаясь друг с другом затылками…»

– Что ты вдруг примолк, египтянин? — окликнул Темилана рассказчик. — Я не вижу: ты смеешься или плачешь?

– Плачу, кончено. Эту историю невозможно слушать равнодушно, — отозвался Темилан.

Он и на самом деле несколько раз шмыгнул носом. Воспоминания о матери, которая умерла молодой, случайно напившись воды из отравленного колодца, всякий раз заставали его врасплох. А сколько новых отравленных колодцев и опустошительных пожаров принесет этой земле война с гиксосами?

– Понимаю тебя, египтянин, — пробормотал растроганный Рувим. — Я и сам не могу без слез вспоминать, как забирали у нас Вениамина. «Мы не могли пойти на такое злое дело и украсть золотую чашу из дома господина, который сделал нам столько добра, — сказал я тогда слугам фараона. — Мы — честные люди, и даже принесли назад то серебро, которое оказалось в наших мешках вместо уплаты за первый хлеб. Почему же нас обвиняют в воровстве? Обыщите все наши вещи, и если у кого-то будет найдена пропавшая из дома золотая чаша, пусть тот из нас будет убит»… И когда слуги нашли золотую чашу в мешке Вениамина, я понял: нас настигло возмездие Божие. Мы ведь не могли вернуться домой без Вениамина, которого отец называл «отрадой старости своей». Скажи, египтянин, жив ли твой отец?

— Но… я не знаю, — растерянно ответил Темилан. — Я ничего не знаю об этом.

– Несчастный! А есть ли у тебя братья или дети, ради которых тебе хочется жить?

– Моего младшего брата зовут Шират. Только я его тоже много лет не видел.

– О, так ты тоже — старший брат? — почему-то обрадовался Рувим. — Только ты совсем одинок, бедняга. Вот что, отведу я тебя к нашему отцу, пусть он тебя благословит на дорогу. И тогда твой путь до города пойдет без лишних приключений.

– Что ж, пойдем, — согласился Темилан, задумчиво приглаживая на голове волосы и стряхивая с одежды соломинки.

Так всегда когда-то учил делать его отец перед тем, как идти в гости. Вот только жив ли он еще? Нужно поспешить, чтобы с ним повидаться…

Глава одиннадцатая

Божий промысел

«Интересно, сколько лет этому старцу? — первое, о чем подумал Темилан, увидев старого Иакова. — Столько же, сколько моему отцу, или больше?…»

Он жадно разглядывал седые, аккуратно расчесанные и разложенные по плечам волосы старца, его бессильно опущенные руки, прозрачные, словно незрячие глаза…

— Хочешь знать, сколько я живу на белом свете? — спросил с тихой улыбкой Иаков. — Я странствую по земле уже более ста тридцати лет. Но это не так уж и много. Когда отец мой, Исаак, испустил дух, ему было сто восемьдесят лет, и он тогда он вполне насытился жизнью. Но когда ждешь возвращения домой любимого сына, годы тянутся медленно…

«О ком он сейчас говорит? — поневоле смутился Темилан. — Уж не обо мне ли? Или же о том времени, когда годами оплакивал и ждал возвращения Иосифа?»

Молодой раб принес Иакову воду для омовения ног. Старик осторожно опустил в сосуд свои темные, похожие на деревянные, ступни и снова еле заметно улыбнулся. Может быть, вспомнил какую-нибудь реку или чистый родник, однажды встреченный на долгом пути?

И Темилан снова удивился: вылитый отец! Особенно — эта загадочная улыбка.

Он никогда не мог до конца понять своего отца, и когда-то это доводило его до бешенства!

Разве мог Темилан предвидеть, что отец так несправедливо разделит между сыновьями наследство? Лучшая доля досталась младшему брату, а ему отец отдал самое плохое, каменистое поле.

«Ты родился сильным, Темилан, — так объяснил он свое решение. — Стоит тебе захотеть, и у тебя появится много новой земли. А твой брат, Шират, слаб. И если сразу не дать ему лучшее, он может закончить свои дни рабом».

И при этом отец также загадочно улыбнулся и даже почему-то погрозил Темилану пальцем.

— Возвращаться всегда трудно, — вдруг сказал Иаков слабым голосом. — Труднее, чем убегать. Когда-то я тоже тайком убежал из дома отца, скрываясь от моего брата Исава. Я по себе знаю, египтянин, как трудно потом возвращаться.

