Омилия

«…Съезжалися к ЗАГСУ трамваи —
Там красная свадьба была…»
(В. Маяковский. «Клоп»)

Хорошее дело браком не назовут.
М. Д. (Д.)

Все началось не с бухты-барахты — с комсомольского собрания. На него пришли все студенты шестого курса Михайловского медицинского института¹. Еще бы! Ведь вопрос, который предстояло решить на этом собрании, был крайне важным…

Собрание открыла комсорг курса Галя Герасимова — невысокая смуглая девушка с черными косами, толстыми и тяжелыми, как корабельные канаты. Она была активисткой и состояла как минимум в трех институтских кружках, если даже не в четырех. Правда, злые языки утверждали, будто излишняя идейность Гали сыграла с ней злую шутку. Парни обходили ее стороной, помня судьбу отличника Володи Проничева, в свое время пылко влюбленного в Галю. Но поссорившегося с ней после того, как та вынесла ему выговор по комсомольской линии. А вся-то вина бедного Володи состояла в том, что он, не имея ни слуха, ни голоса, отказался по требованию Гали записаться в хоровой кружок…

Кофе утренний «Чёрная карта»,
За окном молодой спаниель.
На краю одиночество марта,
На пороге холодный апрель.

А мне нравится эта погода
С щетиною обветренных стен.
В центре города – море народа,
И по-своему каждый блажен.

И не хочется больше стыдиться
Всех своих телефонных «Прости».
Я спешу сквозь весенние лица,
Даже небу со мной по пути.

Там, за городом, рыжие стре'лки
По стволам: то на землю, то ввысь.
Это белки, простые белки,
Вот она – настоящая жизнь…
2017

Пределы в запределье держат путь,
и, видимо, дойдут когда-нибудь:
мы в запределье встретимся однажды,
хоть на пределе побывал не каждый.
Предел пределов — родина и дом,
как вспомню — ощущаю в горле ком.
Нить Ариадны — в горле Слова песнь:
слова к словам — прядётся миру весть.

Птица? Нет, я не птица,
но птице во мне не спится.
Баюкать её не стану,
уж лучше крылья достану.
Сгорят, говорите? Знаю,
но всё же птицей порхаю,
хоть перья мои порою
горят небесной росою.
Горю — потому и летаю...
Сгорю, говорите? Знаю.

Помню в детстве на Красную горку

Всей роднёй мы на кладбище шли.

И дорога казалась нам долгой,                         

Уходящей до края земли.

И навстречу нам в день поминанья,                                                                          

На могилках родных погостив,

Люди шли со святого свиданья,

Все обиды друг другу простив.

***
Мрамор могильный, белый костюм:
Всякое было.
Крови хватило и кгругленьких сумм,
Дней не хватило…

Снимок с безмолвным вопросом в глазах
Веткой исхлёстан.
Здесь неподвижно стоять в двух шагах
Слишком непросто.

Этот из вечности пристальный взгляд
Смотрит с прищуром.
Так в магазине, наверно, глядят
На клиентуру…
2017

Крестный ход освещается солнцем

Слышу свет – это Пасха сама

Распахнула навстречу оконца,

Отворила рассвет и дома!

Черный джип петлял по узким улочкам Мтацминда. В кабине два друга вели приятный неторопливый разговор.

– Зура, одолжи мне по-братски твой старый жигуль, – говорил хозяин черного великолепия, Бесо, своему бывшему однокласснику.

– Издеваешься, да?

– Тобой клянусь. Ты ж говорил, что он на ходу.

– На ходу. Но такой облезлый вид у драндулета, что даже на базар стыдно ехать. А у меня все руки не доходят его на запчасти продать. Только в гараже зря место занимает.

– В итоге, даешь?

Зура хихикнул:

– Это кому рассказать – не поверят. Бесо Жоржолиани, хозяин магазина, будет разъезжать на моей музейной тачке времен бурной молодости. Пока не скажешь, для чего, – не дам.

Бесо помолчал, потом все же поведал другу причину:

Здесь искупительная соль

Рассыпана под серебром фонарным,

И Лель доигрывает роль,

Гудят столбы дорожные попарно.

Но наступает редкий миг,

Под кронами вращается планета,

И нищий , перейдя на крик,

Выпрашивает скудную монету.

Так грустный мира пономарь -

Ветрище славный, что стучит по крышам,

Сметает с перекрестков хмарь,

Ударив в колокол церквей неслышно.

Легка и неприметна тень,

И звездные невидимые кроны

Качают в синей высоте

Благовествующие смысла звоны.

Вот там, у края Райских Врат,

Пути к которым охраняет правда,

Запрятан, словно Китеж, сад,

Для странников дерев стоит ограда.

И вод зерцало чистоты

Как страшно жить в чужой стране
Воров, убийц и негодяев,
И славословить не по лжи
В агонии игры без правил...

Как жутко мерить колею,
В которой кровью стынут лужи,
И ждать невесту не свою,
Которой ты вовек не нужен...

Как тошно веровать судьбе,
Прижав к пустому изголовью
Икону ту, что во хмелю
Ты не порочишь нелюбовью...

Как странно веровать тому,
Кого ты любишь, не жалея,
И ждать понятия от тех,
Кто жить в посмертьи не умеют...

Любить врагов - святая честь,
Друзей в предателях не видеть,
Как трудно мне тебя понять
Любовью той, что ненавидит...

– Если хотите, я за Вас всё заполню, а Вы только подпишите, – предложила я пожилой женщине, растерянно глядевшей на меня.

– Да нет, давай я сама.

Бабушка быстро написала свои данные, поставила подпись, вернула мне подписной лист. Потом спросила:

– Миленькая, ты мне только объясни, зачем это? Чтобы я хоть знала, за что подписалась.

Ох, бабушка, бабушка, так можно не глядя и квартиру неизвестно кому отписать. Вслух я этого, конечно, не сказала. А еще раз объяснила женщине, что подписи мы собираем за запрет абортов. Кажется, теперь услышала.

***

Пробегусь счастливым взглядом
По родимой стороне.
Как же, Господи, наряден
День, сидящий на плетне!

Как светла моя Отчизна!
Дарит утро мне стихи.
Вижу в небе чистом-чистом
След от дедовской сохи.

Дарит рифмы мне дорога.
Дарит образы весна.
Каждый мне прохожий дорог
И судьба его важна.

Зазвенели ясным звоном
Милой церкви купола,
И берёзка рядом с клёном
От любви своей бела!

Дрогнул колокол за околицей,
Звон пошел, а за ним звон другой.
Золотая Пасхальная звонница
Всех зовет и зовет за собой!

Как легко же друг друга находят
Эти звоны окрестных церквей,
Величаво по облаку ходит
Тот, что стАрей других, но живей!

Глаза твои — плен и тлен,
глаза твои, рассекающая тоска,
но ты не видишь этого.
Вынимая рыбу из воды,
ты думаешь: как странно она дышит.
Нет, она задыхается!
Ты вынимаешь душу из тела
и мнишь, что знаешь жизнь.
Не смотри на меня такими глазами,
я задыхаюсь... Всё равно
ты смотришь, чтобы не видеть.