«Откуда он знает, что я тоже мечтаю вернуться домой, повидаться с отцом? — испугался Темилан. — Он глядит в мою душу, как в воду».

Но вслух сказал совсем другое:

– Откуда тебе известно, что я — египтянин? У меня не египетское имя.

– На свете слишком много имен, чтобы все они были настоящими, — покачал Иаков седой головой. — Моего сына Иосифа фараон тоже назвал другим именем, но разве от этого он стал другим? Мне ли не узнать с первого гордую поступь египтян? Но твоя манера говорить указывает на то, что ты многие годы провел в дальних странах по ту сторону пустыни. Потому-то я и сказал тебе про возвращение.

«Все проще, чем я думал, — немного отлегло у Темилана от сердца. — Да, он прав: возвращаться трудно. Знал бы он, как мне не хочется снова идти и в лагерь гиксосов. Не дождавшись известий, владыка может в любой момент двинуть войска на Египет…»

— Я вижу, тебя одолевают тяжкие сомнения, — прервал старец молчание. — Поверь мне: все будет хорошо. Ты останешься жив. Об этом мне возвестил Сам Бог, который многие годы охраняет мой род. Иногда Он говорит и со мной. И если кто-то замыслит против нас зло, Он сумеет обратить его во благо… Он и тебя направил сюда, чтобы ты избрал верный путь. Иди скорее к своему отцу, а потом возвращайся откуда пришел, спасти свою семью, и всех нас. Да благословит тебя Бог отца моего благословениями небесными.

Эти слова как громом поразили Темилана. Он стоял перед старцем, не в силах вымолвить ни слова.

– Да, вот еще что… Путь тебе предстоит неблизкий, — повернулся Иаков к слуге, который все это время с необычайным прилежанием прислуживал ему. — Вениамин, сын мой, отведи этого человека в дом Асира. Пусть он даст ему вдоволь хлеба на дорогу.

Изумленный Темилан перевел взгляд на молодого человека, которого он принял было за слугу.

Перед ним стоял Вениамин — главная и самая желанная добыча. Но только теперь Темилану она была не нужна.

Глава двенадцатая

Вениамин

Он вместе вышли за ворота и направились к дому Асира.

«Что же я молчу, как пень? — мысленно упрекал сам себя Темилан. — Рядом идет человек, который знает самые сокровенные тайны Иосифа. А я ни о чем его не спрашиваю… Что это со мной?»

Но Темилан все еще не мог опомниться от разговора с Иаковом. Никогда в жизни он не слышал более удивительного напутствия!

Время от времени он молча поворачивал голову, пытаясь по лицу своего спутника представить внешность Иосифа Прекрасного.

Младший из сыновей Иакова был молод и полон каких-то буйных, нерастраченных сил. Это было видно по его походке, порывистым жестам, черным кудрям. Несколько непокорных прядей торчали у него на макушке, блестящей короной переливаясь на солнце.

«И как я мог принять его за слугу? — удивлялся сам себе Темилан. — Где же были мои глаза?»

– Скажи, египтянин, ты — свободный человек или раб? — первым обратился к нему Вениамин.

Темилан ответил, не задумываясь:

– Я — свободен.

Но потом, испугавшись, как бы такой ответ не прозвучал слишком дерзко, добавил:

– … Хотя на земле египетской все мы — рабы твоего брата Иосифа.

– Да, так и есть. Но вот что интересно! — вдруг засмеялся каким-то своим мыслям Вениамин. — Когда я жил в земле Ханаанской, мне казалось, будто я — раб, спутанный по рукам и ногам. А здесь, в Египте, наоборот, чувствую себя свободным.

– Должно быть, прежде отец следил за каждым твоим шагом, и не выпускал даже в поле? — вспомнил Темилан.

– Вовсе не поэтому. Здесь, в Египте, Иосиф простил своих братьев — и мы снова стали свободными, — сказал Вениамин. — О, видел бы ты, как мы ехали в Египет со всеми нашими женщинами и детьми! Сам фараон велел прислать за нами роскошные колесницы, и мы ехали, как знатные вельможи, нагруженные дорогими подарками…

В Вениамине до сих пор было столько простодушной детской хвастливости — как у Ширата… Темилан подумал: а вдруг все младшие братья на чем-то между собой похожи?

– Ты хочешь сказать, что богатство и почет сделали тебя свободным? — уточнил Темилан.

Он напряженно думал о своем, и не успевал за быстрыми мыслями собеседника.

– Нет, тут другое, — сказал Вениамин. — Я раньше ничего не понимал. Отец и братья многое от меня скрывали. Но я с детства чувствовал, будто наша семья завязана в крепкий узел. И мне было так душно, тесно… А Иосиф развязал этот узел, и мы все снова вздохнули свободно, стали смеяться. Только сильные умеют прощать, правда?

— Послушай, Вениамин, я хочу задать тебе один вопрос, который не дает мне покоя? — начал Темилан.

– Спрашивай, египтянин. Отец назвал тебя хорошим человеком. И я тоже доверяю тебе.

– Скажи, что же случилось? В какой момент Иосиф все-таки простил братьев? Во всей этой истории я не могу понять чего-то самого главного…

– Иосиф рассказывал мне кое-что по секрету, — охотно отозвался Вениамин. — Многие годы он считал старших братьев злодеями. И своими заклятыми врагами. Ну, может быть, кроме Рувима, который все-таки пытался его защитить. «Они — как звери, и никогда не станут людьми», — говорил он. Но потом стал думать иначе.

– Что же произошло? Почему он так переменился? Когда это случилось?

Темилан даже не замечал, что от волнения размахивает на ходу руками и давным-давно уже не хромает.

– Наверное, когда браться вернулись за мной в город. И Иуда предложил отдать свою жизнь взамен моей, — не совсем уверенно сказал Вениамин. — О, видел бы в тот момент лицо Иосифа! Он не мог больше сдерживаться и закричал: «Пусть выйдут отсюда все слуги!» А потом, когда мы остались одни, визирь вдруг зарыдал. «Жив ли еще отец мой?» — спросил он сквозь слезы. Но мы ничего не понимали и сильно перепугались. Тогда человек, от которого зависела наша жизнь или смерть сказал: «Я — Иосиф, брат ваш, которого вы продали в Египет». Услышав эти слова, братья еще больше затряслись от страха. Но Иосиф сказал: «Не печальтесь, и не жалейте ни о чем. Вы замышляли против меня зло, но Бог обратил его в добро, чтобы сохранить жизнь великому числу людей». После этого он дал нам вдоволь пшеницы, всем братьям подарил новую одежду, а мне — пять перемен одежд. И велел скорее привести в Египет отца, чтобы вся семья жила под его защитой.

И Вениамин снова начал рассказывать о третьем и последнем походе в Египет всей семьи старого Иакова. Он еще раз подробно описал богатые колесницы, которые прислал фараон для семьи любимого визиря. Рассказал, как отец был представлен во дворце фараону, и тот милостиво разрешил им не оставаться в каменном городе, а поселил на тучных пастбищах в низовьях Нила.

Наконец, они подошли к дому Асира, откуда далеко разносился аромат свежевыпеченных пшеничных хлебов. Темилан поглубже вдохнул в себя забытый аромат его родного дома…

– У нашего Асира и пшеница на полях растет лучше всех, и хлеб самый вкусный, — весело пояснил Вениамин. — Отец говорит, что на Иосифе с детства почивает благословение Божие, и его хватает на нас всех. А сейчас и тебе немного перепадет, египтянин… Не удивляйся: фараон ведь тоже верит в своих богов. Но когда он стал исполнять все, что говорит Иосиф, его народ перестал терпеть нужду и все эти годы ни разу не воевал.

Темилана вдруг поразила эта мысль.

– Ты хочешь сказать, что все эти годы на Египет даже никто не нападал? И человек, на котором почивает Божие благословение, на самом деле непобедим?

– Ты сам это сказал, египтянин, — улыбнулся Вениамин. — Но меня сейчас волнует другое: хватит ли у тебя сил поднять мешок с хлебами, которыми нагрузит тебя в дорогу Асир?

На закате Темилан покинул гостеприимное селение.

Ему нужно было до темноты добраться до холмов, откуда дорога вела на юг, к родному дому.

Теперь он больше прежнего боялся сбиться с пути.

КОНЕЦ